«Шейман предлагал признать поражение Лукашенко»

Режим боится, что внутри аппарата окопалось много врагов.

Бывший сотрудник администрации Лукашенко Анатолий Котов в интервью обозревателю «Радыё Свабоды» рассказал, о чем думали и как вели себя чиновники в августе 2020 года.

Анатолий Котов работал в Министерстве иностранных дел Беларуси, советником по внешней политике в администрации Лукашенко, посольстве Беларуси в Польше, Национальном олимпийском комитете, дирекции Европейских игр.

С февраля 2020 года - в управлении делами Лукашенко, отвечал за реализацию внешнеэкономических проектов. В августе 2020 года написал заявление об уходе. С сентября 2020 до ноября 2021 года был представителем Национального антикризисного руководства по внешней политике.

Сейчас режим очень боится, что внутри аппарата окопалось много врагов

— Люди, которые сейчас стали оппонентами режима, свою работу в государственных структурах объясняют по-разному. Одни заявляют, что были аполитичными и до какого-то времени не видели каких-то негативных проявлений действий властей. Другие говорят, что всегда были готовы уйти, но стремились к последнему использовать возможность на этом месте сделать что-то полезное для страны. Мол, лучше мы на этой должности, чем мракобесы. Каков ваш вариант?

— Вопрос очень сложный, и, возможно, в 2010 году я бы на него ответил не так, как в 2020 году. Насколько я наблюдал, много людей, которые работали в аппарате, пользовались подходом, что чем больше у власти будет нас, образованных и прогрессивных, тем быстрее в стране произойдут необходимые перемены. И как раз сейчас режим очень боится, что внутри аппарата окопалось много врагов.

Было ощущение, что когда придет много образованных новых людей, когда на работу в государственные структуры придут молодые люди, получившие образование на Западе и имевшие опыт работы в крупных международных структурах, — тогда количество перейдет в качество. И мы как-то осмысленно и спокойно подойдем к переменам, и окажемся там, где наше место — в Европе.

— Это ваше ощущение было чисто теоретическое и абстрактное — либо вокруг вас было достаточно людей именно с такими же принципами и подходами?

— Знаете, Министерство иностранных дел — это особое место в белорусском государственном аппарате. Там невозможно эффективно работать, если ты живешь в прошлом. Нужно иметь образование, знать иностранные языки, уметь поддерживать дискуссию. Я тоже был удивлен, когда пришел в администрации Лукашенко, тем, что там по крайней мере внешнеполитическая группа имеет те же ценности.

Существовал такой концепт, который окончательно сломался только в 2020 году, — что внешняя политика обозначала определенные красные линии во внутренней политике. Нельзя было захватывать самолеты, арестовывать тысячами собственных граждан, иметь тысячи политзаключенных, разрушать независимые СМИ.

— То есть МИД писал какие-то докладные записки на имя Лукашенко, что репрессии, например, против участников маршей нетунеядцев, или «дело патриотов», могут навредить нашему экспорту, и Лукашенко отменял репрессивные меры?

— Было и так. Но было и наоборот, когда сверху было сказано — «силовики, не обращайте внимания на этих дипломатов, еще неизвестно, на кого они работают». И случалось, что был запланирован визит на высоком уровне, который готовился 2 года - но верх брали силовики, и визит отменялся. Чемпионат мира по хоккею, Европейские игры показали, что можно налаживать большие международные мероприятия и что определенная свобода ничем не мешает, а наоборот, поощряет людей.

— Накануне выборов 2020-го вы уже работали в управлении делами администрации Лукашенко. Что там происходило в избирательный период?

— Все ожидали, что выборы пройдут по стандартной схеме. То есть выборы — технический процесс, который ничего в стране не решает, механизм отработан так, чтобы исключить всякие сюрпризы. Никто изначально не обратил внимания, что выдвигаются кандидаты, которые не были согласованы. Не заметили, что страна изменилась, общество изменилось, стало более способным к самоорганизации.

2020 год начался с ковида, с экономического кризиса, а белорусское государство — почти единственное во всем мире — гласило, что помогать никому не будет.

Когда все началось 9 августа у стелы, когда появились гранаты, — то, как я позже узнал, это был сознательный приказ — запугать. Но что-то пошло не так, не по плану властей. Власти не ожидали такого сопротивления в последующие дни.

— Что случилось 13-14 августа, когда после трех дней зверств они решили все остановить, силовики исчезли с улиц? Кто принял это решение, как они решили отступить, чтобы потом снова начать репрессии?

— Трудно сказать. Я сомневаюсь, что это решение было принято внутри белорусской системы. Кто-то умнее из России подсказал, что ситуацию нужно немножко отпустить, так как дело может дойти до большой крови, которая перевернет ситуацию. И потом шарики и цветочки позволили создать иллюзию, что мирный протест может победить.

— Что происходило внутри системы в эти дни?

— Это было время ожидания, тишины и надежды. Ожидания того, что ситуация может развернуться и разрешиться в течение недели или двух, что в стране произойдут перемены. Но мало кто об этом говорил вслух. Надежды были на то, что через неделю-две можно будет без крови оказаться в другой стране. Все устали жить в аппарате, в системе, в которой ты не можешь чувствовать себя просто человеком. И была надежда, что все это изменится, и, как в 1990-е годы, почти все останутся при своих должностях и продолжат работать, но уже на новую власть.

— То есть чиновники ожидали, что это все само как-то произойдет, что кто-то сбросит Лукашенко, но самим что-то сделать для этого в голову не приходило? То, что не произошел сильный раскол номенклатуры, многие аналитики называют одной из главных причин, почему перемены в августе 2020-го не победили.

— Существует проблема отсутствия авторитета среди чиновников. Вспомните хоть одного премьер-министра, который мог бы стать моральным авторитетом для номенклатуры. Если даже кто-то и уходил со средних, низовых должностей — это не вызвало эффекта домино. А тем, кто ближе, было труднее выйти из этой системы — есть что терять, компромат и так далее.

— А как вы приняли свое решение уйти?

— Фактически я принял это решение 10 августа 2020 года. Я еще по определенным обстоятельствам думал доработать пару недель, но очень быстро стало понятно, что произошел разворот до невозможности нормального развития. Каждый день я возвращался с работы, проходил возле Пушкинской, видел, что происходит в городе. В понедельник 17 августа, после самого массового марша, я написал заявление.

У одного из моих коллег избили сына, который оказался на улице довольно случайно — и он ничего не мог поделать. Другой коллега, человек циничный, немолодой, сказал мне — «это все мракобесие». И я понял, что даже такие люди понимают, что это все перешло границы разумного.

— Доходили сведения, что среди руководства была дискуссия, сколько процентов «рисовать Лукашенко».

— Да, дискуссия была, и победила линия Натальи Кочановой, что нужно написать 80 процентов.

— А кто-то выступал за 50 процентов?

— За 50 не было никого. Но Виктор Шейман предлагал написать 60 и даже допустить, что в Минске Лукашенко проигрывает. Это выглядело бы естественно и позволило бы успокоить людей, предотвратить массовые протесты.

Проблема в том, что эта жажда народной любви есть у всех диктаторов, это проблемы модели, которая остается заложницей самой себя.

— Из некоторых публикаций разговоров от Киберпартизан следует, что приказ на самый жестокий разгон давал именно сам Лукашенко. У вас нет на этот счет сомнений?

— Сомнений нет, ведь если бы не так, то были бы какие-то разборки и наказания, что что-то перегнули и надо открутить назад. Но была принята тактика, что «мы здесь власть, делаем что хотим, нам не до законов, своих не сдаем».

Может и хорошо, что все произошло именно так. Ведь без каких-то страданий и трудностей трудно соорудить что-то, что будет цениться.