Путинский Тулон

Что происходит с Россией?

Зримыми символами прошедших в России выборов, стали, пожалуй, два госчиновника – председатель ЦИК Элла Памфилова и глава Чеченской республики Рамзан Кадыров. С Памфиловой все ясно: она достаточно правдоподобно, сохраняя деловитую серьезность, сыграла отведенную ей роль в обеспечении несменяемости власти. А вот Кадыров удивил, когда докладывал Владимиру Путину, как-то странно посмеиваясь, что “в республике "Единая Россия" получила 96%, КПРФ 0,75%, а ЛДПР вообще мизер, еще ниже". Президент, как показалось, даже опешил поначалу от такого результата, назвав его "нереалистичным". Но потом, придя в себя, быстро нашел объяснение такому успеху правящей партии в кавказской республике. "Если посмотреть картинки до того, как вы возглавили регион, результат этого голосования будет понятен", – сказал он, намекая, очевидно, на то, что восстановление республики вызвало массовую любовь чеченского населения к "ЕдРу" и ее представителю Кадырову.

Разумеется, такая похвала первого лица страны будет воспринята многими как сигнал. Коллеги Кадырова по губернаторскому корпусу, надо полагать, примут этот сигнал как руководство к действию. Очень возможно, что следующие выборы удивят подобными результатами в различных регионах России. И в этом суть феномена маленькой Чечни, превратившейся в последние годы в поставщика идей и практик, которые берутся на вооружение всей огромной страной. Журналисты и правозащитники называют такой феномен "чеченизацией России", вкладывая в это понятие необычайно широкий спектр негативных коннотаций.

Теперь уже, пожалуй, невозможно установить, когда это слово возникло в русском языке. Доподлинно известно только, что в своем первоначальном смысле оно обозначало передачу, где-то на рубеже тысячелетий, администрации Чечни полномочий по борьбе с вооруженной оппозицией и "наведению порядка" в республике. В этом значении в 2004 году его, в частности, использовал покойный уже теперь правозащитник Сергей Ковалев, когда говорил о том, что "после хамской фальсификации президентских выборов [в 2003 году] произошла чеченизация Чечни, и права человека теперь будет защищать Кадыров, так как у него вся административная власть. Безобразия, творимые кадыровскими людьми, будут беспредельнее, чем те, которые творили федералы”.

Остается невыясненным, кстати, и то, кто явился автором самой идеи чеченизации войны на юге страны. Скорее всего, такие масштабные концепции вырабатываются группами специалистов (возможно, в недрах Совбеза или Генштаба России), а поэтому утверждение о том, что архитектором чеченизации конфликта на Северном Кавказе выступил быший "главный идеолог" Владислав Сурков, несмотря на его связи с Чечней, выглядит не совсем убедительно.

Другое, более современное значение этого термина возникло позднее, когда стало очевидно: опыт Чечни все чаще перенимается в России. Именно это имела в виду Анна Политковская, когда говорила в 2006 году: "Фактически события последнего времени доказывают, что сначала была чеченизация в Чечне. А сейчас происходит чеченизация всей Руси. Это совершенно очевидно, что [...] человек с гранатометом, с маленьким лбом без одной мысли и звездочкой героя за неизвестно что, это очень стало заразительно в нашей власти. И это прощается. И это так можно".

Потом содержание термина постоянно расширялось – и в географическом смысле, и концептуально. Теперь же заговорили о возможной чеченизации модели отношений Беларуси с Россией, а также чеченизации Донбасса и даже Германии вкупе с США (правда, в последнем случае – в несколько специфическом смысле). А в России, по утверждениям журналистов, "началась чеченизация таджиков”, потому что эти "самые забитые из гастарбайтеров вдруг стали проявлять агрессию", пытаясь как-то защититься от неонацистов. В стране также чеченизируются пресса, подвергающаяся постоянному давлению, правоохранительные органы и целые субъекты Российской Федерации, "когда это даже уже не федерация [...], а конфедерация получается".

Чеченизация как политический термин и медийное клише приобрела, таким образом, невероятно объемное наполнение, обозначая все, что хотя бы отдаленно напоминает устройство современной Чечни с ее специфическими порядками и неким особым статусом. Руководство Чечни, конечно, во многом повинно в той репутации, которую республика приобрела за последние годы. На упомянутых уже выборах Рамзан Кадыров участвовал и как кандидат на пост главы республики, получив 99,7% голосов избирателей. Зачем чеченскому руководителю понадобился результат, который не набирает даже архетипичный автократ Гурбангулы Бердымухамедов, совершенно непонятно. Именно такие сенсации из Чечни и формируют базовую репутационную картину республики и ее руководства, хотя винить только его было бы несправедливо.

В 2017 году во время ежегодной пресс-конференции в Москве Путин заявил: "Рамзан все правильно делает". И, хотя президент России отвечал на вопрос чеченской журналистки о возвращении детей и женщин из Сирии, истолкованы эти слова были в самом широком смысле. А еще ранее он рассказал, что воспринимает Кадырова "как сына", озадачив многих наблюдателей, которые, впрочем, не стали ставить под сомнение искренность этих слов российского президента.

Рамзан Кадыров действительно пользуется необычайной поддержкой Владимира Путина. Ни малоправдоподобные электоральные результаты в Чечне, ни другие прегрешения ее руководства не способны, судя по всему, поколебать теплых чувств президента к главе кавказской республики. И причина этому одна: Чечня некогда явилась путинским Тулоном, в усмирении которого отец и сын Кадыровы оказали молодому президенту неоценимую помощь. Именно Чечня стала первым значительным этапом в его политическом возвышении, именно здесь впервые отчетливо проявился главный идеологический императив, которым руководствуется политик Путин: государство важнее граждан и выше права. Этому принципу в Чечне следуют неизменно вот уже 20 лет, поэтому справедливее было бы утверждать, что пресловутой чеченизации России предшествовала путинизация Чечни.

Чечня за последние годы превратилась в своеобразную лабораторию, в которой изобретаются и апробируются всевозможные методики и технологии – политические, военные, полицейские и даже выборные. Чечня, к примеру, стала одним из первых "электоральных султанатов", в которых явка на выборах регулярно превышала 90 процентов, а голоса отдавались исключительно кандидату от власти. Последняя кампания, естественно, продолжила устоявшуюся традицию. "По итогам трехдневного голосования на территории Чечни [...] общая явка избирателей составила 94,42%”, – сообщил после выборов председатель избиркома республики. Вряд ли кто-то удивится, если в скором времени Россия примет на вооружение и эту чеченскую новацию.

Аслан Дукаев, «Радио Свобода»