Андрей Шарендо: Полина подала мне знак — «Уезжай!»

Активистка «Европейской Беларуси» уже более 200 дней находится за решеткой, ее муж вынужден был бежать из страны.

История семьи Полины и Андрея Шарендо из Бреста хорошо знакома многим. Оба активисты «Европейской Беларуси», воспитывали двоих сыновей, зарабатывали переводами. После прошлогодних событий попали под каток государственной репрессивной машины. Были признаны политзаключенными, пишет сайт naviny.by.

Полину приговорили к двум годам колонии. Лишение свободы грозило и Андрею, но ему удалось в буквальном смысле бежать из Беларуси.

«Система поняла, что ее не сломать»

«Я подсчитал: уже 205 дней моя жена находится в заложниках режима. 27 июля будет обжалование приговора суда Московского района Бреста, который 9 июня признал мою жену Полину Шарендо-Панасюк виновной «в насилии в отношении сотрудника органов внутренних дел» (ст. 364 УК), «оскорблении представителя власти (ст. 369) и оскорблении президента (ст. 368)». У меня нет иллюзий, решение давно принято по ее делу. Теперь она в СИЗО-7 Бреста, но общепринятая практика — отправлять из Бреста осужденных судом первой инстанции политзаключенных в Барановичи, потому что брестское СИЗО переполнено. Думаю, что скоро Полину отправят в гомельскую колонию», — рассказал Андрей Шарендо.

Суд приговорил Шарендо-Панасюк к двум годам лишения свободы в условиях колонии общего режима. Именно столько запросил представитель обвинения в прениях 8 июня. Суд также удовлетворил гражданские иски потерпевших сотрудников МВД на общую сумму пять тысяч рублей — двум сотрудникам милиции по полторы и одному две тысячи рублей.

Шарендо-Панасюк не признала вину в суде. Ее диалог с судьей широко разошелся по сети.

«Я не могу быть виновной или невиновной. Это политически мотивированное обвинение. Дать отпор бандиту — это честь и обязанность гражданина», — заявила Полина Шарендо-Панасюк.

Она находится под стражей с начала января 2021 года. В феврале—марте Полину направляли на психиатрическую экспертизу в РНПЦ психического здоровья. Согласно результатам медицинского обследования, озвученным в суде, Полина не страдает психическим заболеванием и не требует лечения.

«Криминальная психиатрия уже давно активно используется в Беларуси: политическая активность людей приравнивается к социальным патологиям. Никакой экспертизы не было», — заявила Шарендо-Панасюк в суде.

После суда, по информации Андрея Шарендо, на Полину не оказывалось какого-то особого давления, но ей пытались вменить организацию незаконного пикетирования во время суда.

«Мне известно, — сказал Андрей, — что была попытка составить на Полину протокол по ст. 24.23 КоАП, но она отказалась отвечать на вопросы и подписывать протокол. В какой стадии находится административное дело теперь, я не знаю».

Полину перевели в другую камеру, где сидят женщины, осужденные по неполитическим статьям: «Я расцениваю перевод как попытку изолировать Полину. После суда и письма от нее приходят реже. Я так понимаю, что это связано с тем, что фильтруются слова поддержки Полине от людей. Полина передает всем, кто ее поддерживал, благодарность, она просит ей писать, потому что даже если не сейчас, то позже прочтет все письма».

Андрей считает, что «система поняла, что ее не сломать».

«Смотрю на Полину, а мне в затылок дышит сотрудник»

После суда Андрей попал на свидание с Полиной.

К тому моменту он находился под домашним арестом, Задержали его 31 мая, когда он выходил из бассейна, доставили в отделение Следственного комитета, сказали, что он является подозреваемым «в оскорблении Лукашенко» (ст. 368) и «в нанесении вреда государственным интересам» (ст. 361). Обвинение, по словам Шарендо, строилось на его фразе в СМИ о том, что «нельзя вести переговоры с террористом-диктатором»:

«Лукашенко не упоминался в моих словах, но меня обвинили и в призывах к действиям, направленным на причинение вреда национальной безопасности Республики Беларусь.. Я не давал никаких пояснений по делу, написал только, что считаю преследование политически мотивированным. И морально был готов к СИЗО, но попал под домашний арест. Мне было запрещено пользоваться интернетом, у меня был мобильный телефон, я был обязан отвечать на контрольные звонки. С семи вечера до семи утра я должен был находиться дома, а в остальное время мог выходить по семейным обстоятельствам — водить детей в садик, ходить в магазин. Мне кажется, за мной следили — я видел людей возле подъезда, иногда они шли за мной».

Полина про домашний арест Андрея знала. Их свидание чуть не сорвалось: прошение на свидание удовлетворили, а в СИЗО сказали, что мест нет, предложив свидание в июле. У Андрея же должен был состояться суд 28 июня, и он понимал, что сам может оказаться за решеткой. По стечению обстоятельств родственник другого политзаключенного не мог попасть на свидание и уступил свое место Андрею.

«Я сутки думал, что можно сказать Полине, которую не видел полгода, за час свидания», — рассказал Андрей Шарендо.

«Увидел ее в помещении для свиданий. В СИЗО оно представляет из себя комнату, разделенную глухой толстой стеной из оргстекла. Ничего не слышно из того, что говорят за этим стеклом, поэтому там есть телефон. В комнате с каждой стороны сидят четыре человека на расстоянии полуметра и все говорят одновременно.

Ко мне приставили сотрудника, который меня сразу проинструктировал, что я не должен говорить Полине о ситуации в стране, о других политзаключенных. Мне разрешили говорить только на темы семьи и другие, не связанные с политикой. Листик бумаги и ручку взять не разрешили.

Вот я сижу, смотрю на Полину, мне в затылок дышит сотрудник, а за спиной жены тоже еще один стоит. В такой атмосфере нормально общаться невозможно. Мы поговорили о детях, о погоде. За полгода у Полины так отросли волосы… Я никогда не видел у жены таких длинных волос, у нее всегда была стрижка. Она держится бодро и старается сохранять спокойствие. Она имеет очень четкие убеждения, и она хорошо держится, несмотря на то, что провела в карцере больше 30 суток.

Полина примерно понимала ситуацию в семье, я говорил, что дети скучают, что находятся под присмотром. Полина знала, что мне грозит уголовный срок, и она подала мне знак: “Уезжай”. Сотрудник, который стоял за спиной, хлопнул по столу в этот момент, мол, нельзя подавать знаки, надо говорить».

Андрей говорит, что поддержка жены для него важна, но он не собирался идти в суд в любом случае, потому что считает, что справедливого суда в Беларуси нет.

Через белорусско-литовскую границу — с другими нелегалами

Андрей ушел от ареста с помощью друзей, нелегально перейдя границу с Литвой.

Несколько дней он находился в приграничье, затем по карте перешел ночью границу с Литвой. С собой у Андрея был белорусский паспорт без шенгенской или национальной литовской визы и пару вещей:

«Я был удивлен, что нет какого-то забора или проволоки на очень протяженном участке границы. Патрули с белорусской стороны ходят, но через них можно проскочить, имея определенную долю везения. Я понял так: когда готовится переброска нелегальных мигрантов из третьих стран, которые массово незаконно пересекают белорусско-литовскую границу, наши пограничники уходят со своих постов и находятся в одном месте».

Он шел не один, с женщиной, которая также бежала от преследования белорусских властей:

«Мы перешли границу, встретили литовских пограничников, нас отвезли на заставу. И сразу же привезли большую группу из, кажется, пятнадцати человек из стран Африки, которые незаконно перешли границу практически одновременно с нами. На следующий день мы узнали, что пришла еще большая группа (человек сорок), там были граждане Ирака, Сирии. Среди них были женщины с грудными детьми, пожилые люди.

Некоторые говорили по-английски. Одна девушка мне рассказала, что прилетели самолетом, затем организованно их подвезли к границе, указали направление, куда идти. Они прошли несколько сотен метров и оказались в Литве».

Андрея и его случайную спутницу-белоруску поселили отдельно от других мигрантов ждать результаты теста на COVID-19.

Теперь Шарендо свободно может передвигаться по Вильнюсу, живет не в лагере беженцев.

Свой переезд Андрей Шарендо считает временным, он уверен, что запущенные в августе 2020 года процессы носят необратимый характер.

«Мне помогла белорусская диаспора, я очень благодарен людям за помощь. Я уверен, что в ближайшее время политзаключенные выйдут на свободу, а мы вернемся домой. Я буду делать всё возможное, чтобы помогать политзаключенным и своей жене, ведь Полина — настоящий герой Беларуси. Я буду делать всё, чтобы она оказалась на свободе. И я еще раз призываю правозащитников, которые сами очень сильно пострадали в последние дни от режима, не ориентироваться в принятии решения о статусе политзаключенных на официальные бумаги, а на журналистские тексты, на показания заключенных», — заключил Шарендо.