Следующие полгода будут тяжелым испытанием для власти талибов

Афганистан сильно изменился.

Лидеры Талибана столкнулись с внезапной необходимостью определить конституционные принципы государства и строить институции, способные обеспечить минимальный уровень безопасности и благосостояния (или выживания) приблизительно для 35 миллионов граждан. Повстанческая революционная группировка, считавшая свою антисистемность и архаичность важной составляющей привлекательного для рядовых бойцов образа, должна теперь вводить модерные государственные институты. В прошлый раз, в 1996–2001 годах, они этого не делали и руководили страной в соответствии со своими племенными представлениями. Но в середине 1990-х годов Талибан пришел на руины государства моджахедов, которого фактически тоже не существовало, и особой разницы никто не заметил. Наоборот, Талибан установил темную диктатуру, которая, впрочем, дала сравнительно больше безопасности. В начале правления в середине 1990-х Талибан рассматривали как сугубо локальную силу, и Афганистан не воспринимали угрозой безопасности ни в регионе, ни в мире. С того времени население Афганистана увеличилось почти вдвое, джихадистские движения продемонстрировали способность вести глобальную войну, а в соседнем Пакистане более десяти лет продолжалась кровавая террористическая война с пакистанскими талибами, учившимися в тех же деобандийских медресе.

Теперь под давлением международных партнеров отдельные спикеры Талибана осторожно допускают возможность возвращения к конституции короля Захир-шаха, правившего в Афганистане с 1933-го по 1973 год. Но тема государственного обустройства настолько далека руководителям Исламского Эмирата, что ни один документ, который внес бы ясность в этот вопрос, не опубликован. Талибы не верят в распределение власти и в необходимость существования независимых институтов. Почему победители должны делиться властью и соблюдать выдуманные кем-то правила? Лидерская группа предпочитает самостоятельно принимать законы, толковать их и воплощать. О выборах в какой-то представительный орган талибам говорят в Исламабаде, Тегеране и других столицах, с которыми поддерживается вынужденная коммуникация. Пока что Талибан просто наполняет государственные органы исполнительной власти, полученные в наследство от предыдущего режима, политическими назначенцами. Министерство юстиции опубликовало требования к найму работников: религиозное образование, лояльность к Исламскому Эмирату, честность, участие в джихаде последние 20 лет и лишь потом — наличие квалификации.

Сотрудникам бывших правительственных структур работать в этом министерстве и его провинциальных отделениях запрещено. Ситуация в других министерствах несколько иная, и, например, Минфин пытался сохранить старые кадры, но не избежал политических назначений на все ключевые должности. Исполнительная власть состоит преимущественно из улемов — религиозных авторитетов, не имеющих опыта управления, но с опытом ведения партизанской войны. Например, аэропорт Кандагара возглавил сын выдающегося командира Талибана, вообще не имеющий образования, но принадлежащий к правильному племени.

Судебная система не опирается на кодифицированные тексты. Решения шариатских судов, если они вообще выносятся, носят избирательный характер, и трактование положений шариата зависит от прихотей судьи. Судебная власть в нынешнем виде едва ли может оценить принципы публичного, коммерческого или административного законодательства. Право вершить суд часто берут на себя рядовые бойцы на месте преступления, не отвлекаясь на процедуры. Ситуация с соблюдением элементарной законности такова, что лидеры Талибана вынуждены постоянно выступать с призывами к бойцам не нарушать частную жизнь людей, не проверять внешний вид и не мерить бороды, не проверять телефоны и не проводить обыски в помещениях.

Требование от всех международных игроков инклюзивного правительства — это на самом деле не о присутствии женщин или национальных меньшинств в правительстве. Инклюзивность — это эвфемизм назначения профессиональных управленцев не из талибов, а из технократов, на должности, требующие соответствующей квалификации. Конечно, в Тегеране, Исламабаде и других столицах есть дополнительные критерии профессиональности — лояльность к их интересам. Афганистан рассматривается как источник вызовов безопасности, откуда нестабильность может экспортироваться во все страны-соседи. Продолжительная стабильность Афганистана обеспечивается не только и не столько аппаратом насилия, с чем Талибан как-то справляется, сколько возможностью прокормить многочисленное население, обеспечить функционирование базовой инфраструктуры, не допустить общественного коллапса и, как следствие, появления неконтролируемых альтернатив, похожих на Исламское государство. Следующие полгода будут тяжелым испытанием для власти Талибана: по прогнозам, голод и физическое выживание станут проблемой для многих афганцев, особенно в крупных городах и среди переселенцев. А в последнем отчете ООН прогнозируется коллапс банковской системы страны в ближайшие 3–6 месяцев.

Сопротивление лидеров Талибана модернизации имеет и рациональное объяснение. Боеспособность радикального движения обеспечивают 60–100 тысяч рядовых бойцов, преимущественно молодых людей, которые никогда не учились и ничем, кроме войны, не занимались всю свою жизнь. Большинство из них индоктринованы джихадистским исламом и малейшие отклонения от выдуманной нормы воспринимают как измену. Пропаганда со стороны ИГ направлена прежде всего на этих рядовых членов, которым доходчиво объяснят, что лидеры их предали.

Наблюдатели оценивают, что в целом безопасность на путях сообщения и в большинстве городов страны с приходом к власти талибов улучшилась, но на отдельных участках ситуация ухудшается. В восточной провинции Нангархар ежедневно происходит два-три случая обезглавливания, и ИГ имеет возможность каждую неделю нападать на подразделения талибов не только в столице провинции Джалалабади, но и в других городах. Без крупных терактов, таких как подрыв мечети в Кандагаре, за неделю гибнет от 10 до 20 человек. По очень примерным подсчетам, за половину этих смертей отвечает Исламское государство. Остальные — жертвы талибов или криминальных инцидентов. По всей стране продолжаются акты мести со стороны рядовых бойцов Талибана бывшим сотрудникам сил безопасности, местных администраций и публичным лицам, выступающим против Талибана.

Есть свидетельства, что месть вызывает и обратный эффект, — бывшие офицеры спецназначения могут присоединяться к ИГ как к более безопасной альтернативе. Этот процесс не стал массовым, но ИГ демонстрирует себя как единственную действующую альтернативу. Движение сопротивления под руководством Масуда не стало центром кристаллизации недовольных: талибы продемонстрировали непривычную гибкость в региональных вопросах и в целом выполнили обещание не нарушать местный порядок в непуштунских регионах. Исламское государство ведет активную пропагандистскую войну и обозначает свое присутствие нападениями именно на подразделения талибов и шиитские мечети. Его цель — удержаться до наступления кризиса, чтобы перехватить рядовых бойцов и максимально увеличить хаос. В условиях усиления контроля над международными поездками ИГ может рассчитывать преимущественно на местное население, но против ИГ играет усталость афганцев от войны и недоверие к племенным вождям: в Ираке ставка аль-Багдади на договоренности с племенами оказалась непродолжительной. Аль-Каида приветствовала победу талибов как своих давних союзников и партнеров. Афганистан остается надежным убежищем для последователей Бин Ладена, а не первый, но и не второй человек среди талибов — министр внутренних дел и лидер «сети Хаккани» Сираджуддин Хаккани — одинаково интегрирован со своей сетью как в лидерскую группу талибов, так и в аль-Каиду. Но на этой неделе Айман аз-Завахири, нынешний духовный отец аль-Каиды, выступил с речью, в которой назвал ООН вражеской организацией, которая легитимизирует Израиль и вмешивается в исламское право. Так Завахири косвенно вошел в полемику с талибами относительно их желания получить международное признание и место в ООН.

Возможно, этим заявлением лидер аль-Каиды принял участие в борьбе верхушки Талибана за распределение власти. Руководство Талибана состоит из разных групп, которые пока способны согласовывать интересы. Сирадж Хаккани и его люди взяли под контроль Кабул, он превращает Министерство внутренних дел в «суперминистерство», через которое хочет контролировать границы, аэропорты, паспорта, губернаторов провинций и руководителей полиции. Ему подчиняются силы безопасности и разведка. Пакистан приложил значительные усилия, чтобы Хаккани, не снятый с розыска в США, смог стать «суперминистром». В то же время Министерство обороны превращается во второстепенный орган. По мнению талибов, поскольку они не воюют с другой страной, им не нужна сильная армия — всего 60–70 тысяч, чтобы найти место для своих солдат и командиров корпусов. Такая себе социальная служба и способ обеспечить занятость. Но указанная конфигурация усиливает напряженность между фракциями.

За двадцать лет оккупации Афганистан сильно изменился. В стране действовало коррумпированное, неэффективное, но государство со всеми модерными атрибутами. Это государство жило в долг за счет западной коалиции. В новых условиях редукция государства неминуема, вопрос лишь в том, на каком уровне, какими инструментами и какими усилиями талибам удастся стабилизировать ситуацию. Примечательно, что в Москве, Тегеране, Исламабаде и Пекине все меньше радости от выхода американских войск и все больше публичной обеспокоенности развитием событий: талибы оказались довольно сложными переговорщиками. Выход из кризиса закрепит за той группой талибов, которая возьмет на себя ответственность, лидирующие позиции на длительную перспективу. При отсутствии харизматических трибунов, таких как отец-основатель мулла Омар, эта миссия, вероятнее всего, достанется руководителю силового блока, который, кажется, меньше всего озабочен институционным развитием.

Сергей Данилов, «Зеркало недели. Украина»