«Каким Сталин был, когда меня назначал — плачет, сидит жалкий такой»

О чем за спиной у «вождя» говорил маршал Жуков и генералы.

В череде скучных бумаг из разных ведомств, что часами приходилось читать Сталину, иногда попадались настоящие перлы — записи домашних разговоров его подчиненных. Увлекательное и захватывающее чтение. Пожалуй, это было поинтересней, чем любая художественная литература. Там выдумки, а тут настоящая жизнь без прикрас. И ведь о ком судачат — о нем самом, о «корифее всех времен и народов», пишет «Новая газета».

Интерес к этому жанру у Сталина был давно. Ну как еще узнать, кто и что думает на самом деле? А «прослушки» не простое развлечение — они на многое открывают глаза.

Сталин знал: язык дан человеку, чтобы скрывать свои мысли. Но это на публике. А дома, меж своих — разве люди не откровенничают? И тут вторая истина. Это о том, что и у стен есть уши, если кто еще не понял.

Сверхсекретность этого сталинского жанра видна сразу. Фамилии видных деятелей вписывались начальником от руки, чтобы его подчиненные, пусть и допущенные к тайне, печатая документ, не могли бы догадаться, о ком идет речь.

И эти записи стоили многим свободы и даже жизни. Герой Советского Союза генерал-полковник Василий Гордов, откровенничавший в домашней обстановке, жестоко поплатился. В январе 1947-го на стол Сталина легла запись разговоров, где Гордов говорит о голоде в деревне, «народ умирает», «едят кошек, собак, крыс», а в газетах «сплошной обман». «Все построено на взятках, — говорит отправленный в отставку Гордов и восклицает: — За границей с безработными лучше обращаются, чем у нас с генералами!»

Но хуже всего то, что Гордов вспомнил о минутах слабодушия Сталина, когда немцы вышли к Волге: «А почему я должен идти к Сталину и унижаться перед… (далее следуют оскорбительные и похабные выражения по адресу товарища Сталина)… Я говорю — каким он был… (оскорбительное выражение), когда вызвал меня для назначения… (оскорбительное выражение), плачет, сидит жалкий такой. И пойду я к нему теперь? Что — я должен пойти и унизиться до предела, сказать: «Виноват во всем, я предан вам до мозга костей», когда это неправда. Я же видеть его не могу, дышать с ним одним воздухом не могу!»

Абакумов заменил матерщину в адрес Сталина пояснениями в скобках. Похоже — холодея от ужаса и изумляясь смелости Гордова. Через десять дней Гордов был арестован и в августе 1950-го расстрелян.

«Я раньше думал, что Сталин принципиальный человек, а он слушает, что ему говорят его приближенные…»

В июне 1946-го Георгий Жуков был снят с должностей Главкома Сухопутных войск и заместителя министра Вооруженных Сил. Судьбу маршала решил Высший военный совет, в котором принимали участие маршалы, а выступал сам Сталин. Жукову были брошены очень серьезные обвинения: «что он неправильно ведет себя, что у него есть высказывания против правительства, что он преувеличивает свою роль в войне, делает вид, что все победы связаны с ним, дает интервью в иностранную печать». Обличая Жукова, Сталин, помимо прочего, сослался на полученные Абакумовым показания против маршала. После Сталина, в унисон с ним, выступил Берия.

Однако присутствовавшие на совете маршалы Конев, Рыбалко, Соколовский, Рокоссовский — кто смелей, а кто осторожней и дипломатичней — стали защищать Жукова. В конце концов Сталин смягчил тон и предложил направить Жукова командовать Одесским военным округом. Однако у присутствующих сложилось впечатление, что у Сталина было заготовлено решение об аресте Жукова и, не будь их поддержки, оно точно было бы реализовано.

В 1947-м Жукова исключили из кандидатов в члены ЦК, а в феврале 1948-го столкнули еще на одну ступеньку вниз — отправили в Свердловск командовать Уральским военным округом. Глубокий тыл!

Методично спуская Жукова с небес на землю, Сталин дозировал кару. Он пока лишь навешивал ему взыскания. Ждал и зорко присматривал. Вот пусть Абакумов еще поработает в том же направлении, не ослабляя внимания к маршалу. И министр госбезопасности старался. Собирал материал, подслушивал, подсматривал.

А окружение маршала проредили изрядно. Прошлись с арестами и выбивали нужные показания. Один из приближенных Жукова, генерал Телегин, подписал признание: «…Обычным явлением у нас были антисоветские анекдоты, в которых дискредитировалась партия, советское правительство и лично Сталин».

Донесение министра госбезопасности в сентябре 1948-го о подслушанных разговорах приехавшего в Москву Жукова несколько разочаровало Сталина. Жуков был осторожен. Ну да, маршал обижен — но нет в его откровениях ни намека на нелояльность, ни острого злословия в адрес «хозяина».

И обида его понятна. После войны в окружении Жукова поговаривали как уже о решенном деле, будто Сталин уступит ему должность министра Вооруженных Сил. Но Сталин выбрал Булганина.

В своей опале Жуков винил исключительно Булганина, полагая, что тот «нашептывает» на него Сталину. Булганин «орудует», все повторял Жуков. И о Сталине: «Я раньше думал, что Сталин принципиальный человек, а он слушает, что ему говорят его приближенные. Ему кто-нибудь что скажет и он верит. Вот ему про меня сказали и я в немилости. Ну, … с ними, пусть теперь другие повоюют!»

В марте 1950-го Сталин вдруг проявил милость и маршала выдвинули и выбрали депутатом Верховного Совета СССР. О реакции Жукова, конечно же, было доложено. В сообщении Абакумова Сталину 7 июля 1950 года говорилось, что артистам Большого театра, находившимся на гастролях в Свердловске, Жуков заявил, что ему «везде хорошо» и за него хорошо голосовали на выборах в Верховный Совет, особенно ссыльные. «Вот где у меня друзья, — сказал Жуков, правда, тут же добавил с опаской: — Как бы меня к ним не приобщили».

Жуков так и служил в Свердловске, пока не умер Сталин. А дальше — взлет на самый верх. Началась новая история! Жуков снова в Кремле. Назначенный первым замом министра обороны, он принял деятельное участие в аресте Берии. А в 1955-м наконец-то занял должность, на которую его прочили еще в 1946-м. Жуков стал министром обороны. Но ненадолго…