Автор кукол протестных героев Беларуси: Мы будем стоять друг за дружку горой

Солидарность – огромная сила, и белорус белорусу белорус

Могилевчанка Майя – любящая жена, дочь и мама двоих детей. А еще она «мама» необычных кукол, прототипы которых – известные белорусы: группа «Naviband» и Нина Багинская, Светлана и Сергей Тихановские, Виктор Бабарико и Мария Колесникова, Катерина Борисевич и Артем Сорокин… Про кукол, семью и жизнь после выборов Майя рассказала в интервью «Салідарнасці».

– Я всегда занимала активную гражданскую позицию в плане детей с аутизмом: мы старались что-то делать, как-то расшевелить общество, на что нам чаще всего отвечали, что это не наше дело и нечего соваться. В политику я не лезла, хотя всегда, наверное, лет с 12, знала про БЧБ-флаг. Мне везло с учителями, они многое рассказывали, плюс видела пример своих родителей, «несогласных с линией партии», в общем, варилась в этой каше.

Когда была Плошча-2010, я уже была в сознательном возрасте, 18 лет, и меня это впервые серьезно потрясло. А потом родились дети, стало немного не до того, чтобы пристально следить за событиями в политике. Но с мая 2020 года вновь вернулось это чувство, пришло осознание, что ТАК жить нельзя. И не только потому, что у меня особенный ребенок, а наше государство делает все для того, чтобы не замечать таких детей.

Я ведь встречалась со многими, и с главой Могилевщины Зайцем, когда нашла людей, готовых бесплатно заниматься с детьми, просвещать родителей, оказывать им на первых порах психологическую помощь (это очень важно, когда на тебя сваливается понимание, что твой ребенок – аутист, он не такой, как все остальные дети), оставалось только найти помещение.

Но представители власти чаще всего говорили мне: «А зачем вы рожали больного ребенка?»…

– В 2020-м настал переломный момент. Наиболее ярко показала, насколько правительству на нас наплевать, ситуация с ковидом. И я себе сказала: все, хватит, мы будем делать все что угодно для того, чтобы власти слышали людей, их проблемы. В мае, как только можно было подавать заявки, чтобы стать наблюдателем на выборах, я сразу пошла туда.

Естественно, меня не пустили, хотя я была четвертой в списке на аккредитацию. В итоге сидела под дверями зала для голосования. Нам, наверное, повезло: голосование проходило в сельисполкоме, а я как раз в то время работала в этом здании, все меня знали, так что выгнать не смогли, не позволили себе этого сделать. Более того, участковый, который там дежурил, принес нам с еще одним мальчиком стулья – стоять много часов на ногах сложно, и мы уже было сели на пол.

И, конечно, были великолепные люди, которые приносили воду и сладости со словами: «Вам тут целый день сидеть». Кто-то «светил» белыми браслетами, а кто был без браслета: мы понимали, что люди за перемены, по их отношению. Один мужчина даже пошел вступиться за нас и накричал на избирательную комиссию, мол, почему у вас наблюдатели за дверью сидят, они же не собаки. Было очень приятно.

Я не смогла досидеть до конца, потому что ребенка надолго не оставишь, и нужно было ехать домой. Стало понятно, что все не так, наверное, уже часов в восемь вечера. Муж уехал голосовать в город, позвонил, что он идет к исполкому, а я сидела возле телевизора и ждала, когда там что-нибудь скажут. Мы вообще долго не могли друг другу дозвониться: он – чтобы сказать, как много «космонавтов» в городе, а я – рассказать, что тут человеку рисуют 87,5%.

На тот момент все летние эмоции, когда ты приходишь и видишь вокруг людей, которые думают так же, как и ты, когда проходят массовые митинги и заряжают тебя огромной энергией – все просто в один миг разрушилось. Хотя мы и не питали особых надежд – все, наверное, понимали, что все равно «будет, как надо», но все-таки думали, что будет второй тур, подобных цифр никто не ожидал.

Практически весь август семья каждый вечер проводила в городе на акциях протеста – женских маршах, митингах у исполкома, а в начале сентября вынужденно сели на карантин, поскольку Майя заболела коронавирусом.

– Мы почти месяц сидели в изоляции и очень переживали, потому что было важно находиться рядом с остальными, в Могилеве. После карантина впервые вышли 27 сентября, в воскресенье – людей было не так чтобы много, мирно шли по пешеходной Ленинской улице. Дошли до здания университета имени Кулешова, потом развернулись – и тут нам бросили прямо под ноги то ли петарду, то ли светошумовую гранату – взрыв был не большой, но очень яркий.

Прямо перед ОМОНом оказался мой отец. А ему 59 лет, у него черепно-мозговая травма и он инвалид второй группы; и его начали сильно бить по голове дубинками. Я пыталась сзади закрыть его, легла на отца, потому что один удар в голову – и он мог просто не выжить. Мужа в тот момент не видела, а он, оказывается, сзади закрывал меня, как-то мы стали друг за дружку…

Я упала, выбила колено, а отца унесли на руках – при том, что он весит больше 110 килограммов. Мне показалось, что он был без сознания. Следом унесли моего мужа, он еще успел сказать: «Майя, я пошел». Я просила показать, что отец жив или хотя бы находится в сознании, а мне ответили «нет». Поэтому сама залезла в следующий автобус и поехала за ними в РУВД.

…Майя вспоминает, что в РУВД был сотрудник, который вывел ее в коридор попить воды и говорил: «Плачь, реви, говори, что у тебя дети, иначе если и выпустят, то в 12 часов ночи». Обошлось, считает девушка, по случайности. Как раз когда ее повели на допрос, раздался звонок «сверху» и велели всех женщин отпустить, а мужчин, по возможности, на «сутки».

– Иначе вряд ли кто собирался меня отпускать, нас было слишком мало, и могли всех вместе отправить в ИВС. Просто удачное стечение обстоятельств. Отпустили меня и отца, а всех остальных, кто был с нами, увезли в ИВС, даже одну из девушек задержали на трое суток.

…У отца была пара ссадин, оказалось, что голову я все-таки закрыла хорошо и по ней ни разу не попало, только осколком рассекло ногу и была сильная опухоль, плюс весь в синяках, даже руку не мог поднять… Но, зная, что могло бы быть, уже к этому относишься «слава Богу». Отец сказал, что теперь он настоящий белорус, раз у него есть протокол со статьей 23.34.

Он вообще очень переживал, хотел прямо с 9 августа поехать в город, но я вначале съездила сама, и когда 10 августа видела насилие со стороны силовиков своими глазами, сказала: пап, ты никуда не пойдешь, пока это все не стихнет. И уже только когда начались женские марши, договорились, что он может поехать… Потому что родители нас оберегают, опекают всю жизнь, но настает такой момент, когда мы должны их оберегать.

Мужу Майи дали 7 суток, что тоже можно считать относительным везением:

– Мы ожидали больше, и семь суток дали по статье 23.34, а по 23.4 дело четыре раза отправляли на доработку, и в конце концов просто истекло время. Дети перенесли эти дни достаточно спокойно, поскольку мы живем за городом, а муж работает в городе и возвращается домой не каждый день, и мы находили какие-то отговорки для мальчишек, почему не звоним папе. Но я сама была в ужасном стрессе.

Потом знакомая написала: Артем просит, чтобы ему кока-колу передали. С одной стороны, накрыло облегчение, а с другой, даже задело, ну как так, я тут переживаю, не ем, практически не сплю, а он кока-колу просит. Муж, когда вышел с «суток», рассказал, что в ИВС терпимо, охранники сами ходят и говорят, мол, видите, мы же нормальные, мы же вас не бьем, не как в Минске…

Когда должен был состояться суд по второй статье, я поехала разузнавать и весь день провела в городе. Но поскольку просто так у стен суда стоять не могла, это тоже привлекало ненужное внимание, то гуляла по городу, а каждые полчаса возвращалась. Круге на четвертом заметила, что за мной ходят по пятам два парня в масочках, спортивных костюмчиках. Старалась чаще говорить по телефону, не то чтобы это помешало меня задержать, но хоть родные и друзья знали бы, что я не просто так пропала. Однако этого не случилось, как не случилось и второго суда.

Мне несколько раз звонили, пугали, что если еще раз попадусь, то сразу поставят в СОП – а если у тебя ребенок-инвалид, то это стараются сделать побыстрее. Поэтому приняла для себя решение, не выходя в центр города, вести «маленькую войну» дома.

А потом в жизнь Майи пришли куклы. Вернее, не так. Вначале случились стихи.

– В июне 2020-го, когда посадили Сергея Тихановского и не зарегистрировали Бабарико и Цепкало, я села и за два часа написала сказку в стихах, довольно большую. После 9 августа эти стихи поперли из меня, будто вода из крана – если его не закрыть, она течет и течет… И только после смерти Ромы Бондаренко как отрезало: берешь ручку в руки, а она тебе боль приносит и ты не можешь написать ни строчки. Эти эмоции, эту боль не получалось выплеснуть, накапливалось так, что становилось даже трудно дышать…

Все фото из личного архива и Instagram героини

Перед Новым годом у кого-то в ленте я увидела самодельных кукол. Решила: и я себе хочу таких. Каждый раз, когда пыталась что-то делать, куклы получались «политические», – смеется Майя. – Первой была Нина Багинская, потом БЧБ-невеста…

С Женей Юшкевичем получилась интересная ситуация. Он в твиттере написал: «А меня сможешь сделать? Только я не хочу больше туда садиться, а куклу хочу». Я сделала, написала ему, собирался через неделю забрать – и ровно через неделю его забрали. Но я написала его девушке, что кукла все равно поедет к ней.

Первым посылом было делать кукол на продажу, не в качестве бизнеса, скорее, вынужденно. Муж Майи уволился с работы в октябре 2020-го, поддержав общенациональную забастовку, из-за чего с января семью лишили детского пособия, которое получают отдельные категории семей, воспитывающие детей с инвалидностью. Это оказалось очень болезненно: семья осталась совершенно без денег, а кредит, взятый на строительство дома, хоть и небольшой, дает о себе знать.

Первую партию раскупили сразу – дней семь рукодельница практически не спала, лишь шила кукол:

– Люди очень сильно откликнулись, и это тронуло меня до глубины души. Ну, а в дальнейшем стала шить, скорее, выставочные куклы. Хотя и заказы есть, например, попросили сделать Виктора Бабарико, только специально оговорили, чтобы был немножко потолще – видимо, людям запомнился такой «летний» вариант».

А еще я пробую новые для себя направления – например, начала делать сумки-шоперы. Мой старший сын очень интересно рисует, его картины необычные и они не похожи на рисунки ребенка девяти лет – вот их я хочу перенести на шоперы.

Рукоделие для Майи сейчас – не столько творчество, сколько необходимость, попытка выжить. И, тем не менее, она не забывает о других – часть денег с любых продаж отчисляет в фонд помощи политзаключенным:

– Для меня это важно. В феврале нам очень помогли, и я считаю себя обязанной тоже помогать людям. У меня нет возможности отчислять даже 5 рублей своей пенсии, свободных денег нет совершенно – но с любой продажи часть обязательно идет в фонд помощи. Ведь если мне сейчас тяжело, то как тяжело тем женщинам, у кого мужья сидят в тюрьмах не один месяц, а нужен адвокат, передачи, и своя семья, коммуналка, продукты, детский сад… Я хорошо представляю, как они живут, и очень хотела бы помочь.

«Мы никогда не будем прежними»

– Что меня вдохновляет? Белорусы. Потому что даже если новости идут одна хуже другой – открываешь комментарии и видишь, как люди реагируют на это. Прочитаешь, например, про 150 внедорожников с крупнокалиберными пулеметами и хватаешься за голову, думая: в каком бреду можно было это придумать?!

Но потом видишь адекватную реакцию людей, заходишь на страничку человека, которого недавно задержали – а там один, другой, третий предлагают свою помощь… Солидарность – огромная сила, и белорус белорусу белорус.

Мы это прочувствовали даже на своей семье – у нас как-то всегда было принято друг за друга стоять, но происходящее в 2020-м сплотило еще больше. Конечно, есть какие-то мелкие несогласия, но в целом мы все вместе, наверное, как никогда сильны. Даже моя мама, совершенно дикий огородник, в этом году сажает много кустов помидоров, перца, баклажанов – для того, чтобы «если будут лишними, я отдам их людям поесть».

Когда тебе помогают, есть желание помочь другим, и если не финансово, то вот так – будет день, будет пища, и я этой пищей поделюсь. Точно так же и я со своими куклами – по большому счету, я делаю их просто для себя, с надеждой, что кто-нибудь купит, но когда выкладываю их на страничке в соцсети, думаю: если понадобится, не продам, а просто поделюсь с кем-то.

Моя любимая кукла – наверное, это Маша Колесникова. Недавно ее подарила, но обязательно сделаю еще, потому что кукла получилась настолько приятной на ощупь, милой и улыбчивой. Маша ведь постоянно улыбалась и, думаю, сейчас улыбается – она такой человек, которого невозможно сломить.

Вообще люблю всех своих кукол, иногда даже грустно с ними расставаться. Ведь в каждую вкладываешься сердцем. Вначале смотришь на фото человека, изучаешь, пытаешься найти какую-то изюминку, которую нужно обязательно передать – словом, такой хороший кусок души остается в кукле и отправляется потом хорошим людям.

А их ведь много, правда, много. Я уверена, что все, что произошло, нас изменило настолько сильно, что как бы мы сейчас ни боялись (а мы действительно сильно боимся), но сила, единство впитались в мозг, в сердце, в душу, и мы уже никогда не будем прежними.

Мы будем стоять друг за дружку горой, ценить один одного, понимая, что белорусы – одна большая семья.