Михаил Жемчужный: Наша борьба продолжается

Как правозащитник помогает семьям политзаключенных и делился с ними своим опытом.

Как живется в белорусских тюрьмах политическими заключенными, «Настоящему времени» рассказал правозащитник Михаил Жемчужный, который провел в местах лишения свободы 6,5 лет. Он вышел на свободу в феврале 2021 года.

Михаил Жемчужный родился в 1955 году в Витебске. Работал в Витебском технологическом университете. Доцент, кандидат технических наук, автор нескольких научных монографий и разработок. Первый в стране зарегистрировал самодельный автомобиль на альтернативном топливе. В университете руководил лабораторией, которая занималась проблемами промышленного изготовления водорода.

С 2007 по 2012 год он отбывал наказание по статье 210 УК ("Хищение путем злоупотребления служебными полномочиями"). После освобождения он стал членом организации "Платформа", где занимался сбором информации о ситуации в местах заключения. Михаила Жемчужного арестовали вновь в августе 2014 года. Он обвинялся в «умышленном разглашении сведений, составляющих служебную тайну; незаконном приобретении (изготовлении) средств для негласного получения информации, составляющей служебную тайну; даче взятки».

– Здесь же я сразу столкнулся с тем, что мне, во-первых, надзор, сотрудник милиции сказал, который меня курирует. Его практики самые на всей территории Беларуси. Бывает, меня дважды за ночь поднимают, контролируют, потом трудно заснуть, потому что такие стрессы для меня непривычные были. Два раза в месяц я прихожу отмечаться в милицию, со мной проводят различные беседы сотрудники милиции, тесты сдаю психологические, меня пытаются настроить на путь истинный, но тем не менее я держусь своей позиции, той же, которая была до посадки и во время отбывания наказания, мягко говоря. Хотя я его наказанием не считаю, это была месть за мою правозащитную деятельность.

Смотреть телевизор, ходить на стадион, заниматься спортом, посещать храм – политзаключенный лишен этих возможностей. За ним пристальное наблюдение, он не имеет права покинуть отряд, он, как правило, попадает под профилактический учет как экстремист. Очень тяжело существовать рядом с остальным спецконтингентом, запрещают спецконтингенту разговаривать с политзаключенным, встречаться, какие-то общие дела вести. Осужденные, как правило, относятся довольно уважительно к политзаключенным, потому что прекрасно понимают, за что политзаключенные сидят, что они страдают за права тех же самых остальных заключенных, за права людей, которые остались на воле.

Когда я вышел, сразу мои друзья, соратники мне посоветовали притихнуть, осмотреться, как говорится, лечь на дно и беречь себя. Но глядя на то, что наши очаровательные девчонки-корреспондентки были в местах лишения свободы, посадили всех этих претендентов, особенно Павла Северинца с его семьей, я с ним много контактировал, он мне помогал в колонии, поддерживал. Я считал своей обязанностью помогать им, сейчас настала моя очередь, поэтому я с первых же дней включился в помощь осужденным, в помощь их семьям, родителям, особенно жены очень страдают. И делился своим опытом, как победить эту машину репрессий, как не дать людям пожертвовать своим здоровьем и жизнью.

Сразу после выборов, конечно, изменилось отношение и ко мне, и к остальным осужденным, которые нашли в себе силы в местах лишения свободы тоже выражать свои политические требования и интересы. То есть именно после этих августовских событий ко мне очень с опаской и с осторожностью начали относиться сотрудники администрации, потому что они не знали, в какую сторону повернется весь этот процесс. После освобождения я тоже себя считаю политзаключенным, потому что здесь на воле та же самая тюрьма, те же самые сотрудники спецслужб окружают население, и борьба наша политическая продолжается.