Непопулярные чиновники никак не могли поверить в свою непопулярность.
В эти дни особенно активно обсуждается тема ГКЧП. И совершенно непонятным выглядит, почему тридцать лет назад его участники не просчитали "фактор Ельцина", который за пару месяцев до этого триумфально – в первом же туре – выиграл президентские выборы и был готов к активному противодействию непопулярным союзным властям, решившимся на неконституционные действия.
Попробуем поставить себя на место членов ГКЧП. Какие аргументы они могли использовать при принятии решения?
Во-первых, нерепрезентативные импровизированные аналоги фокус-групп как "железный аргумент" в пользу реальной непопулярности Ельцина в народе. Проще говоря – собираются несколько старых друзей и тут же выясняется, что все они решительно против Ельцина. И Иван Иванович, главный конструктор из оборонки. И Петр Петрович, армейский генерал. И Сидор Сидорович, поэт-почвенник, лауреат госпремии. То есть заслуженные, лучшие представители народа. А раз так, то и весь народ тоже против – а за только кучка демагогов и множество обманутых. С такими нерепрезентативной "семейно-дружеской" социологией, выдающей желаемое за действительное, сталкивался почти каждый политтехнолог.
Во-вторых, что касается "обманутых", то в их отношении тоже могли быть оптимистичные для ГКЧП аргументы. Что в 1989 году Ельцин получил на выборах в Москве 91% при почти 90%-ной явке. А в 1991-м на президентских выборах – почти 72% при сильно снизившейся явке. Раз понижательная динамика, то, получается, "обманутые прозревают". Конкретные действия Ельцина часть его сторонников уже расценивали противоречиво, ситуация переставала быть "черно-белой". Кто-то разочаровался в Ельцине после "дела о 140 миллиардах", кто-то – после срыва программы 500 дней, кто-то из-за его однозначной поддержки республик Прибалтики в конфликте с центром. Такие высказывания, насколько можно судить, собирались и представлялись наверх – и о степени их репрезентативности тоже не задумывались. Как и о том, что 72% (и 57% по стране в целом) на любых свободных, реально конкурентных выборах – это очень много.
В-третьих, смотрели на примеры переходов оппозиционеров на сторону власти. Был депутат Крайко в Межрегиональной группе – стал активнейшим сторонником сохранения Союза.
Одним из основных критиков Ельцина стал Исаков - демократ из (тогда еще) Свердловска, председатель Совета республики российского Верховного совета. Журналист-разоблачитель Невзоров придумал термин "Наши" для защитников Союза.
Все эти аргументы не учитывали несколько обстоятельств. Ельцин, несмотря на некоторые электоральные и кадровые потери, сохранил не только ядро, но и большую часть периферии своих сторонников. Его популярность продолжала оставаться высокой. Окружение Ельцина в реальности не претерпело серьезной эрозии – напротив, заключив предвыборное соглашение с Руцким он показал, что готов интегрировать в ряды своих сторонников деятелей КПСС, желающих договариваться с ним.
В то же время авторитет союзной власти после павловской денежной реформы и повышения цен со 2 апреля 1991 года упал до минимума, причем эти решения связывались не только с Горбачевым, но и с союзным центром в целом (в первую очередь, с премьером Павловым, вошедшим в состав ГКЧП). На этом фоне уровень претензий к Ельцину был куда меньшим - тем более, что у него были свои контраргументы – от недостатка полномочий (основные ресурсы оставались в руках центра) до интриг кремлевских бюрократов.
Август 91-го оказался столкновением сильного лидера, опирающегося на мотивированных сторонников, и непопулярных чиновников, которые никак не могли поверить в свою непопулярность.
Алексей Макаркин, t.me