Какие конкретно проблемы принесет Китаю официальное признание того, что вирус создан в Ухане?
В мае прошлого года ассамблея Всемирной организации здравоохранения единогласно утвердила резолюцию ЕС и Австралии о расследовании происхождения коронавируса. В конце марта 2021 года посетившая Китай миссия ВОЗ опубликовала доклад о происхождении COVID-19, в котором наиболее вероятным сценарием объявила передачу коронавируса от животного к другому животному, а затем к человеку, а наименее вероятным — лабораторное происхождение SARS-CoV-2.
При этом по сей день не найдено упоминающееся в «самой вероятной версии» животное-посредник. В начале февраля член миссии и эксперт ВОЗ Доминик Дуайер заявил, что власти Китая отказались предоставить экспертам ВОЗ необработанные данные о первых случаях заболевания коронавирусом, которые могли бы помочь определить, когда и как началось распространение вируса в стране.
Возможно, именно это стало причиной того, что 30 марта этого года, несмотря на доклад миссии, глава ВОЗ Тедрос Гебрейесус объявил, что «все гипотезы остаются в силе (…) мы пока еще не нашли источник этого вируса и должны продолжать следовать дорогой науки». На июньском саммите «Большой семерки» все тот же Тедрос Гебрейесус заявил, что на начальных этапах расследования происхождения коронавируса нового типа SARS-CoV-2 со стороны Китая не было достаточно «прозрачности и сотрудничества».
Напомню, что официально первый подтвержденный случай заболевания SARS-CoV-2 был зарегистрирован в Китае 2 декабря 2019 года, а 31 декабря власти Китая официально уведомили ВОЗ о случаях пневмонии неясного происхождения, правда, сделав это после того, как о том же уведомил ВОЗ Тайвань. При этом The Wall Street Journal пишет, что, согласно данным разведки США, трое исследователей из Китайского института вирусологии в Ухане в ноябре 2019 года обратились за медицинской помощью с симптомами, которые были похожи как на признаки COVID-19, так и на обычное ОРВИ.
Советник президента США по вопросам национальной безопасности Джейк Селливан предупредил Китай, что в случае если тот продолжит свою политику по непредоставлению ВОЗ полной информации о происхождении вируса, тому грозит международная изоляция.
Это заявление официальный Китай назвал «шантажом» и «угрозами» — чем оно, по сути, и является, что, правда, никак не отменяет вопроса о полноте предоставляемых Китаем данных. Ситуация осложняется тем, что в конце мая президент Байден дал разведке США поручение собрать и проанализировать информацию о происхождении вируса, представив ему как доводы за, так и против того, что вирус имеет искусственное происхождение.
Попробуем сами рассмотреть аргументы «за» и «против» того, что утечка вируса из уханьской лаборатории была вовсе не случайной.
Каковы аргумент в пользу лабораторной версии происхождения COVID-19?
1.
В таких проектах рядом всегда присутствуют военные — тем более в Китае, разрабатывающие свое, «военное», ответвление темы.
2.
Еще в конце января 2020 года я обратил внимание, что масштаб мер китайского правительства по борьбе с коронавирусом не соответствует 2000 заболевших и 56 умершим.
Вывод: Китай изначально знал, со сколь опасным вирусом он имеет дело.
3.
Китай очень быстро справился с эпидемией: заболеваемость упала до десятков человек в день уже во второй декаде марта 2020 года, смертность практически исчезла в это же время.
4.
Китай справился с эпидемией с крохотными относительно всего остального мира жертвами (что верно и в случае, если число умерших и заболевших было намеренно занижено в 10 или даже 100 раз): за все время эпидемии в Китае с населением в 1,42 млрд человек заболело 118 336 человек и 5478 человек умерли.
Во всем остальном мире, чье население в 4 раза больше, чем в Китае, на момент написания статьи зарегистрировано 181 млн случаев заболевания и почти 4 млн смертей от ковида.
То есть заболеваемость в Китае ниже, чем в остальном мире, в 380 раз, смертность — в 180 раз.
5.
Причем, по сути, за пределами провинции Хубэй (столица провинции — г. Ухань) в Китае эпидемии не было: из 118 336 случаев заболевания 57% пришлись на Хубей, из 5478 смертей 82% приходятся опять же на Хубей.
6.
В Китае, в отличие от остального мира, не было «второй» волны эпидемии.
7.
Как теперь известно, вирус в своем роде «заточен» на человека, он скорее заразит человека, чем летучую мышь.
8.
Вирус выискивает и бьет по практически любым «слабым» местам зараженного организма — от больного сердца до... шпоры на ноге.
9.
Экономика Китая даже выиграла от эпидемии: «развитые» страны в рамках локдаунов остановили свою промышленность, но раздача денег правительствами сохранила платежеспособный спрос, который удовлетворялся импортом из Китая, где эпидемия уже прекратилась.
Это были аргументы «за», теперь рассмотрим доводы «против» — их хоть и меньше, но можно смело утверждать, что количество вполне компенсируется убедительностью.
Аргументы против лабораторной версии происхождения COVID-19
1.
Бритва Хэнлона предполагает, что при поисках причин неприятных событий стоит исходить из человеческих ошибок, и лишь во вторую очередь — из чьих-то сознательных злонамеренных действий. Все, что может быть объяснено глупостью (разгильдяйством, случайностью...), — нужно объяснять глупостью.
2.
Как ни странно, то, что Китай «темнит». Имей мы дело со спецоперацией, все было бы продумано изначально и придраться было бы абсолютно не к чему. В криминалистике чрезмерная гладкость событий — повод начать сомневаться в показаниях.
3.
Спецоперацию Китаю было бы логичнее начать с чужой территории, например, какой-нибудь страны в Индокитае с развитыми международными связями, типа всемирного курорта Таиланда или одного из главных портов мира — Сингапура.
4.
Первоначальные попытки скрыть от мировой общественности серьезность проблемы опять же говорят в пользу стихийности ситуации, поскольку, как мы помним по Чернобылю, такое поведение является вполне органичным для авторитарных государств.
5.
Госпитализация в ноябре прошлого года трех сотрудников уханьской лаборатории со сходными с ковидом симптомами также свидетельствует в пользу Китая — как уже было сказано выше, характеристика «комар носа не подточит» типична именно для искусственно выстроенных ситуаций.
6.
Но главное — в заложниках у США остаются находящиеся во владении КНР гособлигации минфина США на сумму более $1 трлн. Вряд ли кто-то решится рисковать подобной суммой. Это те самые облигации, которые Дональд Трамп предложил конфисковать для компенсации понесенных США в ходе эпидемии потерь. Также по предложению бывшего президента все остальные страны мира должны отказаться от своих долговых обязательств перед Китаем, а это увеличивает сумму более чем вдвое.
7.
Также на кону, по сути, весь экспорт Китая, а это ни много ни мало $2,5 трлн в год, из которых $418 млрд — экспорт в США (данные за 2019 год).
Последние два пункта представляют собой «цену вопроса» для Китая, и эта цена настолько велика, что вряд ли кто-либо в китайском руководстве взялся бы компенсировать потери в торговой войне в США подобным образом.
И вот тут возникает вопрос: какие конкретно проблемы принесет Китаю официальное признание факта того, что вирус создан в уханьской лаборатории?
Можно вспомнить, что в начале июня бывший президент Трамп потребовал от Китая гигантской, размером в 10 трлн долларов, компенсации пострадавшим от эпидемии странам — так что Китаю, который и без того уже достаточно давно обвиняют в задержке информирования мирового сообщества об уровне исходящей от вируса угрозы, вроде бы есть за что бороться.
Но именно что «вроде бы». Допустим, будет признано, что вирус создан в Ухани и случайно выбрался за стены лаборатории: в таком случае выйдет, что мы имеем дело с ужасающей, унесшей миллионы жизней и триллионы долларов, но — случайностью. Максимум что грозит Китаю — порицание за попытку скрыть реальный источник проблемы (имиджевые потери) и некие меры по усилению международного контроля за работами наподобие тех, что привели к появлению эпидемии.
В целом ничего страшного, тем более с учетом того, что сам Китай и стал первой жертвой вируса. Никаких минимально вменяемых юридических оснований для предъявления Китаю иска на триллионы долларов подобное признание не несет. Случайность ведь. Прискорбная, но случайность. «Черный лебедь», как теперь принято выражаться.
Но за что тогда идет столь ожесточенная борьба, почему Китаю просто не признать, что крупнейшая в мире лаборатория по изучению коронавирусов в Ухани — и в самом деле источник эпидемии? Выходит, что обе стороны — и США, и Китай — считают, что признание факта происхождения вируса из лаборатории в Ухани является очень серьезным вопросом.
Чем это грозит Китаю? Да по большому счету ничем… кроме того, что следующий шаг — предположение, что мир имеет дело не со случайной утечкой вируса, а с актом биологической войны, острие которой направлено, ясное дело, на США.
А это полностью меняет ситуацию для Китая — причем и в том случае, если вирус утек из лаборатории совершенно случайным образом. Потому что зачастую важно не то, как обстоит дело, а то, как оно выглядит. Тем более для наблюдателей, чьи экономики только что понесли ущерб, исчисляемый триллионами долларов, а избиратель разозлен ситуацией, и единственное, что в его силах, — обратить свой гнев против собственной власти.
Намеренное заражение мира коронавирусом — это крах наметившегося китайского «глобального проекта», требования о компенсации триллионов долларов ущерба (включая миллионы частных исков от семей погибших), самые разнообразные санкции, арест активов и существенное сокращение китайского экспорта.
Последнее — уже серьезная угроза экономике страны, а значит, и власти КПК. И с другой стороны — полный триумф США, которые после трамповского изоляционизма возвращаются на мировую арену как лидер и защитник интересов десятков стран и миллиардов людей. Вот что у нас на самом деле на кону.
Вопрос в том, решится ли администрация Байдена сыграть в столь жесткую игру. Но очень часто процесс приобретает собственную, независимую от основных игроков динамику, да и с другой стороны, Китаю хватит одних лишь официально рассматриваемых подозрений в биологической атаке против всего остального мира. Байден же, похоже, любитель «подвешивать» ситуацию, вешая над головой противника готовый упасть в любой момент топор.
Максим Авербух, «Новая газета»