Экс-капитан милиции Емельянов: 11 августа я сказал своим командирам, что больше на службу не выйду

Совесть для ныне фитнес-тренера Егора Емельянова важнее кредитов.

Тренажерный зал на окраине Минска. Сквозь музыку слышится, как тренеры дают указания своим клиентам. Один из самых приметных коучей – невысокий парень с рельефным телом – это 37-летний Егор Емельянов. Коучем он работает меньше года – а до того практически 20 лет отдал службе в милиции. В августе 2020-го командир взвода роты Новополоцкого департамента охраны МВД Емельянов решил, что не может выйти с оружием наперевес против собственного народа и стать частью беззакония и насилия, которое творилось по всей Беларуси. 11 августа Егор заявил в своем Instagram, что окончил службу: на фото – погоны, служебное удостоверение и нагрудный знак, в подписи – «Моя совесть чиста».

Фото: из личного архива Егора Емельянова

В тот же день тут же ставшего неугодным системе Емельянова задержали коллеги из РОВД и отвезли в ИВС, где он просидел двое суток в ожидании суда. Капитану за его пост приписывали призыв к акциям протест, но суд – бывает и такое – оправдал Емельянова. Однако это были не все проблемы: все же Емельянов, у которого двое маленьких детей и кредиты, остался без работы, да еще и обязан был выплатить своему работодателю пять тысяч рублей за расторжение контракта. С деньгами помогли простые белорусы, за пару часов собравшие 40 тысяч рублей – бывший командир заплатил системе сам и помог с этим нескольким бывшим подчиненным, которые тоже не смогли продолжать службу по соображениям совести. Да и новую работу фитнес-тренером найти удалось, пусть и пришлось переехать в Минск.

6 мая Александр Лукашенко лишил званий более 80 силовиков запаса – они или уволились в августе, или участвовали в мирных акциях протеста, а еще в список попал давно вышедший на пенсию человек, который не выходил на митинги, а просто является отцом человека, который с видеодоказательствами освещал страшный белорусский август в крупнейшем Telegram-канале. В перечень разжалованных режимом попал и Емельянов. «Трибуна» узнала у экс-милиционера его реакцию на произошедшее – заодно тот рассказал, как делал решительный шаг наперекор режиму, а также порассуждал о психологии бывших коллег и судей, которые выносят приговоры за участие в мирных акциях.

– Как вы узнали, что оказались среди 87 бывших силовиков, которых лишили званий?

– Узнал от супруги, она мне прислала ссылку на материал по этому поводу. Сначала эта новость не вызвала эмоций, но потом я обдумал то, что произошло, и, наверное, стало немного обидно. Отдал столько лет службе, был такой хороший, молодец, ни одного более-менее серьезного выговора за 17 лет. За год до увольнения вошел в число лучших по республике среди командиров рот – при этом я всегда был командиром взвода, но в то время замещал коллегу, исполнял обязанности командира роты. В общем, показал хороший результат, меня хвалили, я был чуть ли не гордостью для своих командиров. Но потом вдруг резко стал предателем и Иудой, а сейчас еще и лишен звания.

Хотя, по сути, этот указ не имеет под собой какой-то силы. Эти указы и декреты я воспринимаю это, как что-то временное. Многое из того, что делается, реально противозаконно – не соответствует Конституции, законам о нормативно-правовых актах. Я не понимаю, как декрет одного человека может поменять Конституцию или еще какие-то законы. Как и не понимаю, какие есть основания лишать меня звания – единственное, официально меня уволили за прогулы, хотя до этого я пытался уйти по-хорошему, заранее, но не получилось. Возможно, действия каких-то силовиков можно было бы трактовать как порочащие. Не хочу ни в кого кидать камни, но когда люди выбрасывали свою форму, по-моему, это было не совсем правильно и красиво. Я такого не делал – форма и погоны тут ни при чем. Но лишать звания только потому, что вы обиделись на меня и других силовиков? Это не повод. Уверен, что в звании меня восстановят – когда наконец в стране восторжествует закон.

Что касается последствий от лишения звания, то, по сути, я ничего не потерял – пенсию я не получаю, потому что не дослужил до минимальной выслуги в 20 лет. Те, кто получал пенсию, наверное, потеряли немало. Ну а у меня единственные изменения – это то, что в военкомате, где я зарегистрирован, буду записан не как офицер, а как рядовой, и в случае каких-то военных действий пойду не в офицерских погонах.

– Получается, для вас это, скорее, моральный удар.

– Да, именно так. Система как будто говорит: «Мы вас и так гнобим, но нужно сделать еще что-то. А давайте лишим звания». Если цель, как он сам себя называет, президента – обидеть 37-летнего бывшего капитана, если ему заняться больше нечем, то ладно, я немного обиделся. Потому что, как бы это пафосно ни звучало, я службе отдавался полностью. Да, много чего не любил, много чего не нравилось, но было понимание: есть приказ – его нужно выполнять. Если он незаконный, тогда ты имеешь право отказаться его выполнять. Если же тебе что-то по каким-то причинам просто не нравится, то, возможно, это твое субъективное мнение, может, ты просто недостаточно владеешь ситуацией.

Фото: из личного архива Егора Емельянова

– Нынешний указ, может быть, в назидание тем, кто еще в системе, мол, вот что с вами будет, если пойдете против?

– Наверное, небольшой уклон сделан и на это. Например, людям, которые уже в предпенсионном возрасте, есть что терять в материальном плане. Не исключено, что среди них есть те, кто думают так: «Вот выйду на пенсию – тогда начну проявлять свою гражданскую позицию, показывать, что я против режима». А тут выходит указ, который как будто говорит: «Браток, а мы тебя потом еще достанем». И человек задумается: «Ладно, все по плану, а дальше буду выражать как-то позицию, но тихо, без пафоса».

– Система боится силовиков и бывших, и нынешних?

– Я бы сказал, что система боится тех, кто очень активно хочет перемен и выражает свою позицию, например, тех, кто входит сейчас в BYPOL. До них руки не доходят. А остальных? Думаю, система понимает, что есть вариант, когда или бывшие, или даже действующие силовики могут повлиять на мировоззрение еще парочки своих коллег, в чем-то их убедить. Поэтому власти делают все, чтобы закрыть рот тем, кто имеет влияние на людей или знает какие-то секреты, раскрытие которых может отразиться на режиме.

– BYPOL для режима чуть ли не террористическая организация, телеграм-канал организации признали экстремистским.

– Еще раз повторюсь: все законы, указы и декреты нынешней власти часто вообще ни на чем не основываются. Как можно объявить кого-то экстремистом или террористом, если человек или организация ничего не совершали, чтобы быть признаными таковыми? Но у нас же сейчас даже то, что ты надел бело-красно-белую одежду, уже, считай, акт экстремизма. Или у тебя висит БЧБ-флаг на окне квартиры, на которую ты пашешь всю жизнь, платишь кредит – это что, тоже экстремизм? Разве это нормально?

Я бы на месте властей вообще наплевал на все эти флаги и сочетания цветов: хотите ходить – ходите, а мы будем править так, как считаем нужным. Но власть своими действиями показывает, что она боится, она опасается каких-то последствий. Можно сравнить с тем, что большой слон увидел маленькую мышку и сразу испугался, убежал. Такому большому животному вдруг резко стало страшно. Вот и власть такая же. Чего и кого вы боитесь? Сочетаний цветов, девочек, бабушек, женщин? Это вообще мне непонятно.

– Вы считаете некрасивым то, что некоторые ваши коллеги выбрасывали свою форму. А что вы сделали со своим кителем?

– 11 августа я сказал своим командирам, что больше на службу не выйду. Раз меня по-хорошему не хотят увольнять, то пусть делают это за прогулы. Насколько знаю, добро на мое увольнение не давали именно областные начальники, из Витебска. В общем, 11 августа я ушел домой, хотелось отдохнуть после смены. И подумал, что в течение последующих пары вернусь в часть и распишусь во всех документах, заберу какие-то вещи, сдам те же спецсредства, форму и так далее. Но в этот же день мне позвонили и сказали, что нужно вернуться в отдел и срочно везде расписаться, оформить увольнение, потому что руководство хочет решить вопрос со мной побыстрее. В общем, я вернулся, расписался, отдал вещи, но пока ничего не забирал, а на выходе из отдела меня задержали и доставили в ИВС, где я провел двое суток.

После освобождения никакого желания что-то нести и видеть людей, которые были моими товарищами, а потом меня предали (хотя я говорю не о всех), не хотелось. Хотя хотелось бы оставить что-то себе на память, все-таки столько лет отдал службе. Потом спрашивал у некоторых ребят, с которыми до сих пор общаюсь, что там с моими вещами, что остались в кабинете – мне ответили, что ничего уже нет: командир то ли выбросил, то ли раздал кому-то. При этом, что самое интересное, мой бывший командир до сих пор меня не называет по имени или фамилии. Он называет меня «тот самый человек, о котором я могу столько рассказать, что его посадят».

– До августовских событий у вас с командиром были нормальные отношения?

– Даже больше, чем нормальные. Среди его взводников я был самым опытным, соответственно, мне оказывалось доверие, и если нужно было решить какой-то сложный вопрос, посовещаться, командир шел ко мне. У него была выслуга только на два года больше, чем у меня.

– Человек раскрылся по-новому?

– Абсолютно. Хотя сам по себе он неплохой, добрый, адекватный, думающий, умный. Он старался понимать людей. Но после моего шага он почему-то посчитал, что я его очень подвел – высшее руководство искало козла отпущения, и так как этот человек был моим непосредственным командиром, то его наказали, мол, он плохо контролировал подчиненных, не так с ними разговаривал и все в таком роде. И вот он на меня обиделся. При этом, насколько знаю, он до сих пор при своей должности.

– За 17 лет вы дослужились до капитана. Почему не получилось достичь более высокого звания?

– Отслужив в Полоцке во внутренних войсках, устроился в охрану в начале 2000-х, не имея высшего образования. В 2007-м поступил в Полоцкий государственный университет на юридический факультет, на заочное отделение. Шесть лет отучился, и в сентябре 2013-го прошел медкомиссию на командира взвода. Официально с 1 января 2014-го занял свою должность. Если бы раньше получил высшее образование, то, может, и дослужился бы до звания майора или выше. Но, честно скажу, у меня никогда не было таких амбиций. Незадолго до моего ухода предлагали вышестоящие должности, майорские, но я отказывался. У меня в подчинении были 22 человека, они меня просили остаться, плюс я не хотел уходить на работу, которая предполагала бумажную волокиту. Мне нравится работать с людьми.

Фото: из личного архива Егора Емельянова

– Психология силовиков на периферии и в крупных городах чем-то отличается?

– Про крупные города не скажу – не сталкивался. Не знаю, как силовики действовали во время акций, как это делают сейчас. Да мы сейчас сами не знаем, кто задерживает людей на улицах, погон же у них нет. Мы даже не можем понять, какой национальности эти люди.

В Новополоцке задержаниями занимались в основном приезжие, как правило, витебский ОМОН, военные. Частично был задействован Новополоцкий ГОВД. А охрану, то есть нас, почти не трогали, мы были в резерве. Да, в первые дни после выборов мы ходили в город, но в основном стояли и охраняли исполком но у людей не было цели захватить исполком, так что до наших ребят, моих бывших коллег, события не доходили. Ну а я с 8 на 9 августа отказался идти в город, на 10-е договорился, чтобы меня поставили в суточный наряд в отделе, охранять оружейную комнату – оттуда меня не могут никуда выдергивать. 11-го утром я понял, что прятаться просто уже не могу, а на площадь идти не собираюсь, потому что не подниму руку на простых людей.

– И все же, людьми, которые служат в маленьких городах, управлять легче, чем теми, кто служит в столице или областных центрах?

– Примерно одинаково. Может, чуть-чуть легче, потому что на периферии деться особо некуда. Не то что вообще некуда идти, но люди в маленьких городах за свои должности держатся сильнее. Это стабильная зарплата, какие-то льготы, уверенность в завтрашнем дне, стабильность. Плюс нужно отслужить минимум 20 лет, чтобы была потом пенсия.

– Скажите честно, у вас мысли о стабильности проскакивали?

– Конечно. У меня квартира в кредит – благодаря тому, что я отслужил в милиции пять лет, кредит мне дали льготный, под пять процентов годовых. Я мог бы и на следующий день уйти из милиции, получив кредит, ничего бы не изменилось. И сейчас я продолжаю платить по тем же процентам.

– Не боитесь, что после лишения звания могут еще и лишить льготного кредита?

– Все может быть. Если звания лишили, почему не могут пойти дальше и забрать, например, кредит, квартиру, машину, свободу? Но только если что-то материальное можно потом вернуть, то вот свободу, утраченные дни – нет. И я вот сейчас думаю о политзаключенных. Кто им вернет то время, которое они провели в тюрьме? Никто.

– Ваше решение уйти со службы было спонтанным или обдумывали его какое-то время?

– Уже восьмого августа я начал задумываться. Пришло какое-то понимание того, что творится в стране. Мы с ребятами что-то пытались читать в интернете через VPN, но информации все равно было маловато. Но в последующие дни я получал очень много новостей от моих друзей из числа гражданских и силовика, который ходил на площадь, был среди протестующих. Одному из моих знакомых осколок гранаты попал в лоб, одному гранатой побили машину. Мне присылали видео, фото, я видел то, что творится, и внутри у меня все нарастало. В итоге 11-го утром пришел со службы морально и психологически угнетенным – хотя и физически тоже, потому что в те дни мы работали практически без перерыва. В голове – сплошные вопросы, рассуждения. Пришел домой, поговорил на эту тему с женой, она меня поддержала в решении уволиться. Пообедал и поехал в отдел, так как меня туда вызвали, чтобы подписать документы.

– А позже вас задержали.

– Да. При этом сотрудники ГОВД, помню, подошли и сказали: «Привет. Тебе надо проехать с нами. Ну, ты же сам все понимаешь». Потом мне говорили, что приказ задержать меня поступил от начальства из Витебска. И еще мне придумали что-то невероятное: якобы мой пост в Instagram о том, что я уволился, расценен как призыв к участию в акциях протеста. Приписали мне статью 23.34 КоАП (ныне – 24.34, карающая за массовые мероприятия – прим. Tribuna.com). Я отсидел двое суток в ИВС, а потом был суд по скайпу. И даже так я видел, что судья чуть ли не смеется, глядя в протокол, глаза просто вопрошали: «Что вы, ребята, тут пишете?». По итогу заседания было сказано, что в моем поступке нет состава правонарушения, и я был отпущен.

– Вас такое решение суда удивило?

– Да. Я был уверен, что присудят арест. Просто тем, кого судили до меня, как правило, накидывали сутки. Условно говоря, ты просидел уже трое, значит, тебе дадут еще 5-10. В общем, обязательно добавляли срок. Хотя были случаи, когда человека обвиняли, присуждали определенное количество суток, но отпускали, так как человек уже отсидел этот срок. После оправдательного приговора удивился, потому что понимал, что мое наказание не зависит от судьи или сотрудников милиции. Им поступил приказ сверху, а тамошним начальникам плевать, сколько я отсижу, какое я понесу наказание, что это незаконно. Главное – это наказать, чтобы таким образом как-то отыграться за то, что их из-за меня прессовали вышестоящие начальники.

– Вы морально были готовы к суткам?

– Когда меня только задержали, первые сутки в ИВС было морально тяжело, стены на меня сильно давили. В камере у нас были в основном задержанные по политическим мотивам, их было довольно много. Лишь пара человек – пьяные, взятые за драку. Помню, в камере были даже те, кого забрали прямо с избирательных участков. Сидел парень в пиджаке. Он, как и многие, голосовал, а потом просто пришел, чтобы узнать результаты выборов. То есть довольно приятный контингент. Среди этих людей было интересно, появились хорошие знакомства. Спустя какое-то время меня отпустило, и вторые сутки в камере прошли полегче, так что был готов.

– По-вашему, о чем думают судьи, которые людям дают сроки сейчас, в ситуациях, подобных вашей?

– Мне кажется, что у кого-то из них раньше были сомнения в том, что они делают. Те, кто остался в системе, отбросили эти сомнения и сказали сами себе: «Все, как скажут, так и сделаю. Я остаюсь на этой стороне». Таким судьям говорят, что человек ничего не сделал, но ему нужно написать то и то, дать такое-то наказание. Судья в итоге исполняет то, что ему сказали. И еще он понимает, что если не выполнит приказ, то могут быть серьезные последствия. Так что судьи смирились, погрязли во всем этом беззаконии.

Фото: из личного архива Егора Емельянова

– Они не задумываются, что когда-то их все равно накажут?

– Не знаю. Меня поведение этих людей очень удивляет. Виновников страшных событий в Югославии до сих пор сажают на пожизненные. До сих пор судят нацистских преступников, которые в глубоко преклонном возрасте. Вот и я не понимаю, о чем вообще думают наши судьи. Их действия никогда не забудутся. У меня иногда складывается такое ощущение, что люди думают только сегодняшним днем. Они будто наркоманы, которым главное сегодня кольнуться, а что будет завтра – это все равно.

– Плюс они надеются, что своими поступками смогут сохранить себе место.

– Конечно. И это в первую очередь: сделай так, как тебе сказали, и ты останешься на своем месте.

– Как вы относитесь к разглашению личных данных судей и силовиков?

– Мне кажется, что совсем личные данные, то есть, грубо говоря, информацию о близких, о детях, не совсем правильно выдавать общественности. С другой стороны, сейчас такое время, когда, как говорит наш бывший президент, иногда не до законов. И, к сожалению, получается, что власти действуют против нас с помощью беззакония и силы, а мы пытаемся противостоять по закону и голыми руками. Такая нечестная борьба. Что касается судей, мы должны знать их в лицо. Судья – должность гласная. Никто ничего не должен делать исподтишка. Но у нас как? Судьи прячутся, силовики – в балаклавах, без погон и шевронов. И кто они в таком случае? Непонятно. Это нечестно – мы должны знать всех.

Мне всегда нравится вспоминать, как силовиков ругали за то, что звезды неправильно расположены на погонах. Условно говоря, подойдет командир, увидит, что звезда расположена на расстоянии 30 мм от края погона, а не 25 мм, тыкнет в это, скажет, что ты нарушил устав. Потребуется перешивать погоны. А сейчас, оказывается, их вообще можно не носить, и ничего тебе за это не будет. Или помню, как в Департаменте охраны МВД на формах пришивали на одном плече шеврон МВД, на втором – шеврон охраны. И вот второй не всегда вспоминали пришивать. В таком случае ты просто не мог заступить на службу – все должно быть по уставу. А сейчас что мы видим? Шевроны специально отрывают, ходят без них. Что за времена настали?

Я уверен, что такие люди, которые стараются скрыть свое лицо, боятся. Причем как нынешнего времени, так и будущего. Ведь и сейчас, и потом их могут найти и наказать. Все это прекрасно понимают. Я вам скажу, что у всех силовиков друг на друга есть компроматы, каждый опасается того, что ближний или сослуживец подставит. Люди в системе боятся сказать или сделать что-то лишнее, они банально боятся друг друга. Они прекрасно понимают, что сейчас поступают неправильно, идут против закона. Да, возможно, кто-то считает, что все сторонники перемен куплены, проплачены, что все курируется из Польши, но даже в таком случае ты должен понимать, что ты нарушаешь закон, применяя насилие против обычных граждан, и не важно, кто кого купил. Силовики ходят сейчас по тоненькому льду, и если кого-то толкнуть, то лед треснет – все разрушится. Поэтому и есть этот страх. А еще мое мнение, что когда силовиков будут судить, они скажут: «Не бейте меня сильно пять раз палкой. Ударьте один раз, а я вам отдам информацию на того и того».

– А как воспринимать стремление власти показать, что она работает, пресекая якобы попытки госпереворота или покушения на Лукашенко?

– Это банальная пропаганда, показуха. Некоторые истории, я уверен, просто выдуманы. Это похоже на историю с обрисовыванием всего в цвета государственного флага. Я считаю, что нужно не заставлять рисовать этот флаг, а сделать так, чтобы люди сами хотели это сделать. Условно говоря, в той же Польше на День независимости из каждого второго окна торчит госфлаг – и люди делают это по своей воле. Скажите, у вас дома много красно-зеленых флагов? Для себя кто-нибудь купил? Я спрошу тех, кто сейчас истинно за нынешнюю власть: «У вас есть дома красно-зеленый флаг? Если есть, то когда вы его купили? Раньше или в течение последнего полугода?» А спойте мне гимн! Максимум – две первые строчки.

Я так скажу: я не против флага, мне оба флага нравятся. Да они, по сути, не так и важны. Главное – это страна, которая будет развиваться, где будет что-то строиться. Мы же хотим быть, как Европа. Почему у нас не так? Почему на День Победы шарики будут запускать, а ветеранам при этом никаких денег не дадут? А вот сделай ты по-другому – потрать деньги не на салюты, а раздай их тем, кому они действительно нужны. Вот сделай такой шаг, и люди на тебя по-другому посмотрят. Да, может, подумают, что ты таким образом хочешь как-то загладить свою вину, но все равно как-то похвалят, ведь ты, объективно, сделаешь хорошее дело. Но нет, нужно устроить всю показуху, что-то наговорить на камеру. Потом Азаренок нам расскажет, как красно-зеленые шары взлетали в воздух, как все было красиво. Поймите, поступки нужны, а не красивая картинка и пустые слова.

– После того, как вы ушли из органов, вас не звали в BYPOL?

– Нет, вообще со мной никто не связывался, никого оттуда не знаю. Но было много простых людей, которые звали в другие страны, предлагали жилье и работу.

– Почему не уехали хотя бы в целях безопасности?

– Знаете, мне сейчас говорят: «Я бы такие носки, как ты носишь, на твоем месте не надевал бы. Очень стремно. Читал, что за красно-белые носки наказали человека». У меня ответ: «Чувак, я ничего противозаконного не делаю. Я хочу их надеть – я их надену. Почему кто-то решил, что это неправильно и за это меня надо наказать?» Я законы не нарушаю, ничего плохого не делаю. И почему я должен уезжать из страны, в которой хочу жить? Да, возможно, за границей получше, но в Беларуси я пустил корни, тут мои родители, знакомые, семья, дети. За границей – новая жизнь, язык, пока дети вольются в быт, как это произойдет – тоже вопрос.

– Но вы переехали в Минск, оставив семью в Новополоцке.

– Да, просто пока нет возможности перевезти семью по финансовым причинам. Но в планах жить именно в Минске. Хотя, не скрою, возможно, придется уехать из страны. Чисто логически понимаю, что если беспредел в стране продолжится, если он начнется в отношении моей семьи, чего я не исключаю, то придется не бежать, а укрыться за границей.

Фото: из личного архива Егора Емельянова

– Предполагаю, что есть люди, которые смогут вас вовремя предупредить.

– Надеюсь :)

. Хотя если в Минске заинтересуются моей личностью и захотят прийти за мной, то деваться будет некуда. Но я не могу бояться, не хочу поддаваться страху и панике. Это моя принципиальная позиция. Я ничего противозаконного не делаю. Я даже не оскорбляю бывшего президента. Вот он напомнил обо мне, и за последние дни я получил огромное количество сообщений со словами благодарности.

– Ваши клиенты знают, кем вы были раньше и что сделали?

– Некоторые давно знали, некоторые узнают сейчас. И приятно, что все меня поддерживают. Знаете, за все время работы в Минске я услышал лишь двух людей, которые поддерживают власть и говорят об этом. Как-то ехал утром в автобусе, сзади меня стояли два контролера, и они обсуждали тех, кто ходил на площадь, поливали их грязью. Я повернулся к ним и говорю: «Женщины, что вы такое говорите? Я рабочий человек, вчера отработал целый день, сходил на акцию, а сейчас снова еду на работу. Почему я и такой же, как я, по вашим словам, бездельник?» Эти женщины больше ни слова не сказали, пока ехали.

Я уверен, что все белорусы за мирные перемены в стране. Кто-то активно выражает свою позицию, кто-то – менее активно, но в общем мы все за перемены. И я уверен, что они будут. Мы придем к тому, что либо просто резко все поменяется, либо пройдут какие-то переговоры и власть сменится. Главное – быть вместе.

– Белорусы за прошедшие месяцы не раз показали свою солидарность, ощутили на себе это и вы. Ведь когда вы уволились, вам нужно было выплатить за контракт пять тысяч рублей, а люди буквально за пару часов перечислили вам 40 тысяч.

– Эти деньги я не спустил. Оплатил себе контракт, помог пяти своим коллегам, также уволившимся из органов. А оставшуюся часть суммы по инициативе жены перечислил на лечение двум девочкам. Но, признаюсь, когда люди оказали мне такую помощь, я был в настоящем шоке. Вообще не думал, что информация о моем увольнении получит такой резонанс.

– Свой пост, где вы как раз и объявили об уходе из органов, закончили словами «милиция с народом». Это действительно так?

– Однозначно. У меня много знакомых остались служить, и практически никто из них не поддерживает действующую власть. Возможно, многие не поддерживают митинги и что-то подобное, но, в целом, люди негативно относятся к тому, как власть ведет себя сейчас, как вела себя раньше, какие приказы раздает.

– А легко силовиков, тех же омоновцев, зомбировать идеологией?

– Я вам скажу, что на их психику сильно действует как идеология, так и вопросы материального достатка. Вот эти два фактора, плюс запугивание со стороны начальства, промывания мозга – все это в совокупности толкает силовиков на совершение насилия против мирного народа.

– Вам сейчас живется легче?

– Однозначно. Конечно, психологическое напряжение есть, потому что в стране все до сих пор неспокойно. Но в моральном плане мне намного лучше. Я занимаюсь любимым делом, помогаю людям, много учусь. Это очень круто. Плюс сейчас я зарабатываю больше, чем раньше. Так что мой шаг был однозначно верным.