Сергей Дылевский на NEXTA ответил на вопросы о забастовке

Самое главное сегодня — спасать людей от ковида.

Сергей Дылевский — лидер Белорусского объединения рабочих, в прошлом рабочий Минского тракторного завода. В августе 2020 года отвозил пострадавших протестующих в больницы, позже возглавил забастовку на МТЗ. Отсидел 26 суток ареста. 13 октября как последний член Координационного совета, находящийся на свободе в Беларуси, покинул страну. 30 августа этого года выдвинул ультиматум режиму Лукашенко, объявив о начале предзабастовочного состояния.

Рабочий лидер ответил на вопросы руководителя канала NEXTA Степана Путилы.

ВИДЕО СМОТРИТЕ ЗДЕСЬ

— Привет, Сергей. Накануне Белорусское объединение рабочих объявило о старте общенациональной забастовки с 1 ноября. Главный вопрос, который всех интересует: почему именно 1 ноября?

— Все очень просто на самом деле. Самый важный и первый вопрос: сколько можно тянуть дальше? Если белорусы не готовы на сегодняшний день бастовать, то они не будут готовы уже никогда. Плюс к этому всему: эпидемиологическая ситуация в стране. У нас просто беда творится, у нас люди пачками гибнут. Сотни людей каждый день умирают, госстатистика врет. Мы каждый день видим в соцсетях, как люди снимают эти котлованы, которые роются тракторами на кладбищах. И это не кладбище города Минска, а где-то возле Солигорска или Столбцов. И когда на такой небольшой город 20 или 30 котлованов ежедневно вырыто для того, чтобы захоронить людей, а завтра будут рыть такие же — это говорит о том, что у нас люди мрут, как мухи, на самом деле.

Власть для того, чтобы справиться с этой бедой, не делает ровным счетом ничего. Наоборот на сегодняшний день мы опять же из новостей видим: снимают с общественного транспорта, с госучреждений все упоминания о том, что необходимо соблюдать какие-то эпидемиологические нормы, защищать себя, носить маски, пользоваться антисептиками и так далее. То есть любое упоминание о коронавирусе сейчас властью просто замалчивается. И мы понимаем, что в связи с этим эпидемиологическая ситуация ухудшится еще больше.

Плюс к этому: ненависть к Лукашенко. Люди устали просто. Люди устали работать за три копейки. Люди устали от условий труда, с которыми они сталкиваются, с постоянными задержаниями. Каждая белорусская семья уже столкнулась с тем, что их родственников либо задерживают, либо арестовывают, либо садят в тюрьму. И с этим нужно что-то делать. У нас на сегодняшний день 824 уже политических заключенных, только признанных. Больше 4 тысяч уголовных дел по протестным статьям возбуждено. И эти все люди потенциально могут стать заключенными.

— То есть это получается своего рода социальная ответственность перед людьми в этих жутких условиях, коронавируса в том числе?

— Конечно. В первую очередь, ответственность за себя и свои семьи. Человек, который сегодня приходит на работу, рискует как своим здоровьем, так и здоровьем своих близких, своих семей. Он заразу с работы принесет домой — заразит свою супругу, своего ребенка. Или жена придет с работы домой — заразит своего супруга. Эта эпидемия просто не остановится, пока люди просто не вымрут.

— Вы общаетесь со многими рабочими. Как сейчас обстановка на предприятиях, в том числе с учетом коронавируса? У нас были информация, что чуть ли не половина цехов на некоторых предприятиях уже болеет. Как в реальности дело обстоит?

— В реальности дело обстоит даже хуже, чем мы это видим из социальных сетей и средств массовой информации. Потому что люди зачастую боятся говорить в открытую о проблемах на предприятиях, но нам известны факты, когда в цехах, в которых 700 сотрудников, около 200-250 на больничных сидят дома, либо с лежат в больницах с коронавирусом. Фактически это треть всей производственной силы.

— То есть еще условно 100-150 человек забастует и цех станет?

— Да. Если половина цеха не будет на работе, то цех станет. Он физически не сможет справляться с планом, с работой. Человек физически не способен, если говорить о машиностроении, человек физически не способен обслуживать три станка. А если говорить о том, что люди, чтобы заработать как-то, вынуждены работать на двух-трех станках одновременно, то есть бегать, как белка в колесе? И если человек, который дальше на линии не выйдет на работу, уйдет на самоизоляцию или уже, не дай Бог, болен коронавирусом и остался дома, то человеку придется работать уже на пяти станках, а это уже невозможно, в принципе. И следующая технологическая операция уже не получит деталь в свою обработку. Это по цепной реакции вызовет остановку цеха, а в последующем и предприятие.

— А с учетом санкций, я напомню, и деталей-то скоро не будет. И массовые сокращения, о которых мы говорим в последнее время и пишем в телеграмм-каналах, они затронут в любом случае, мне кажется, предприятие. Как ты думаешь?

— Конечно. Я в этом убежден и уверен. Причем санкции уже касаются очень многих предприятий. Очень многие компании, которые когда-то в прошлом сотрудничали с белорусскими предприятиями, уже превентивно прекратили свое сотрудничество, не дожидаясь санкций, чтобы не попасть во вторичные санкционные списки. И уже испытывается острый дефицит деталей и оборудования, которые поставлялись из-за рубежа.

В связи с этим уже большие проблемы, но если еще и люди не выйдут на работу, уйдут на карантин, на самоизоляцию — это приведет к полной остановке предприятия.

— Но учитывая ситуацию в регионах. Накануне там уже автобусы отменяют из-за того, что работать некому. Люди болеют, плюс многие не хотят работать за такие деньги. Я думаю, если пару человек еще, как минимум, останется дома, то, по сути, многие предприятия тоже уйдут в аут. Что ты думаешь по регионам?

— Та же картина, как и по всей Беларуси.

— Там же гораздо хуже, чем в Минске. Вот в чем вопрос.

— У нас уже на сегодняшний день есть ситуация, что в Слуцке, по-моему, отменили рейсовый автобус, в связи с тем, что водители этих автобусов либо поувольнялись с работы, потому что не хотят работать за гроши, которые им платят, либо больны коронавирусом. И в то же время с этих же автобусов снимаются все упоминания коронавирусе, об ограничениях, о масочном режиме и так далее. Это просто абсурд.

— Мне кажется, это делается, в том числе потому, чтобы не мозолила глаза эта эпидемия, которую диктатор очень хочет не замечать, чтобы люди не задумывались о том, что действительно нужно остаться дома, сохранить здоровье себе и своим близким.

— В данную минуту на территории Республики Беларусь так называемым руководством нашей страны устроен тотальный геноцид нашего населения. То есть он из-за таких маниакальных побуждений просто проводит геноцид населения, геноцид неугодных.

— Объявление о забастовке было, как обухом по голове некоторым. И многие удивились, некоторые посмеивались. Насколько я понимаю, забастовка-то — это не то, что в понимании людей: страна резко останавливается и ничего не работает, кроме пары медиков. Это же не так. Ведь, насколько я понимаю, это будет нарастать лавинообразно: один цех, одно предприятие, потом несколько. Как вы это видите?

— Да. Мы именно так и планировали. Мы не рассчитывали, что забастовка повторит себя, как это было в Солигорске, в Жодино на БелАЗе, в Минске на нашем предприятии, когда в один день вышло 5-10 тысяч человек с предприятия. Вспоминая даже прошлый год: изначально забастовка начиналась с 10-20 человек, которые за собой повели сотни и тысячи людей. Здесь ситуация ровно та же. Мы не рассчитываем, что примет решение сохранить свою жизнь и здоровье, выразить протест режиму огромная масса людей в первый же день.

Я уверен, что мы будем наблюдать такую картину, что забастовка будет происходить именно лавинообразно. Забастовочное движение будет нарастать с каждым днем.

— То есть, смотреть, вдохновляться другими и принимать решение.

— Да.

— Как велась работа с рабочими? Какой процент условно вы бы могли охватить, на каких предприятиях и какой фидбек вы получали? Что вам говорили?

— Смотри, мы не ставили задачу, чтобы собрать вокруг себя толпы, толпы, и толпы людей. Изначально наша работа как проводилась, так и проводится: непосредственно с активом. А актив предприятия — это не тысячи человек. Актив предприятия — это может быть 10 человек, в какие-то моменты актив предприятия могут быть 1-2 человека. Но через себя они транслировали настроение непосредственно на заводах и предприятиях. И вся работа проводилась через них: агитационная кампания, печатная продукция, через разговоры, через убеждение.

Потому что на самом деле огромное количество людей согласны, что в стране нужно что-то менять, но они сомневаются в том, будет ли это безопасно. А что делать дальше? Хватит ли мне финансовых средств для этого? Мы прорабатывали все эти моменты. Мы всегда говорили, говорим и будем говорить, я всегда буду повторять людям, что забастовка всегда связана с риском, в большей или меньшей степени. Я, объявляя забастовку, понимаю, что это и репутационный риск для меня, в какой-то степени риск собственной безопасности, потому что мы знаем как работают спецслужбы. Но я готов на этот риск. Я готов рисковать.

Также и люди на предприятиях, те же активы, те, кто к нам присоединились, они готовы на риск в меньшей намного степени. Потому что на сегодняшний день мы считаем, что забастовка в виде «просто остаться дома» — это самый безопасный вариант забастовки по той простой причине, что человека не задержат за массовые мероприятия, человека не задержат за агитацию на рабочих местах. Когда человек просто не вышел на работу, максимум, чем он рискует — это увольнением с опостылевшей работы, за которую ему платят копейки. В некоторых случаях это действительно копейки, потому что к нам приходят иногда корешки, что за вычетом всех удержаний человек получает 65 копеек за месяц, бывало и такое. Но это все равно связано с риском, и наша задача была на протяжении полугода работы Белорусского объединения рабочих объяснить все риски, максимально эти риски сгладить.

Если у человека стоит вопрос о какой-то финансовой поддержке, все мы люди, все мы прекрасно понимаем, что некоторым уйти в забастовку — это значит остаться без финансирования, люди-то готовились, но мало ли не хватит, грубо говоря, тех запасов, которые есть на сегодняшний день у этого человека. И наша задача — поддержать этого человека. Еще раз повторю: у нас нет задачи купить забастовку, как это было в отдельных случаях в прошлом году. Я вижу, что в некоторых случаях забастовку просто покупали: «бастуйте, а мы будем вам зарплату платить». Я не был никогда сторонником этого. Наша задача — именно поддержать нуждающихся, когда это будет необходимо.

— Вот как раз финансовый аспект затронул. Именно на нем я хотел чуть подробнее остановиться. Действительно, очень много информации о том, что люди буквально живут от зарплаты до зарплаты. Чуть ли не на карте «Халва» или иных, не будем рекламировать, берут долги огромные, накапливают. К кому обращаться таким людям, если простым языком сказать, они хотят уйти, хотят остаться дома, но у них не хватит ресурса, чтобы месяц продержаться? К сожалению, сейчас в Беларуси такая ситуация.

— Да, ситуация такая складывается, причем она складывается не только сейчас. Она складывалась таким образом именно годами. Потому что и в 2020, и в 2019 году большинство работяг жили конкретно от зарплаты до зарплаты. Мы объявили о начале общенациональной забастовки с 1 ноября. Сама дата была обусловлена тем, что на 25-26 число по всей Беларуси — это день выплат зарплат. Человеку, получившему заработную плату, принявшему для себя решение, будет достаточно этих 5-6-7 дней до начала общенациональной забастовки, чтобы закупить продуктов себе на месяц, создать продуктовую «подушку», чтобы остались какие-то финансы на оплату самого необходимого.

Если говорить по тем же рассрочкам, по картам «Халва» и так далее, мы прикидывали какие-то определенные суммы: на 1000 рублей выплаты по карте «Халва» за месяц, если ты не оплатишь, пеня накапает около 5-6 рублей. Это абсолютно не критично для человека, который принял для себя решение бастовать. Плюс к тому: мы намерены бастовать до выполнения наших требований.

Одно очень важное, как я считаю, требование — это переговоры с окружением, я не говорю про человека, у которого свистит что-то, усатого такого. В процессе переговоров можно будет обсуждать момент, что людям нужны будут кредитные каникулы. По сути своей, человек, который брал кредит, принимал это решение осознанно. Наша задача сделать так, чтобы на этот период забастовки освободить человека от этой кредитной нагрузки. Мы не можем за него погасить этот кредит, потому что (еще раз повторюсь) это осознанное решение человека брать кредит либо нет. Мы не можем за него гасить этот кредит, но мы можем организовать все таким образом, чтобы у у человека были кредитные каникулы, чтобы на момент этого кризиса у человека не болела голова по этому поводу.

— Ну, и последний вопрос. Противодействие спецслужб, недоброжелателей, иных. Как ты к этому относишься, как ты смотришь на это и есть ли у этого реальная почва?

— Про спецслужбы, мы видим на протяжении года, как они работают. Мы осознаем, что ни один гражданин Республики Беларусь (хотя, наверное, только один) не застрахован от того, что к нему не придут. Это уже аксиома, то есть к абсолютно любому человеку в Беларуси могут прийти, его могут забрать, арестовать и посадить в тюрьму по надуманным статьям, абсолютно любым. У меня иногда возникает ощущение, что они просто уголовный кодекс рандомно открывают, пальчиком ткнут — вот по этой статье и пойдешь. Это полный беспредел.

Бояться этого? Не жить в Беларуси. На самом деле, белорусы к этому уже привыкли. Если говорить лично обо мне, про, как ты сказал, хейтеров, работу спецслужб... Я прекрасно понимаю, что по мне работают и в какой-то степени я опасаюсь, рискую, иногда боюсь. Адекватно я боюсь за свою жизнь, и это нормально. Страх — это абсолютно нормально. Я стараюсь на этом не зацикливаться, не обращать на это внимание и позиция у меня такая: если товарищи-агенты работают и иже с ними, ботофермы на нас натравливают, хейтеры, если эта волна идет — значит я все делаю правильно. И это самое главное для меня, значит, мы движемся в правильном направлении. Если по мне мне начали активно работать — значит видят конкретную угрозу, значит, то, что я делаю, может привести к тому, что режим падет.

— А если мы делаем все правильно — значит, действительно режим падет. Спасибо большое, Сергей, за интервью.