Экс-политзаключенная: Кгбэшник шантажировал беременностью

В конце июня девушка потеряла ребенка.

После выборов-2020 минчанка Кира Бояренко стала волонтером в своем микрорайоне. Девушка говорит, что, помогая семьям задержанных, и представить не могла, что может оказаться за решеткой, пишет gazetaby.com.

Кира организовала чат-бот, телеграм-канал и фонд для помощи жителям Партизанского района Минска. Она помогала родственникам искать задержанных на акциях протеста, объясняла, какие передачи принимают в ИВС, собирала средства для семей арестованных.

Первый раз Киру задержали в ноябре прошлого года. После разгона марша пенсионеров жители Слепянки решили присоединиться к акции на Пушкинской.

— Меня схватили люди в черном, закинули в бусик, я упала на колени. Там был кошмар. Друг на друга бросали мужчин и били их дубинками. Я достала из кармана удостоверение инвалида, попросила: «Пожалуйста, не бейте меня по спине!».

Годом ранее у Киры был перелом копчика, она боялась, что ее изобьют и она не сможет ходить:

— Самый главный сказал: можешь встать с коленей и сесть. На мне была зимняя шапка. Омоновец натянул мне ее на лицо, а второй начал задавать вопросы: «Сколько вам платят? Что вы тут делаете?».

Он начал орать на меня, оскорблять. Я подняла шапку, чтобы ответить на вопросы. В ответ получила от омоновца сильный удар по затылку, шапку снова натянули на глаза. Последовали еще удары по голове.

Я старалась не кричать от боли. Думала, что кто-то начнет заступаться и от этого еще больше пострадает.

Парней заставляли петь гимн. Одного закинули через заднюю дверь. Он сказал: некуда больше лезть. Внизу лежали мужчины, которые задыхались, а сверху еще закидывали людей.

Мужчины кричали от боли. Им говорили: «Мы научим вас любить Беларусь». Если кто-то отказывался петь гимн или стонал, им больше доставалось.

Последнее, что я помню: сильный удар дубинкой — и я ударилась о колено омоновца, который задавал вопросы. Потеряла сознание. Очнулась — меня поливали холодной водой. Больше не били.

По рации услышала, что собирается цепочка солидарности возле торгового центра «Рига», нужен пустой бус. Мужчин собирались везти во Фрунзенское РУВД. Сказали, что не знают, что со мной делать.

Меня выводили из буса, увидела бело-красно-белый флаг, он был весь в крови. (Плачет). Белые полоски были в крови…

Когда меня завели во второй бус, со мной случилась истерика. Я закричала: «Не бейте меня!». Мне угрожали, что пустят по кругу. Позже прозвучало: «Успокойся, тебя больше никто не тронет. Тебе самое главное подтвердить все в РУВД, получишь свои 15 суток и потом поедешь домой».

В Центральном РУВД выдали протокол и сказали: если я хочу выйти отсюда живой, должна подписать его, и больше ко мне вопросов не будет.

Я потребовала адвоката и вызвать скорую. Мне отказали. Сказали: не хочешь по-хорошему, от тебя мокрого места не останется. Сильно болела голова. В протоколе было сказано, что меня брали на Площади Перемен, и я участвовала в марше. Обещали: подпишешь протокол — вызовем скорую. Обманули.

Сначала меня отвели в камеру в РУВД, потом отвезли на Окрестина. В камере меня начало тошнить. Вызвали фельдшера, померили давление — 250 на 100. Дали каптоприл. Попросила воды — сказали: в туалете из-под крана.

Давление не упало, фельдшер дала но-шпу. Легче не стало, и ночью скорая увезла меня в 5-ю больницу. Оказалось: гипертонический криз, возможно, сотрясение. Я была напугана и не сказала врачам, что меня били. Была рада, что на свободе.

Ранее сокамерницы Киры гвоздем на бумаге нацарапали данные родных, чтобы она могла сообщить им, где они.

— Из-за этого отказалась от госпитализации. Мне укололи тройчатку, и я поехала домой на такси.

Неделю после задержания у меня сильно болела голова. К нам на цепи солидарности приходила врач, она предложила неофициально сделать МРТ. Пояснила, что к тем, кто обращается в больницы с травмами, потом приходят силовики. На МРТ у меня обнаружили травматологическую аневризму затылочной артерии. Как мне объяснили врачи, в будущем она может привести к инсульту. По словам медиков, теперь это бомба замедленного действия. Мне дали официальное заключение.

В СК я не обращалась. А потом пришла повестка в суд. Свидетель-милиционер заявил, что я высокая девушка плотного телосложения, блондинка. Меня оштрафовали на 30 базовых.

Кира признается: после задержания поняла, что боится собирать деньги и становиться в цепи солидарности:

— Знакомый сказал мне: «Ты не сможешь больше не помогать». И был прав. Я продолжила дальше волонтерить и вести фонд, только стала более осторожной.

Незадолго до нового года с Кирой связался человек из другого микрорайона и предложил помощь: «Он говорил, что знает о нашей беде – аресте активистов из цепочки солидарности. Этот парень передал деньги в наш фонд».

В следующий раз девушка увидела его 5 февраля, когда к ней домой пришли с обыском.

— У нас барахлил интернет, и мы обратились в Белтелеком. Силовики пришли под видом представителей провайдера. Уложили мужа на пол, надели на него наручники. Я разговаривала по телефону, консультировала волонтера. Забрали планшет, вывернули руку, надели наручники и бросили на кровать. Муж за меня заступился, сказал, что мне будет больно лежать на животе. Разрешили сесть.

Попросили показать, как отключить планшет. Минут через 10 потребовали пароль от него. Я отказалась — не хотела подставлять людей. Они начали громить дом. Они сбрасывали на пол все: полетели иконы, книги, вещи, одежда... Пока дело не дошло до телевизора, купленного недавно в кредит. Он был оформлен на мою маму. Тогда я назвала пароль от планшета.

Один из сотрудников во время обыска постоянно вертел в руках пистолет. Все это происходило на глазах у брата мужа. Ему 13 лет. Он был в нашей комнате.

Из дома забрали всю технику — телефоны и компьютеры. Мы живем с родителями мужа, у них забрали 5000 евро — эти деньги они получили, продав свой бизнес.

Всю ночь Киру допрашивали в СИЗО КГБ.

— На любой вопрос отвечала: предоставьте мне адвоката или вызовите скорую. Меня заставили написать явку с повинной. Их интересовали админы телеграм-каналов Слепянки. Я взяла на себя администрирование всех чатов, в которых состояла в телеграме. Явку с повинной порвали. Сказали: бери на себя то, что реально делала.

Утром Киру отвезли в Следственный комитет:

— Следователь вызвал скорую. С высоким давлением меня увезли в больницу под конвоем и госпитализировали. Через несколько дней конвоиры начали на меня давить: как только я дам показания, следователь меня отпустит домой, и что они находятся здесь только потому, что не дала показания. Я такая наивная, согласилась выписаться под расписку. За мной приехал автозак, который отвез меня на Володарку.

Месяц Кира не получала ни писем, ни передач. Она не знала, что ее признали политзаключенной. По словам девушки, никаких процессуальных действий с ней не проводили:

— Первый допрос состоялся в марте. Тогда же задним числом предъявили обвинение по статье 342 Уголовного кодекса — Организация либо активное участие в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок.

Первый месяц сокамерницы спрашивали, почему я сижу. Отвечала: потому что меня посадили. По словам Киры, все допросы проводил сотрудник КГБ.

Она вспоминает, как на одном из допросов тот расспрашивал про друзей, кто чем занимался. Кира отрицала их причастность к работе фонда, говорила, что всем занималась сама.

— «Ты врешь», — сказал он и отправил меня подумать в отстойник —камеру, где нет света и матрасов. Я пришла на допрос в майке, без куртки. Там было очень холодно. Думала о том, как замерзла, а не о том, что от меня хотел кгбшник. В один момент околела и начала тарабанить. Мне сказали, что сотрудник давно ушел: час ждал, что я постучусь.

На «Володарке» Кира узнала о своей беременности. Но ни осмотра гинеколога, ни тестов она не добилась:

— В конце апреля ко мне пришел кгбшник, он шантажировал меня моей беременностью. Говорил: рассказывай, кто чем у вас занимался, или ты хочешь одна за всех все нести? Понимаешь, что такое рожать в тюрьме? Ты потеряешь ребенка, у тебя инвалидность. Можешь сдохнуть тут, и никто тебе не поможет.

Предлагал пойти на сделку: я про всех рассказываю, что знаю, а он походатайствует, и меня отправят в больницу на сохранение. В основном я слушала, как он меня оскорбляет, и молчала. Ему это не нравилось. Он сказал: отправляю тебя на два часа подумать над твоим поведением.

Киру посадили в «стакан»:

— Такое ощущение, будто тебя закрыли в шкафу. У меня началась клаустрофобия. Мне не хватало кислорода. Попробовала барабанить в дверь.

…Конвоир посмотрел в глазок, увидел, что я лежу на полу и задыхаюсь. Вызвал врача. Потом меня отвели в камеру.

На последующих допросах, когда приходил кгбшник, говорила ему, что не пойду в «стакан» — делайте со мной что хотите.

В конце июня Кира потеряла ребенка. Роды начались ночью, когда вся камера спала.

— Ребенок не кричал, когда родился. Я смотрела на него и думала: «Почему он не кричит? Что делать?». Потом пришли конвоиры, сказали: не смотри на него, и забрали.

Дежурная смена и фельдшер пригрозили: если эта история выплывает, то мне не выжить на Володарке. Врач сказала: если буду молчать, меня никто не будет трогать.

Не прощу ни их, ни себя. (Плачет). Потому что пытки на допросах я выдерживала, а потом приходила и пила таблетки от гипертензии.

Девушку, которая стала свидетельницей преждевременных родов Киры, перевели в другую камеру.

— 15 июля меня вызвали на осмотр к гинекологу. Врач сказала, что с нее взяли подписку о неразглашении. В заключении написали: выкидыш.

Поняла, что эта история будет замалчиваться. Когда меня в очередной раз вызвали на допрос к кгбшнику, я с порога сказала ему: «Из-за вас потеряла ребенка, и я хочу в камеру». Конвоиры не впихнули в этот кабинет, а он сказал, что больше не хочет меня видеть.

Больше я его не видела. В новой Беларуси, если их будут судить, я обязательно приду к нему на суд. Хочу посмотреть ему в глаза. (Плачет).

5 августа меня отвезли в СК подписывать документы об изменении меры пресечения. На тот момент радости я не испытывала. Мне было все равно.

Уехать из страны Кира решила после очередного допроса:

— 25 августа меня снова спрашивали про всех, кого задерживали в один день со мной. У меня была позиция игнорировать любые вопросы, молчать. Следователь угрожала, что сейчас вызовет конвой, автозаки и меня снова заберут на «Володарку». Только благодаря адвокату меня отпустили с того допроса.

Следователь на прощание сказала: «Ни ты, ни твой муж убежать не сможете, потому что паспорта я вам не отдам». По сути, это она подала идею уезжать.

Сейчас Кира и ее муж в Украине. Бывшая политзаключенная до сих пор не чувствует себя в безопасности, хотя знает, что ее не выдадут белорусским властям.

— Ты понимаешь, что к тебе больше никто не придет, тебя больше не будут мучить, пытать, допрашивать. Но чувство безопасности ко мне не вернулось. Я работаю с психологом.

Однажды гуляли по Киеву, услышала грохот на стройке, присела, уши зажала, как будто должно что-то взорваться. На меня все смотрят, и только потом понимаю, что нахожусь в Украине, а не дома.