«Я бы триста раз поступил так же»: история кубинца, который поддержал протесты в Беларуси

О чем Роберто Касануэва рассказал сыну в аэропорту?

Роберто Касануэва — кубинец, который 30 лет прожил в Беларуси. 8 ноября 2020-го он вышел из дома на мирную акцию — и больше чем на год оказался в изоляторе на Окрестина. 10 декабря 2021-го прямо из ИВС сотрудники отдела по гражданству и миграции доставили его в аэропорт. До регистрации оставалось минут 20−30. За это время Роберто нужно было попрощаться с друзьями и детьми. Затем мужчину ждал рейс до Москвы. Из Беларуси его выслали на три года.

Сейчас Роберто в Москве. По закону, объясняет, без регистрации он может находиться в России 30 дней. За это время, говорит, ему нужно решить, как быть дальше. Билет до кубинского города Варадеро, который был у него с собой, он не использовал. На родину мужчина не хочет, пишет zerkalo.io.

— В отличие от депортации, когда человеку нужно вернуться туда, откуда он прибыл, суть высылки в том, чтобы покинуть границы страны. В моем случае — границы Беларуси. В Москву я прибыл как турист. Штампа о высылке в паспорте у меня нет. В базе МВД информация об этом должна появиться в течение пяти дней после моего вылета, — описывает свою ситуацию Роберто и уточняет, что искать работу в Москве ему нет смысла. — Вряд ли с отметкой о высылке я смогу оформить рабочую визу. Сейчас пытаюсь решить, что делать дальше, но озвучивать это не могу.

О личном он тоже говорит кратко. В конце 1980-х на Кубе женился на девушке-белоруске. В 1989-м у них родилась дочь. Мама супруги болела, поэтому спустя год жена и малышка вернулись в Беларусь: нужно было присматривать за больной женщиной. В 1991-м Роберто прилетел к ним и воссоединился с семьей. Он получил ВНЖ, выучил русский и устроился графическим дизайнером. Работал в рекламных агентствах и над различными проектами.

Уже в Беларуси у него родилось двое сыновей: сначала Кристиан, потом Альбертико. Старшему сейчас 27 лет, младшему — 11.

— В сентябре 2020-го у меня заканчивался очередной ВНЖ, и его нужно было продлевать. Проблем с тем, чтобы получить вид на жительство, у меня не было никогда. Я, как обычно, пришел в ОГиМ Фрунзенского РУВД. Там у меня приняли все документы, а в ответ подсунули небольшой листик, где перечислена куча статей. Сотрудница попросила на нем расписаться, — возвращается к происходящему собеседник. — Я спросил: «Что это?», она ответила: «Ты расписываешься, что не будешь выходить на митинги и выступать против правительства». Все это было подано под таким соусом, что документ нужно подписать, иначе не дадут ВНЖ. Я пояснил: у меня есть личное мнение и права и отказался оставлять свою подпись. Тогда сотрудница кому-то позвонила. Пришел мужчина чином повыше и выпроводил меня. Мой паспорт и остальные документы остались в ОГиМе.

На улице Роберто набрал знакомого. Приятель посоветовал, бумагу все-таки подписать. На следующий день кубинец снова пошел в отдел по гражданству и миграции.

— Мы с сотрудницей смотрели друг другу в глаза, я знал — эта бумага, для меня ничего не значит, а она догадывалась: я продолжу выходить, — вспоминает тот момент собеседник. — Через месяц мой ВНЖ был готов. Я не собирался никуда уезжать, ничего покупать, поэтому за ним не ходил. Он нужен был государству, а не мне. У меня же были свои планы, рабочие дедлайны, я встречался с друзьями, выходил на митинги в солидарность с народом Беларуси.

— Почему для вас это было важно поддержать белорусов, все же вы кубинец?

— Да, я не гражданин, но я 30 лет живу в Беларуси. У меня тут дети, которые тоже могли оказаться в списках пострадавших. Причем, абсолютно случайно. Просто потому, что поздно возвращались с работы или вышли купить хлеб. А какой родитель хочет, чтобы его ребенок был избит, изнасилован, убит? Ни один. Тогда что я должен был делать? — не скрывает эмоций Роберто. — Я не мог с этим мириться и сказать, что меня это не касается, моя хата с краю.

«Консул повторял, что на Кубе мне ничего не грозит, меня это насторожило»

В воскресенье, 8 ноября 2020-го, Роберто также вышел на мирный митинг. Люди должны были собираться на площади Свободы. Недалеко от нее кубинца и задержали.

— Акция к тому моменту еще не началась. Я, как обычный гражданин, гулял в городе. Не было ни толп, ни атрибутов. Символики у меня с собой тоже не было, — возвращается к тем событиям собеседник. — Около 12 часов появились омоновцы и стали всех пихать. Людей дубасили и вели в автозаки. Нас отвезли в Партизанское РУВД и поместили в подвальное помещение. Затем сотрудники стали оформлять протоколы за участие в массовом мероприятии. Когда узнали, что я иностранец, сказали, что меня еще и депортируют.

К трем ночи задержанных доставили на Окрестина. Утром по скайпу Роберто судили. Ему, рассказывает, дали 15 суток, плюс к этому аннулировали ВНЖ и предупредили, что вышлют из страны. За одно правонарушение, подчеркивает собеседник, он получил сразу три наказания.

— 15 суток я провел в ЦИП. [В день выхода] меня спустили на первый этаж, где стояло двое представителей ОГиМ. Они перевели меня в ИВС, сказали, все нормально, ты тут недолго пробудешь, — рассказывает собеседник. — Кроме того, они дали мне протокол, где было написано, что меня на три года высылают из Беларуси. За что, в нем указано не было.

Сколько именно кубинец проведет за решеткой, ему не сообщали. Все иностранцы, ожидавшие с ним высылки или депортации, не знали: задержание продлится неделю, месяц или, например, год. По словам Роберто, когда он выходил на свободу, в ИВС оставался африканец из Ганны, который на тот момент сидел уже год и восемь месяцев.

— В изоляторе я должен был находиться, пока у них не будет моих документов и билета для меня на самолет. По идее, их сотрудникам должен предоставить я, но, так как я не на воле, они, наверное, планировали выходить на моих друзей или родственников, — рассуждает собеседник и отмечает. — По закону работники ОГиМ обязаны посещать задержанных раз в месяц, а ко мне приходили может раз в три месяца — минуты на три-пять. Думаю, они не знали, что со мной делать.

— Почему?

— Возможно, из-за документов. Паспорт у меня был просрочен. Для получения ВНЖ это не важно. Главное, чтобы была регистрация и постоянная работа. К тому же у меня есть несовершеннолетний сын, — перечисляет Роберто. — [С другой стороны] они могли оформить мне справку на возвращение, которую выдает посольство, почему они не сделали этого сразу, я не знаю, а потом я сам помешал им.

— Как?

— Так как я иностранец, ко мне приехала представительница ООН в Беларуси. Это было в январе. Я сказал ей, что хочу написать ходатайство на получение политического убежища. Просьбу рассматривают полгода, и пока это происходит, все действия ОГиМ в отношении меня приостанавливаются, — поясняет Роберто и говорит, что прошение он написал после 20-х чисел января. — Получилась абсурдная ситуация: я участвовал на акции протеста и делал что мог, чтобы Лукашенко покинул свой пост, и в то же время я просил у него политическое убежище. Я понимал, мне ничего не светит, но мне и оно не нужно. Главное — выиграть время. За эти месяцы сын должен был подать мои документы в кубинское посольство и получить паспорт. Из Минска нет прямых рейсов до Кубы, поэтому я мог отправиться в любую [транзитную] страну, но, чтобы тебя где-то приняли, нужны документы.

— Почему вы так не хотели на Кубу?

— Когда при поступлении в ИВС я заполнял анкету, указал: оповестить посольство, но встречу с консулом мне организовали только в январе. Проходила она во Фрунзенском ОГиМ, — отвечает Роберто. — Консул объяснил, что не мог ко мне приехать, потому что не знал, что я кубинец. Попросил не волноваться и сказал: меня быстро отправят на родину. Ты всегда чувствуешь, когда человек тебе сочувствует, а когда нет. У меня появилось ощущение, что мой вопрос хотят разрешить втихаря. Под этим соусом консул предупредил: на Кубе мне ничего не грозит. Потом снова это повторил. Минут за 15, пока мы виделись, эта фраза прозвучала три раза. Меня это насторожило.

— Почему?

— Во-первых, на Кубу я бы вернулся как депортант, который выступал на стороне белорусского народа. Во-вторых, когда президент Кубы имел наглость поздравить Лукашенко [с победой] на выборах, я написал об этом в соцсетях. Нужно иметь совесть, кого ты поздравляешь. В-третьих, Куба плотно дружит с правительством Лукашенко. […] Зная, в каком страхе там живут люди, я бы не удивился, если бы меня встретили с самолета и куда-нибудь отвезли, или я вернулся бы домой, а мне сказали: «Ты говорил, писал, а теперь пошли». И никто не узнает и не увидит.

«Договорились, когда мой паспорт будет готов, сын даст знак»

В ИВС, рассказывает Роберто, он все время сидел в одной и той же камере. Его соседями были иностранцы, которые ждали высылки или депортации. Условия содержания описывает как довольно жесткие.

— Даже само название говорит, что это помещение временного содержания. Предполагается, человек не будут здесь находиться месяцами и годами, — не скрывает эмоций Роберто. — Мы жили без розеток, не могли пить чай, кофе. Чай, кофе, сахар, соль запрещались. Открыть счет, чтобы тебе перечисляли деньги, и что-то покупать тоже нельзя. Живешь только на том, что тебе дают, и передачах, которые принимали не всегда. Последние два с половиной месяца их, например, вообще не было.

Камера, продолжает собеседник, была рассчитана на семь человек, иногда в ней находилось девять задержанных. Матрасы и постельное выдавали. Меняли его раз в неделю или в две. Совпадало это с тем, когда мужчин водили в душ. На улицу, отмечает Роберто, он порой не выходил месяцами. С 22.00 до 6.00 свет в помещении выключали. Ночные проверки не устраивали.

— В ИВС я пытался составить личный график. Старался заниматься спортом и много читал. В октябре мне сказали: здесь не библиотека, и забрали почти все книги, — вспоминает кубинец.

— За год вы, наверное, обжились в камере.

— Нет, я избавлял себя от таких мыслей, я не хотел, чтобы это становилось для меня родным.

В июле Роберто объявил голодовку. Кубинец рассказывает, что несколько раз писал заявление с просьбой разрешить ему встречу с сыном. Но все это игнорировалось, и тогда он решил пойти на крайнюю меру и отказался от еды. Спустя семь дней, вспоминает, ему сообщили: «Завтра будет встреча, только поешь».

— Свидание проходило на втором этаже ИВС. Мы с Кристианом говорили 30 минут. Это было очень радостное событие, — вспоминает собеседник и рассказывает, что с сыном он виделся и раньше. — У меня случился отит, и меня повезли в больницу. По дороге я уговорил сотрудников ОГиМ позвонить ребенку. Они сообщили ему, куда меня отвезут и сказали, если хотите, приезжайте. Мы встретились под кабинетом у врача и договорились, когда мой паспорт будет готов, Кристиан в передаче даст мне условный знак и я откажусь от ходатайства о политическом убежище. В мае я получил весточку. […] По идее мои документы должны были попасть в руки ОГиМ и ускорить мою высылку из Беларуси, но этого не происходило.

«Я хотел сказать важное, но не было слов»

О высылке Роберто узнал 9 декабря. Во время проверки, когда он с другими заключенными стоял лицом к стене, сотрудник его предупредил: «Сегодня у тебя COVID-тест».

— Все знают, если сегодня тест, завтра тебя депортируют, — рассказывает тонкости пребывания в ИВС Роберто.

— Что вы почувствовали в этот момент?

— Ничего, я был опустошен, — отвечает кубинец и говорит, что когда так долго находишься в ИВС, перестаешь верить в то, что что-то может произойти.

До аэропорта Роберто сопровождали сотрудники ОГиМ. Здесь его ждали дети и друзья, которые приехали его проводить. Кристиан купил ему билеты из Минска до Москвы, а оттуда до Варадеро.

— Многих тронуло фото, где вы стоите на коленях рядом с 11-летним сыном. В этот момент вы, наверное, говорили ему что-то важное?

— Я хотел сказать важное, но не было слов. Я не мог сказать, что все скоро кончится. И то, что мужчины не плачут, тоже. Не было таких слов, которые бы его успокоили, — вспоминает те минуты Роберто. — Все, что я мог ему сказать, — это то, что я безумно его люблю и, что бы ни случилось, всегда буду рядом. Не физически, а духовно. Часть меня всегда с ним, а его — со мной.

— А что он вам ответил?

— Он попытался не плакать.

— Сейчас, осмысливая произошедшее, не думали, что, если бы вернуть время назад, поступили бы иначе и не поддержали бы протест?

— У всех нас есть срок годности. Мы приходим в этот мир, живем и уходим. И все, чего мы достигли — работа, квартира, договоренности, — мы не заберем с собой. С нами останутся лишь наши слова и поступки, — рассуждает собеседник. — Есть вещи, которые нельзя оправдать. Бить людей нехорошо, тем более когда они не представляли угрозы. А если я скажу, что это допустимо, стану соучастником. Поэтому, какими бы ни были последствия, мои действия не опорочены этим (насилием. — Прим. ред.) Моя совесть чиста. Я бы триста раз поступил так же.