День освобождения

К тридцатилетию распада СССР.

Кощунственность — прошу прощения за слово из лексикона современной пропаганды — объявления нашими начальниками именно бескровного распада СССР (на фоне прошедших по нашей земле двух мировых войн, Гражданской войны и коммунистического террора) крупнейшей геополитической катастрофой ХХ века доказательств не требует.

СССР распался не под внешним давлением, а по сугубо внутренним причинам — кому интересно, читайте «Гибель империи» Гайдара, там все детально разъяснено. А американцы, которых сейчас обвинять в этом настолько модно, что какие-то «активисты» даже спроецировали в Рождество всякие глупости на неработающее давно здание американского посольства в Москве, наоборот, очень по этому поводу беспокоились — вероятность Югославии 2.0 в стране, напичканной ядерным оружием, никого не радовала.

Югославия, благодаря мудрости и сдержанности Горбачева, Ельцина и Гайдара, да и многих тогдашних лидеров союзных республик, не повторилась. Да, потом было всякое, но, во-первых, совокупное число жертв локальных конфликтов на территории бывшего СССР на порядки меньше того, чем наша страна заплатила за подлинные трагедии ушедшего столетия, а во-вторых, за новые войны, все-таки, отвечают новые власти, а не события тридцатилетней давности.

Но достоин ли СССР сожалений?

Не сравнивая того, что было в СССР и при СССР плохого и хорошего, хочу обратить внимание лишь на два момента.

Во-первых, ни Российской Империи, ни наследовавшему ее Советскому Союзу не удалось добиться того, чтобы имперская идентичность перекрыла другие идентичности, чтобы люди сами хотели быть под рукой русского царя. Поэтому, как только кулак разжался — точнее, его разжали обстоятельства непреодолимой силы — страны Варшавского договора и национальные республики стали разбегаться. Много говорили, что в союзных республиках все, мол, произошло из-за эгоизма местных элит — они хотели быть не наместниками, а полновластными хозяевами. Несомненно, но если бы того же не хотели народы в то бурное время, они бы эти элиты смели и остались бы в Союзе. Или в Варшавском договоре. Канувшая тридцать лет назад в небытие империя стояла на силе — иногда на силе привычки, от ощущения невозможности изменений, но часто и на прямой военной силе. Время от времени желание от нее освободиться приходилось подавлять полицейскими репрессиями, а иногда и войсками — Венгрия, Чехословакия, Казахстан. Список не полон.

В 1991 году ни Советский Союз, ни пронизывавшую его сверху до низу КПСС не защищал вообще никто. Да и потом, кроме опереточного варианта Верховного Совета СССР Сажи Умалатовой, не было ни одного проекта его восстановления — даже публицистики такой не было. И до сих пор ни в одной из возникших на руинах СССР стран и ни в одном из государств бывшего Варшавского договора нет никого, кто выступал бы за восстановление прежних порядков. Даже Лукашенко этого не говорит! Хотя никто и не отрицает, что те тектонические изменения для многих людей были достаточно тяжелыми и что многие возникшие тогда проблемы так до конца и не решены.

Но главное — это то, что советская империя оказалась никому не нужна.

Потому и «слиняла в три дня», как тогда, в 1917. Кстати, и имперская ностальгия, на которой сейчас так замечательно паразитирует наша пропаганда, возникла не в девяностые, когда империя рушилась, а лишь в нулевые, то есть, весьма вероятно, была создана искусственно.

Во-вторых, те, кто говорит о катастрофе, удивительно эгоцентричны. Они вроде странных людей, желающих объявить всероссийским праздником день взятия Казани, не думая о том, что для части граждан России это вовсе не обязательно радостная дата. День распада СССР — это день освобождения многих народов. Ради этого дня совершил самосожжение Ян Палех, а через двадцать почти лет после этого миллион граждан Прибалтики вышел на «Балтийский путь». Ради этого дня были грандиозные митинги в Ереване и Берлине, в Бухаресте и Тбилиси. Говорить этим людям и их потомкам, что это, мол, была трагедия, что лучше бы все осталось, как было, значит, относиться с ним с высокомерием колонизаторов ХVII века, значит, вовсе не считать их за людей.

Но это день освобождения и для России. Галич не зря говорил, что самая страшная опасность — это не когда чужие танки входят к нам, а когда «наши танки на чужой земле». Роль угнетателя чужой свободы разрушает страну и уничтожает свободу в ней самой — мы же все видим это. Тогда, тридцать лет назад, Россия сказала, что не хочет больше быть оккупантом, что хочет быть не метрополией, а соседом. Поэтому, несмотря на все, происходящее сегодня, это и наш праздник. Площадь той земли, на которой «наши танки», хоть и увеличилась за последние годы, все равно, неизмеримо меньше той, на которой они стояли тридцать лет назад. А значит, у наших соотечественников меньше стало шансов быть убитыми борцами за независимость своей страны где-то далеко от наших границ, а нас всех ненавидит меньше народу, чем раньше.

Не надо тосковать об Империи. Символом бессмысленности этого стала наша хоккейная команда, наряженная в этом году в форму СССР и проигравшая спортсменам из Финляндии.

Попытки паразитировать на прошлом величии и повернуть время вспять не приводят и не могут привести ни к чему, кроме позора.

Мудрые депутаты Государственной думы предложили сделать 26 декабря чем-то вроде дня траура — Днем памяти об СССР. Если стремиться к росту напряженности по периметру наших границ, то идея правильная. Но у меня другое предложение. Давайте объявим этот день праздничным, Днем освобождения, предложив нашим соседям установить такой же праздник и у себя. Это будет похоже на 8–9 мая в сегодняшней Европе, где это повод вспомнить о том, что даже после такой страшной войны, как та, можно жить в мире друг с другом, что диктаторы —– враги не только чужих, но и своих народов.

26 декабря — день освобождения от имперского бремени — радостный как для нас, так и для тех, кто больше не находится в зависимости от нас.

Леонид Гозман, «Новая газета»