Позор России

Дикость мало-помалу приобретает черты обыденности в РФ.

"Мемориал", может быть, лучшее, что появилось в России за последние три десятилетия. В наше циничное время; в нашей стране, которая, словно лесное болото, подернута ряской равнодушия; в нашем государстве пыток и беззакония – голос "Мемориала", призывающий помнить о жертвах государственного террора, но при этом не забывать и палачей: и тех, кто приказывал, и тех, кто исполнял, всё более и более резал слух кремлевским и околокремлевским господам. Ибо слишком сильна в них ностальгия по Родине голодомора и Отчизне концентрационных лагерей.

Но тоска по сильной, пусть и кровавой руке свойственна не только всем башням Кремля и жёлтому с темно-серым низом дому на Лубянке. Если бы только Путин и Ко пытались поднять из гроба советскую империю, поверьте, это было бы даже меньше, чем полбеды. Однако склонность многочисленных граждан, живших в СССР на заре своей туманной юности или вообще не хлебавших жидких щей советского общепита и не томившихся в очередях за куском мяса от старой коровы, – их склонность воображать на месте хрущоб райские кущи поистине может поставить крест на мечте о другой России, свободной, богатой и уважающей человеческое достоинство. О России, в которой по крайней мере не будут бросать в застенок людей только потому, что они не желают смиряться перед властью, не знающей аргументов убедительней, чем полицейская дубинка.

Самим фактом своего существования "Мемориал" исключает появление памятников Сталину, имя которого вошло в историю как символ абсолютной бесчеловечности. С другой стороны, самим фактом своего появления в городах и весях постсоветской России эти памятники объявляют "Мемориалу" войну на уничтожение. Либо – либо. Можно быть за "Мемориал", иными словами, за память о нашем прошлом как залоге недопустимости его повторения; но можно встать за памятники тому, кто превратил шестую часть суши в территорию безграничного насилия. В этом случае, с теми или иными оговорками, мы вправе рассматривать сегодняшнюю российскую действительность как некое предисловие к сталинизму XXI века, в котором смещены понятия о добре и зле и в котором не остается места личности – как бы не уверял нас г-н Путин, что "почитывает" не только Ивана Ильина, но и убеждённого "персоналиста" Николая Бердяева.

Главный ужас, может быть, и состоит в том, что мы привыкаем дышать воздухом насилия

Уничтожение "Мемориала" рассеет и без того зыбкие надежды осторожных оптимистов на возможную, близкую к чудесной, метаморфозу власти. Увы, у этой власти нет потребности к переменам. Застывшая в своей "вертикали", она главным образом поглощена заботой о самосохранении и потому изо дня в день кромсает и без того невеликое пространство общественной независимости. Это какой-то коллективный Угрюм-Бурчеев, ищущий, к кому бы ещё прикрепить ярлык "иностранного агента". Достаточно окинуть взглядом список отправленных в последнее время за решетку, который – пока – завершает беременная Лилия Чанышева, обвинённая в экстремизме сотрудница Алексея Навального, чтобы понять, что гражданин России и сегодня может быть хладнокровно раздавлен государством. И что бы ни говорил нам о своем понимании либерализма г-н Путин, созданный им режим стремится затоптать любое сопротивление его лжи и беззаконию.

Когда представляешь себе всю уже хорошо отлаженную государственную систему – десятки тысяч чиновников, депутатов, судей, сотрудников ФСБ, росгвардейцев, полицейских, тюремщиков, то не можешь не задаться вопросом: ужели настолько измельчал наш народ, что ни у кого нет мужества сказать: "Какое же поганое дело хотят сделать моими руками?" Но проходят годы, депутаты голосуют, чиновники плодят бумаги, судьи штампуют обвинительные приговоры, эфэсбэшники выслеживают, полицейские тащат в участок, росгвардейцы бьют, тюремщики пытают – и весь позор современной России мало-помалу приобретает черты обыденности.

Главный ужас, может быть, и состоит в том, что мы привыкаем дышать воздухом насилия; что мы уже смирились с мыслью, что Навальному не миновать еще одного приговора; и что, как ни бейся, "Мемориал" не спасти.

Александр Нежный, «Радио Свобода»