Урок истории с Путиным превратился в скандал

Можно ли школьнику поправлять правителя РФ?

Президент России общался с детьми в лагере «Океан» и назвал Северную войну Семилетней. Воркутинский школьник Никанор Толстых поправил его. Юлия Рябцева, директор школы, где учится Никанор, предположила, что молодости присуща «определенная наглость», которая позволяет поправлять главу государства.

«Наверное, это сочетание молодости, когда еще существует недостаток общения с людьми, занимающими положение в обществе, и здоровых амбиций, которые позволили Никанору достичь определенных результатов», — сказала она изданию «Подъем» и заметила, что сама бы не стала так поступать в общении с президентом: «Скромность должна быть, чтобы не поправлять в том числе Владимира Владимировича, но это мы начинаем понимать с годами».

Но если посмотреть не на цитату вне контекста, а на всю публикацию целиком, можно увидеть и такие слова директора: «Я им очень глубоко горжусь и горжусь тем, что молодое поколение отличается и от меня в том числе, своей смелостью, своей креативностью, своим собственным суждением. Я искренне его уважаю. Мы воспитываем своих детей быть открытыми и грамотными».

То есть мальчик прекрасный, смелый, умный, мы им гордимся. Но, конечно, Владимира Владимировича лучше не поправлять.

Мы уже взрослые, пуганые, сами бы не стали лезть на рожон (ну или нарушать придворный этикет), но молодым простительно, чего уж.

И вроде бы во всех школах страны говорят о сакральности русской классики и ее обязательности для формирования духовного облика учеников. Во всех школах страны осуждают скромного Молчалина, который произносит: «В мои лета не должно сметь свое суждение иметь», — и Фамусова, проповедника чинопоклонства. Но как только ученик со сколько-нибудь сформированным духовным обликом пытается говорить с президентом даже не на равных, как человек с человеком, а просто уважительно возражать, как ученик учителю в классе, — его испуганно одергивают: надо иметь скромность, чтобы не поправлять «людей, занимающих положение в обществе».

Можно, конечно, разразиться гневной филиппикой о воспитании лицемерия и двоемыслия.

Хотя, мне кажется, директорам, которые привыкли молча терпеть все что угодно от начальников разных уровней, просто завидно, что школьник может спокойно сказать «вы ошиблись» самому президенту.

И ведь не сказал он ничего экстремистского, крамольного, особенно храброго. Просто поправил фактическую неточность и развил мысль президента дальше: русские в этой войне четыре раза потерпели поражение, а на пятый раз победили. Нормальный диалог — собственно, каким он и может, и должен быть: «Раз у нас урок истории, я просто хочу ребятам сказать». Это нормально на уроке, даже если его ведет президент: вмешаться, поправить ошибку, дополнить фактами, предложить интерпретацию.

Просто вся страна привыкла к тому, что один вещает, а остальные почтительно внимают. А дети телевизор не смотрят, у них такой привычки нет — почтительно внимать и раболепно хихикать. Зато есть привычка к свободному обсуждению. Замечу: в той самой школе, где работает директором Юлия Рябцева, которую дружно освистывает вся «партия фейсбука».

Не могу поддержать и коллективное злорадство: ошибся, ошибся, спутал Северную войну с Семилетней! Не буду даже спрашивать, кто из злорадствующих полез гуглить Семилетнюю войну. Скажу только, что всем, кто много выступает публично, читает лекции, ведет уроки, свойственно время от времени делать дурацкие оговорки и ошибки. Я вообще не фанат президента Путина, не его электорат, и даже слушать его выступления — для меня мучительный эмоциональный труд. Но тут я не брошу в него камня.

Я сама, например, на одном уроке уверенно сообщила детям, что Пастернак переводил сонеты Пастернака. И хорошо, что дети тут же спросили: что это вы сейчас такое сказали, Ирина Владимировна? Это нормально — когда ученик поправляет, а учитель благодарит за замеченную ошибку и продолжает урок. Кстати, и Путин очень спокойно отреагировал: «Конечно, это была Северная война, спасибо за поправочку».

Это нормальная ситуация для урока. Ненормально — что она стала главной новостью дня первого сентября. Это означает катастрофическую и для власти, и для образования ситуацию: коммуникации нет, диалог невозможен, возможно только вещание сверху вниз.

Мне, кстати, повезло побывать в «Океане» и пообщаться с тамошними детьми за несколько дней до приезда президента. Это очень хорошие дети: живые, открытые, интересующиеся, сомневающиеся, умеющие слушать и задавать вопросы. Лучшие дети отовсюду — из Карелии, из Якутии, из Приморского и Хабаровского края, из Кемеровской и Томской областей… Активисты, победители конкурсов и олимпиад, авторы интересных социальных инициатив в своих городках, юнармейцы и члены Всероссийского движения школьников — всего того, что отсюда, из Москвы, выглядит мертворожденной казенщиной, а оттуда, из маленьких городков в российской глубинке, — социальным лифтом, веером возможностей (в том числе, кстати, возможности попасть в «Океан» и поговорить с президентом). Хотя некоторые из этих ребят уже благоразумно держат два аккаунта в соцсетях: один официальный, парадный — для демонстрации достижений, для показа жюри разнообразных конкурсов, а второй — закрытый, для общения и друзей. Пресловутое двоемыслие или элементарная кибербезопасность?

По всему Владивостоку в конце августа уже ходили слухи, что специально заготовленных детей к визиту Путина три недели маринуют на карантине в бочках с санитайзером.

Но дети в репортажах с «урока истории» оказались ровно такими же, каких я увидела в «Океане»: живые, не маринованные.

Эти дети еще не попробовали на вкус разочарования и скепсиса, они пока верят в будущее страны. Эти дети искренне гордятся своим народом и своей историей. Они, получается, сейчас единственные в стране, кто способен к нормальному человеческому общению с президентом. Взрослые либо помалкивают из молчалинской скромности, либо демонстрируют подобострастие в лучшем фамусовском духе. Либо считают, как я, что конструктивный диалог заведомо невозможен.

Коммуникация между властью и народом разрушена до такой степени, что одна часть населения готова только молча принимать все, что исходит от власти, а вторая — злиться по этому поводу. А дети пытаются разговаривать. И взрослым за них очень страшно — отсюда и попытка одновременно и выгородить, гордясь ребенком, и осудить за наглость, и оправдать молодостью. Оправдать, осудить, выгородить — как будто речь идет о преступлении.

А преступлением оказывается всего-навсего попытка коммуникации с властью — доброжелательной, но честной.

Ирина Лукьянова, «Новая газета»