Фундамент шатается

О людях вчерашнего времени.

Понятно, что это месть. Месть за то, что не поддержала, не проголосовала, не заключила в объятия. Не стала рупором пропаганды. Но этот факт в то же время признание – признание, несомненно, сильного влияния, весомости произведений писательницы Светланы Алексиевич, чью книгу «Последние свидетели», как стало известно на днях, исключили из школьной программы по литературе. К слову, это самая антивоенная, пронзительная до озноба повесть…

Впрочем, такой запрет лишний раз привлечет внимание к творчеству нобелевского лауреата по литературе. Книги Алексиевич уже напечатаны миллионными тиражами. И если в доме, в принципе, есть книги, то на полках стоит и Светлана Алексиевич. А «Гугл» – что для молодых в сто раз важнее – предлагает ее оцифрованные тексты. Возможно, подростки их еще не читали, но теперь, конечно, обратят внимание на автора – запрет всегда здорово подогревает интерес. Потому что теперь все хотят иметь собственное мнение, на веру, тем более от власти, тем более если речь идет о художественном творчестве, давно ничего не принимается. А школьная программа – не единственный источник знаний для современных детей. Но запретители – причем во всех сферах – люди вчерашнего времени. И это главная проблема сегодняшней власти. Она вообще состоит в основном из людей опоздавших – большая часть общества ушла от них далеко вперед.

Да и все запреты рано или поздно исчезают, как дым. Причем их рушат сами апологеты тоталитарных режимов. Я помню, как в наш дом впервые попал роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго», запрещенный советской цензурой. Его в начале 1980-х его привез из-за границы очень известный белорусский дипломат Виктор Сергеевич Колбасин. Никакой не диссидент, человек строгих советских правил. Но пришло время, и даже таким идейным коммунистам, как он, стало понятно, что идеологические шлюзы все равно будут прорваны. Да и дипломата – умного человека – нелепость запретов наверняка тоже угнетала. И мы тогда все накинулись на запрещенку. Что ж, не прочитали в университетские годы, не услышали о книге от профессоров в аудитории – проглотили после. Кстати, еще с большим азартом и желанием вникнуть в историю. И потом – был еще и самиздат, он вообще всегда ходил по рукам: Булгаков, Солженицын, Галич… Так что хрестоматии – школьные или университетские – даже при Советах не были главными ориентирами в большой литературе.

Ну, а в цифровом мире литературные запреты выглядят мерой вообще иллюзорной. И мне кажется, вот о чем они свидетельствуют: власти сейчас хватаются за все подряд, лишь бы устоять. Закрывают независимые СМИ, сажает в СИЗО журналистов и философов, беременных женщин и подростков. Они душат любую гражданскую инициативу. А книги Алексиевич – это уже просто от бессилия. Значит, чувствуют себя неуверенно. Фундамент шатается?

Елена Молочко, «Народная воля»