Шли бы вы в отставку, «ябатьки».
Не успела судья Минского городского суда Анастасия Папко отправить Николая Дедка в колонию на пять лет, как тут же, без всякой паузы, начала рассматривать новое дело: обвинение матери пятерых детей Ольги Золотарь в создании экстремистского формирования.
Конечно, пятеро детей, если одновременно начнут беситься, могут показаться не то что экстремистским формированием – чистой бандой террористов. Правда, в обвинении Ольги Золотарь ее дети не фигурируют. Хотя Анастасии Папко наверняка пятеро детей, ждущих мать, помешают вынести обвинительный приговор. Впрочем, я сейчас не о судье Папко. Я обо всех судьях, прокурорах, следователях и прочих наших согражданах, которые под прикрытием громких провокаций на границе продолжают тихо строчить приговоры, шить дела, фальсифицировать обвинительные заключения. Но взывать к их совести не буду – бесполезно. Я просто одну дидактическую историю вспомню.
Есть у меня одноклассница-судьиха. Вела много лет политические дела, отправляла людей «на сутки» пачками, ни в каких кукишах в кармане замечена не была. Идеально отточенный винтик, хоть в учебное пособие вставляй. И еще одна одноклассница – в школе мы даже дружили и сидели за одной партой – в 1996 году, едва Виктора Гончара силой вывели с рабочего места в Центризбиркоме, рванула в помощницы тогда еще неофитки Ермошиной. В принципе нормальная статистика: на среднестатистический школьный класс из тридцати человек – всего две «ябатьки». Я и раньше, до того как 97 процентов стали символом, утверждала, что «ябатьки» никогда в большинстве и не были – даже когда в 1994 году белорусы выбрали Лукашенко.
Так вот, в «нулевые» мы все еще садились за один стол на встречах одноклассников. А после 2010 года, не сговариваясь, перестали звать тех двух – поклонницу Ермошиной и судью - на наши встречи. Без всяких ультиматумов, деклараций, вопрошаний «неужто тебе не стыдно?!» и попыток поговорить по душам да усовестить. «Да просто противно», - метко сказал одноклассник-писатель. И правда: «просто противно» – это правильный подход, обычное соблюдение личной гигиена.
За последний год таких, как две мои когдатошние одноклассницы – измазанных чужой кровью и собственным враньем, - в стране стало больше. Но пропорция все равно сохраняется: на всякий школьный класс таких - один-два человека. Максимум три. Вот только весь народ за этот год здорово изменился, и тех, кому еще два-три года назад было все равно, чем занимается сосед по парте, практически не осталось. Мы перестали быть равнодушными, и хотя бы за это мы должны благодарить август прошлого года и, конечно, друг друга. И нет такой компании, будь то школьный класс, университетская группа или сообщество дачников, которое, как в старые добрые времена, согласится сесть с замазанными кровью за один стол. Просто противно, ничего не поделаешь.
Мы вмонтированы в общество, как в бетонную стену, даже если нам этого не хочется. В детстве и юности мы обрастаем таким количеством социальных связей, что даже если потом укрыться на хуторе, залезть в погреб и притаиться в углу, от этих связей не избавишься. Ты все равно останешься тем самым, из детского сада номер 125, из 11-го «Б», из группы номер 203 – и так далее. Твой детсадовский горшок будет гнаться за тобой, громыхая и улюлюкая, всю твою жизнь, как химичка с невыполненной лабораторной, как Машка из третьего подъезда, из-за которой тебе наваляли в пятом классе, как Колька-ябеда, которого ты чморил за стукачество. Этот багаж в камеру хранения не сдать и на свалку не вынести. Мы можем забыть все, что угодно, но только не то, что происходило с нами в детстве и юности.
А теперь представьте, как это невыносимо обидно, когда тот самый Колька, прежняя ябеда, откажется сесть с тобой за один стол, потому что ему теперь противно. И все остальные его поддержат, хотя презирали в школе, ведь теперь им тоже противно – лишь потому, что ты следователь, или судья, или прокурор, или милиционер, или еще какой-нибудь винтик. Какое невыносимое унижение, когда тебя делают парией даже те, с кем связаны чистые воспоминания о временах, когда ни у кого еще не было ни погон, ни должностей, ни преступлений за спиной. Когда тебя гонят прочь. Когда тебя не пускают за общий стол. Когда перезваниваются и договариваются о встречах у тебя за спиной, а при твоем появлении замолкают. В конце концов оказывается, что тебе больше не с кем даже выпить.
Ситуация сложная, почти трагическая, но все-таки не совсем безнадежная. Выход прост: уйти. Уйти в отставку, не оглядываясь, не собирая вещи в коробку. Просто хлопнуть дверью и сказать себе «всё, баста». Удивиться собственной внезапной смелости, забытой за долгие годы работы на уродов. Потом, конечно, ужаснуться – «что теперь со мной будет?!». И понять наконец, что сейчас-то и начинается настоящая жизнь. Вернее, возвращается. Вместе с запахами и вкусами – как после тяжелой инфекции.
Ирина Халип, специально для Charter97