Произошло то, чего Москва всегда боялась

Донбасс доказал простую вещь.

После развала Союза за пределами России остались миллионы россиян. И речь не только об Украине — так же было во всех бывших республиках СССР. И почти везде этих людей ожидала одна и та же участь.

В идеальном мире любая зарубежная диаспора становится проводником soft-power для материнского государства. Это та сила, которая интегрирована в новую родину, и потому может претендовать на роль «посла» бывшей. Украинская диаспора в Канаде, армянская во Франции или еврейская по всему миру — это лучшие доказательства. Но с зарубежными россиянами ничего подобного не произошло.

Они не стали трендсеттерами. Не создавали стратегии грядущего. Не смогли стать лоббистами своих собственных интересов. Таких, которые при этом не воспринимались бы новыми столицами в штыки. Этому есть одна простая причина.

Для зарубежных соотечественников Москва предусматривала только один формат существования — ирреденту. Для них уделялась единственная роль — быть поводом для «воссоединения» в рамках единого общего государства. И в течение четверти века Кремль делал все, чтобы сохранить этот рычаг влияния.

Для этого ему требовалось совсем немного. Не допустить интеграции россиян в политические нации тех стран, где им пришлось жить. Сама идея, что россияне могут жить интересами не Москвы, а своих новых столиц, расценивалась как измена.

Кремлю никогда не требовалась адаптация россиян. Напротив — ему требовалась максимальная изоляция россиян. Чтобы потом из года в год спекулировать на теме защиты «преследуемых и отверженных». Концепт «русские для Украины» трактовался как проявление враждебности. Потому что Москве был нужен концепт «украинские русские как отмычка для Украины». Все остальное воспринималось Россией как угроза.

«Зарубежным русским» было предложено чувствовать свою национальность как право, а не обязанность. Кремль уделял им роль «бабы яги», которая всегда против. Единственным их предназначением была провозглашена ностальгия.

Как следствие, никаких российских партий, ориентированных не на Кремль, в постсоветских странах так и не возникло. Все, что появлялось, оказывалось в роли пятой колонны. Лоббисты российских монополий. Торговые агенты по продажам имперского шовинизма. Любой альтернативный подход крайне неблагоприятно встречался самой Москвой.

К чему приводит такая стратегия, мы увидели на примере Донбасса. Его Москва уже который год «защищает». По инициативе Кремля регион превратили в плацдарм, единственная задача которого — создавать проблемы для украинской власти. А качество жизни тех же «русских и русскокультурных» на оккупированных территориях Москву не интересует.

Донбасс доказал простую вещь: зарубежным соотечественникам Кремль назначает роль имперского гумуса. Их интересы вторичны по отношению к интересам российского руководства. Москва воюет не за них, а ими как оружием. Граждане — для империи. Никаким образом не наоборот.

К тому же, вторжение на Донбасс привело к еще одному важному процессу. Москва была убеждена, что украинский восток и юг упадут в ее объятия. Что одного русского языка достаточно, чтобы его носитель был адептом «русского мира». Выяснилось, что все совсем не так.

В результате вторжения в Украину произошло то, чего Москва всегда боялась. Русские начали интегрироваться в Украину — вследствие самостоятельного выбора, который они сделали между старой родиной и новой. И при таком положении Кремлю уже не стоит рассчитывать на лоббирование своих интересов. Потому что выбор новой идентичности, как оказалось, будет сопровождаться потерей прежней.

По всей вероятности, новая перепись населения подарит нам немало сюрпризов.

Павел Казарин, «Новое время»