Список Фрумана: израильтянин ведет частное расследование против режима Лукашенко

Александр Фруман против режима узурпатора и его пособников на процессе в Германии.

Журналисты Naviny.by поговорили с Александром Фруманом — гражданином Израиля, который в августе 2020-го стал жертвой милицейского насилия и будет свидетелем против режима Лукашенко и его пособников на процессе в Германии.

«Я такая заноза, которая сидит глубоко под кожей. Я их всех запомнил и активно веду поиски. В моем списке под тридцать человек. Это те, кто допускал бесчеловечное обращение со мной и другим задержанным. Это не месть, а напоминание о том, что они совершили в августе…», — говорит Александр Фруман.

Александр Фруман, 41 год, родом из Беларуси, репатриировался в Израиль более двадцати лет назад. Работает специалистом по обработке данных, женат, воспитывает сына.

В августе 2020 года, приехав с семьей в отпуск в Минск, Александр Фруман изменил свою жизнь. Перенеся вместе с другими задержанными насилие и пытки, отсидев сутки, а после оправившись от травм, он принялся устанавливать имена сотрудников силовых ведомств, которые на его глазах совершали преступления.

В списке Фрумана около тридцати человек: омоновцы, рядовые милиционеры, их начальники… Фруман со своим списком планирует выступить свидетелем против режима Лукашенко и его пособников на суде в Германии.

Не имея возможности привлечь к ответу в Беларуси, граждане, пострадавшие от насилия и пыток, при поддержке наших диаспор инициировали в Германии процесс против режима Лукашенко.

Сейчас дело находится на стадии предварительного расследования. Федеральный прокурор Питер Франк не раскрывает даже номер дела, чтобы лишить журналистов возможности через официальные запросы подогревать и без того вскипевший общественный интерес. Для возбуждения официального расследования и последующего суда есть все юридические основания.

Выступать в качестве свидетелей обвинения планируют десять человек. Имена большинства из них пока что держатся в секрете. Но с двумя будущими свидетелями журналистам Naviny.by удалось поговорить. Один из них — Александр Фруман.

Он говорит, что, находясь в Израиле, чувствует себя в относительной безопасности. Свое расследование ведет открыто. Уже установлены личные данные шести человек, с фото и местом службы — более двадцати.

— Как вы собираете информацию о тех, кто на ваших глазах причинял насилие и чинил пытки задержанным?

— Я прямо в своих аккаунтах в соцсетях размещаю эту историю. Люди потом пишут в личку, помогают. Есть даже один действующий сотрудник, но он очень осторожен, но слил одну барышню из Советского РУВД. Одна организация бывших сотрудников активно помогает.

— С чего вообще все началось?

— Я приехал 7 августа в Беларусь. Причем, билеты купил заранее, даже не было известно ни о каких выборах. Хотел на могилу к родителям попасть, сестру повидать. Еще я хотел поехать на Полесье — поискать места захоронения или места, где проживали мои пра- и бабушка с дедушкой. Хотел попробовать подобраться к местным архивам и своему, на тот момент семилетнему, сыну показать, откуда родом я и его родня.

Но все пошло не так.

Мы сняли квартиру в центре Минска: рядом парки Горького, Янки Купалы. Это был дом на проспекте Независимости, 27, здание рядом с Домом офицеров.

9 августа мы пошли ужинать на Зыбицкую и увидели, как стоят омоновцы со щитами, с трудом добрались до квартиры: везде перекрыто. Возле нас молодежь и люди выкрикивали лозунги, что-то хлопали. Но мы наблюдали — иностранные граждане все же, хотя в душе я поддерживал народ, потому что сам родом из Беларуси, с людьми в Минске поговорил и понимаю, что происходит.

По пути я делал фотографии.

Вечером с 9-го на 10-е я сидел на балконе и видел, как силовики шеренгой по проспекту стоят, около цирка. Против кого они там? Там было три человека на велосипедах: катались и что-то им выкрикивали, а они стояли в шеренгах в три слоя. Потом я видел, как к людям, которые просто идут по городу, подходят люди в штатском, смотрят телефоны прохожих, что-то спрашивают и отправляют в городские автобусы, которые стояли на обочине. Короче, создалось впечатление, что не очень безопасно быть на улице во время митингов против фальсификаций.

Израильский шпион

— 10 августа интернета не было, было непонятно, что происходит. Днем мы увидели, что на улице не было омоновцев, вроде как спокойно — решили с женой прогуляться. Наш сын в эти дни был у моей сестры.

Зашли в «Макдональдс», интернет там какой-то даже накопали, потом «Макдональдс» закрыли — нас выгнали, по проспекту уже были какие-то патрули. И мы решили идти домой, в квартиру: ожидалось, что скоро начнутся протесты. На Октябрьской площади уже стоял автобус желтого цвета, возле него — милицейские щиты. Я жене говорю: вот в этот автобус вчера людей грузили, а потом автозак приезжал за ними.

И я решил щелкнуть их со щитами, без какой вообще мысли, просто для себя и показать друзьям в Израиле, как вообще обстановка, когда интернет появится. Многие друзья переживали, спрашивали.

Я сфотографировал — и из автобуса выскочили омоновцы вшестером, накинулись на меня. Я сразу поднял руки вверх, сказал, что не сопротивляюсь, что я иностранец, они меня потолкали-потолкали, потом начали проверять телефон, увидели другие фотографии.

Проверили паспорт, начали докапываться до моей регистрации, она у меня была сделана онлайн... Их очень впечатлили мои фото. Начали называть израильским шпионом.

Я начал требовать, чтобы в посольство сообщили, что я задержан. Они мне довольно грубо объяснили, что лучше не качать права, а то наденут наручники. Заставили выключить телефон, и так я сидел в автобусе три часа. Жену они отпустили.

Они поставили свои кордоны на тротуарах проспекта Независимости, человек идет, что-то спрашивает у них — они, опа, и загребают. Велосипедист едет — опа, загребают. За эти три часа людей напихали полный автобус. Мы там все познакомились, даже в города играли.

Я все время просил связаться с посольством, чтобы посол был в курсе и каким-то образом вытащил меня.

Сфотографировал автобус городского транспорта со щитами. Не знаю такого запрета ни в одной стране. И даже если это был запрет, то это не причина, чтобы меня ограничивать в свободе, скажем так. Дайте мне штраф или дайте протокол, и я буду дальше разбираться.

— В автобусе вы видели какое-нибудь насилие? К вам его применяли?

— Да, конечно. Они там парня били, который им показался закладчиком наркотиков. Надевали наручники на людей. Необоснованно вообще, просто. Маты все время, крики, угрозы. И ко мне, ко всем.

Приехал потом автозак, нас всех начали грузить, и по дороге в автозак избили дубинками с обеих сторон. Мы бежали: голову вниз, руки назад.

Повезли нас в Советское РУВД, по дороге собирали еще людей, добавляли в автозак. Все, что было в записях из автозаков — это правда. Один в один. Значит, в Советском РУВД выгрузили, опять побили.

— А в самом автозаке людей били?

— Да. Но лично я был в стакане, у нас никого невозможно было бить, потому что у нас все были под завязку. Душно было, не то чтобы жарко. Они потом включили какую-то вентиляцию.

— Вас привезли в РУВД. Что дальше?

— Там нас поставили у забора. Мы стояли так час, может полтора. Я видел не только людей из автобуса, которых я уже знаю. Добавились и сами протестующие, не только прохожие.

У некоторых были рваные раны на плечах, у кого-то были руки поломаны. Над ними тоже издевались, били. Очень сильное было психологическое давление.

«Сколько вам заплатили? Вы предатели Родины!» — весь их набор идеологический.

Потом была опись имущества. Заставили снять шнурки, ремни. Всех записывали за пять минут, меня тридцать — куча карточек, куча денег, и долларов, и евро, и белорусских рублей, и шекелей. И тут я очень испугался, что они могут меня обвинить, что я какой-нибудь координатор, который платит деньги, потому что у меня крупные суммы были.

Принесли мне протокол подписать, какую-то чушь написали. Как будто я оказал неповиновение сотрудникам, которые хотели установить мою личность, хотели доставить в РУВД.

Я сказал, что это не буду подписывать вообще, ни в коем случае. Других за это били, судя по звукам за моей спиной. А на меня матюгнулись и все.

— Вы были в наручниках?

— Нет, у меня не были связаны руки. Крепким парням руки стяжками связывали, наручники надевали. Или тем, кто сильно к себе внимания привлекает, на них тоже наручники надевали.

Дальше отвели к забору Советского РУВД стоять. Я шел, перешагнул через мужчину, такой полный мужчина. Он вроде как в сознании был, но что-то там отбили ему конкретно. Для меня это необычная тема, когда перешагиваешь лежащих людей.

После описи они начали людей кошмарить выборочно. Естественно, больше уделяли внимания тем, кто с ранами. Если человек приехал с ранами, значит, он участвовал.

— Что было самым трудным?

— У забора в РУВД мы стояли часов шестнадцать, наверное. То руки наверху, то руки за спиной, и всю ночь. Я был в майке, шортах — холодно. Причем ты стоишь возле забора, между твоими ногами и забором колючая проволока протянута. Ты стоишь прямо над ней. Упадешь — значит, на колючую проволоку, если равновесие не будешь держать. Кто-то головой в забор упирался, кто-то руками.

Нас стояло там 62 человека. Потом в какой-то момент разрешили сесть на асфальт возле забора.

Потом начали бутылку с водой передавать полуторалитровую. Нам не хватало. Там по глотку максимум делаешь и все.

Били за то, что не склонял голову

— Был один парень, которого отдельно машина ГАИ привезла. Его в РУВД избили очень сильно. Я видел. Парень стоит такой крепкий, высокий — метр девяносто, по-моему, был. А какой-то милицейский начальник говорит ему: «Опускай голову ниже. — Я не буду голову ниже». И тогда начальник начал его бить. Парень говорит: «Что-то ты слабенько так бьешь, у меня дочка бьет сильнее, чем ты».

И он тогда разозлился, отвел за угол, от камер, наверное. Оттуда были слышны крики, а парень вернулся уже избитым. Этот начальник распорядился, чтобы к парню было пристальное внимание, чтобы ему не давали ни пить, ни в туалет. Он прямо возле меня стоял потом.

Мы потом перешептывались, кормить нас вообще будут или нет, хоть завтра. Там ребята посмеялись: да о чем ты говоришь, какое кормить.

Был парень, инвалид второй группы, с ментальными расстройствами: он не понимал их иногда, как ребенок себя вел. Смотришь — ему лет 25, а он как семилетний ребеночек. И когда переспрашивал, его били, потом в конце они поняли, что он другой, и перестали над ним издеваться.

Еще ночью привезли ребят с «Риги». Они тогда очень переключили внимание с нас на них: очень сильно избивали. Называли их сургановские… Кошмарили их конкретно.

— Что значит «кошмарили конкретно»?

— В растяжки их ставили, не как нас. Ноги широко, головы ниже. Я вот смотрю в фильмах о зонах, где сидят смертники, как их водят, заставляют стоять. Вот так было примерно. Очень жестоко их били. Задержанные кричали.

Потом в 12 дня приехали автозаки, и в них начали загружать. У кого символика на майке, у кого наколки — того в один автозак грузили и обещали, что люди не доедут куда надо, остальных — в другой. Перед погрузкой нужно было подходить к видеокамере назвать фамилию, имя, отчество и год рождения.

Я так понимаю, это они потом используют для идентификации людей.

Заставляли петь Стаса Михайлова

— Внутри автозаков нас начали омоновцы бить. Там по бокам лавочка, а в середине свободное место. А нас туда скидывали один на другого. Я на ком-то лежал и на мне кто-то. Напихали туда около 30 человек. Били все время, кричали. Пока мы ехали, это был ад. Мне это очень напомнило холокост.

Парень сознание потерял, другой в штаны наделал от страха. Они еще спрашивали, кому больно, и кто говорил, что больно, тому они добавляли еще. Если они не могли достать человека, потому что там все усыпано, то по спинам ходили, стояли и били справа, слева, кто там находился.

До Жодино ехать час. Заставляли петь песни. Мы там пели песни какие-то: «Перемен», Стаса Михайлова.

В Жодино мы полчаса простояли в пробке из автозаков.

Омоновцы друг друга иногда называли по фамилиям. Их пять-шесть человек было. Я запоминал и сейчас с помощью одной организации я имею все их фотографии. Уже почти год прошел, но я точно знаю, кто это был, какое подразделение. Мы немного с ними пообщались в автозаке. Они пытались доказать, какие мы плохие, какие они хорошие. С ними никто особо не спорил, просто было интересно узнать, о чем они думают.

— Как они били: руками, ногами, дубинками?

— Дубинками, они даже говорили: ты сейчас пээром получишь. А мы совсем не понимали, что такое пээр, это потом уже в камере нам сказали, что сокращенно это палка резиновая (ПР). Били дубинками. Ходили ногами по телам нашим.

Значит, далее выгрузили в Жодино. Выгрузка обычная, собака стоит, лает, ты на корточках сидишь, руки за голову, голова вниз, как в фильмах. Вот человек приехал в тюрьму и ожидает. Меня лично не били там. Бегали какими-то подвалами, коридорами.

В военной форме мужчина сказал: потерпите немножко, и мы вас по камерам распределим. Он уже не кричал, до этого все кричали на нас. Нас поместили в 26-ю камеру.

В камере было относительно нормально, не били, общались. На восемь мест было 18 человек. Но мы справились: на полу спали, на столе. Солидарность была, не было конфликтных ситуаций. Сам надзиратель, я так понял, был расположен к нам.

Всех судили из камеры, кроме меня и поляка, нас не судили и отпустили 13-го вечером после 72 часов содержания. Я кое-как нашел свои вещи, там был такой бардак с вещами. Паспорт мой так и не вернули. Я каждый раз просил паспорт. Они: а вот мы твое дело потеряли. Но особо я уже не требовал ничего, хотелось выйти скорее.

Поляка посол встретил — под камеры, телевидение польское, и увезли его. Меня никто не встретил…

Я сейчас подал в Министерство иностранных дел Израиля жалобу на посла и посольство в Беларуси, что они не предприняли достаточных мер, чтобы меня освободили.

Я подал заявление в Генеральную прокуратуру Беларуси, где четко все описал вместе с адвокатом. Потом мне пришло уведомление, что мое дело спущено в Ленинское районное управление Следственного комитета. Мне даже следователь звонила оттуда. Но я не получил ни отказа, ни возбуждения.

— Какой вред здоровью вы ощутили?

— У меня были синяки, у меня были кровоподтеки после ударов. Я в течение месяца не чувствовал кончиков пальцев ног. Очень сильная психологическая травма. Мне пришлось работать с психологом.

— Как вы стали свидетелем обвинения в деле против режима Лукашенко? Зачем вам это надо?

— Где-то в ноябре-декабре я начал активно участвовать во всех этих движениях против режима и узнал, что есть инициатива суда в Германии.

Причины: во-первых, я стремлюсь к справедливости, во-вторых, чтобы помочь белорусам. Эта информационная огласка лишний раз напоминает, что есть люди, которые могут осудить режим, напоминает не Лукашенко, а этим милиционерам, которые меня и других людей били. Чтобы знали, что где-то их все-таки судят и правосудие настигнет в той или иной мере.

— Что для вас значит восстановить справедливость?

— Важно то, что преступление задокументировано и доказано. Наступит время, когда это можно будет использовать в разных аспектах, чтобы их найти и посадить.