«Раньше я считала, что «обдираю» людей, когда называю цену за свою работу»

Белорусская художница оставила работу музейного реставратора в Минске и открыла необычный бизнес в Кракове.

Еще недавно Катя жила в Минске и реставрировала картины в Национальном художественном музее. Платили мало, но зато коллектив прекрасный — такие же фанаты своего дела. А потом художница переехала в Краков, где занялась новым и необычным делом: она рисует точные копии всемирно известных картин на сумках. Как хобби превратилось в бизнес, сколько зарабатывают реставраторы в разных странах и должно ли искусство быть для народа — в новом материале Onlíner.

«Для меня было абсолютным счастьем прикоснуться к великому»

Катя из обычной белорусской семьи. Ну почти. В отличие от многих других ее родители завели регулярную статью расходов — «на эстетическое удовольствие». Смысл этой формулировки девочка поняла, кажется, в самом раннем возрасте.

— Понимание красоты мне прививали с детства. В обязательном списке наших расходов всегда был пункт «эстетическое удовольствие». Мы вместе с папой ходили на блошиные рынки, искали всякие старые красивые штуки, монеты и марки, которые он коллекционировал. А когда нужно было выбирать профессию, он и посоветовал мне обратить внимание на реставрацию.

Вскоре девушка стала студенткой художественного факультета минской Академии искусств, а на втором курсе начала подрабатывать реставратором в Национальном художественном музее Беларуси.

— Хотя многие реставраторы еще и хорошие художники, но у всех, кто смотрит на картины великих мастеров, сразу проявляется какой-то белорусский менталитет: где они, а где я? Так поначалу думала и я. Для меня было абсолютным счастьем в прямом смысле слова прикоснуться к великому. Обожаю копировать картины!

Для картин, написанных маслом, очень важны условия хранения — свет, уровень влажности. Девушка рассказывает, что в эпоху Возрождения мастера очень заморачивались над техникой: тщательно укрепляли холст грунтовкой, использовали качественные краски. А ХХ век ознаменовал собой начало экспериментов — рисовать стали чем попало на чем угодно. И вот такие картины часто сохранялись хуже, чем 300-летние работы. Так что многие шедевры живописи сейчас можно увидеть только благодаря реставраторам.

— Даже в закрытых помещениях музея постоянно работает увлажнитель, который поддерживает воздух на идеальном уровне, а мы должны были ходить и проверять, не изменились ли условия: для картин это критично. Но даже если старая картина или икона висит не в музее, а в костеле, значит, над ней постоянно работают реставраторы, укрепляя краску с помощью специальных материалов. Иначе смену сезонов года рисунки бы не пережили.

Реставратор должен быть не только хорошим художником, но и аналитиком, историком искусств, ему необходимо понимать технологию живописи. И обладать колоссальным терпением и усидчивостью, ведь одну картину можно «латать» годами. Например, на восстановление картины Яна Дамеля в белорусском музее у Кати с тремя коллегами ушло около года. Картина была огромная — около 2×2,5 метра — и при этом в ужасном состоянии.

— Потом я полтора года в одиночку восстанавливала большую икону, которую перенесли из костела в музей в 60-х годах. Я даже не могла до нее дотронуться: она просто рассыпалась в руках, была кусочком тряпочки с остатками живописи. Но для старых картин это обычное дело. Например, в минском музее около 80% картин находятся в закрытом хранилище в ожидании реставрации. Зато когда смотришь на результат своей работы, понимаешь, что все было не зря.

В итоге художница проработала в Национальном художественном музее шесть лет и поняла, что точно нашла свое призвание.

«Каждые две недели я получала 10 литров молока за вредность. Смотреть на него не могла!»

Правда, спустя время стало ясно, что после главного музея страны расти реставратору в Беларуси особо и некуда. Поиски новых знаний и возможностей для развития привели девушку в январе 2019 года в Краковский национальный музей. Грант от польского министерства культуры дал возможность развить свои скилы, оплачивал стажировку и жилье. А вот учиться языку пришлось прямо во время работы, ведь все окружение было польским.

— Методика «сразу в чан с кипятком» сработала — спустя два года я уже свободно говорила на польском языке. За это очень благодарна коллегам, которые терпеливо слушали мою медленную речь и исправляли ошибки. Помогло и то, что в моем окружении не было ни одного русскоговорящего человека, иначе я бы вцепилась в его плечи и повисла на них рюкзаком, — смеется реставратор.

После стажировки девушка решила остаться работать в музее Кракова, который представляет из себя десятки разных филиалов — так что работа никогда не будет однотипной. Все это время она работает по договору подряда и живет с черным котом по имени Ицек, которого малышом сняли со столба, откуда он сам спуститься не мог.

— Да, у меня не накапливаются пенсионные сбережения, нет отпусков и больничных, но зато я могу взять себе выходные когда захочу. Устроить меня в штат едва ли когда-то смогут: для бюджетных работников есть свой лимит, а если чья-то ставка освобождается, в 99% случаев на это место возьмут поляка.

Реставраторы в Польше и Беларуси считаются работниками вредного производства из-за химикатов, которые применяют для восстановления картин. Но если в Польше за это положен сокращенный рабочий день, то в Беларуси все работают восемь часов, но получают за это молоко.

— Каждые две недели я получала 10 литров молока за вредность. Я смотреть на него уже не могла! Из части делала творог, остальное раздавала знакомым. В Польше никакого молока не дают, но рабочий день сокращенный: с 8 до 14 часов. Все строго по электронным пропускам, и выйти позже ты не можешь. Я бы и хотела работать больше, ведь оплата почасовая, но нельзя.

А вот зарплаты у музейных работников везде низкие, говорит реставратор.

— В любой стране реставраторам платят «ицековы слезы», — смеется художница и гладит лежащего на коленях кота. — В Минске я получала 700 рублей и не снимала квартиру, а в Кракове зарабатываю 600 евро и снимаю жилье за 330 евро. Чтобы просто существовать в Кракове, нужно иметь на руках минимум 1000 евро, поэтому после работы я тоже работаю. Да и большинство музейных работников занимаются «халтурой», чтобы нормально зарабатывать. Но именно здесь можно найти абсолютных фанатов своего дела. Если ты не любишь это, долго в музее не задержишься с такими зарплатами.

Чтобы прожить, параллельно с реставрацией Катя работала в химической лаборатории в Кракове, брала «халтуру» на дом и восстанавливала чьи-то старые картины и иконы, рисовала портреты. Итого — 12 часов каждый день и пошатнувшееся здоровье.

«Пока не бизнес, а выход для моего комка творческих идей»

Сразу после очередного Нового года года Катя сломала ногу. Чтобы как-то скрасить себе сидение дома несколько месяцев, решила заняться тем, что любит больше всего — рисовать. Так портрет сэра Ричарда Саутуэлла появился на черной сумке-шопере, каких в доме было огромное количество.

— Я постоянно ношу с собой кучу барахла, поэтому обвешана шоперами, как гастарбайтер, — шутит девушка. — Никакой бизнес-идеи у меня тогда и в помине не было. Я просто вырезала из контекста одной картины голову и нарисовала ее акриловыми красками на сумке.

После этого многие знакомые спрашивали, где она взяла такой шопер, и просили нарисовать им что-нибудь. Так Катя получила свой первый заказ.

— Знакомая девушка спросила, сколько я хочу за работу. А я максимально далека от всякого ценообразования, поэтому попросила дать, сколько может. В итоге я нарисовала ей на сумке картину Брейгеля и подумала — а ничего так получается. И девушка не просто положила ее в шкаф, а постоянно носила эту сумку, что было для меня вдвойне приятно. Когда получаешь фидбэк, то сил и вдохновения появляется еще больше.

Заставить рисунок намертво держаться помог опыт работы реставратором. Способ сделать акриловые краски похожими на масляные и заставить рисунок не смываться даже при стирке художница называет «секретной технологией». В качестве доказательства показывает черный потрепанный шопер.

— Ему три года, и он не знал пощады — ткань выцвела и растянулась, кое-где он уже дырявый, но рисунок практически не изменился. Когда-нибудь повешу его в рамку, — смеется она.

Затем задача усложнилась: захотелось не просто рисовать картины на купленных шоперах, а сделать их идеальными для носки. В продаже таких не нашлось, пришлось шить самостоятельно.

— Меня всегда раздражало их качество: то ткань разваливается и растягивается, то ручки сползают с плеч и отрываются, то рисунок смывается. В итоге спустя три месяца их можно выбрасывать. Поэтому сейчас я делаю только такие сумки, которые могу носить с удовольствием сама. Сначала их тестировала, и только когда убедилась в качестве и удобстве, стала продавать.

Продавать — больное слово для творческого человека. По словам девушки, ей долгое время было неловко называть цену за свою работу и заниматься саморекламой. Первые сумки разошлись по знакомым: кому-то Катя дарила сумку на праздник, кто-то платил, сколько посчитал нужным.

— Раньше на рисование одной сумки уходило пять дней, сейчас — около 10 часов, так что я даже на своих рисунках вижу прогресс. Но теперь я стала больше заморачиваться над техникой, делаю кракелюр (эффект потрескавшейся краски), сама ищу и покупаю идеальную для сумки ткань, потом отдаю ее швее и контролирую, чтобы все было на месте (например, на ручках должны быть двойные швы, а внутри — кармашки). В итоге процесс изготовления сумки с нуля занимает около трех дней, и я уже могу назвать это своим маленьким бизнесом. Ну как бизнесом — скорее выходом для моего комка творческих идей.

«Раньше считала, что „обдираю“ людей, когда называю цену за работу»

С приходом пандемии и в Польше начался локдаун, и времени для творчества стало гораздо больше. Друзья и молодой человек надавили на художницу, чтобы она наконец занялась саморекламой: «Люди должны видеть эту красоту». Так у Кати появилась инстаграм-страничка Les.aesthetes, которую она все равно вела только эпизодически.

— Для меня стало откровением, когда даже незнакомые люди стали хвалить и репостить фото моих шоперов. А ведь я никогда никого не просила, — вспоминает девушка. — Одни приходили со своими идеями для рисунка, другие говорили: «Я ничего в искусстве не понимаю, нарисуйте мне что-нибудь». Причем о себе я на рабочей странице ничего сначала не писала, пока однажды мне не прислал сообщение Никита Монич, с которым мы вместе работали в музее. Написал мне что-то вроде: «Здравствуйте, хочу заказать у вас сумку», а я ему в ответ: «Никита, привет! Это же я, Катя Грачева». Оказалось, он случайно наткнулся на мою страничку, но, кто автор, не знал. А когда я передала ему рюкзак с картиной Эгона Шиле, рассказал обо мне на своей странице. Ко мне сразу пришла сотня подписчиков.

Теперь фотографиями профиля занимается молодой человек Кати, моделями становятся друзья и коллеги. По совету знакомых стала ставить хештеги и заводить знакомства с местными книжными магазинами и лавками сувениров. Все это дало свои плоды — теперь расписанные вручную шоперы можно встретить в самых разных странах. Хотя основная аудитория — все равно белорусы.

— Я обычно доставляю посылки почтой в другие страны, а в Беларусь стараюсь передавать через знакомых — потому что однажды моя посылка затерялась и не дошла покупателю.

Одна сумка, расписанная вручную, стоит в среднем 60 евро (15 евро — только ее пошив), рюкзак — 100 евро. Но все зависит от сложности рисунка.

— Раньше я даже считала, что «обдираю» людей, когда называю цену за свою работу. Сейчас такого нет, потому что фактически это стало второй работой и времени отнимает немало. Хотя мне частенько пишут, мол, чтобы налепить наклейки на шопер, много ума не надо. Приходится объяснять, что это не наклейка и не принт, а нарисованная красками картина. Есть и ровно противоположная проблема — люди покупают шопер и боятся его носить, хранят чуть ли не в рамочке, чтобы не испортить. Но я затем так и заморачивалась, чтобы сделать все максимально «носибельным».

Художница говорит, что сейчас ей хочется донести до людей, что эстетику можно и нужно добавлять в свой обычный день.

— Искусство — это не что-то далекое и недоступное, оно создано специально для простых людей. Если вы любите пить кофе из красивой чашки, то почему бы не разрисовать ее? Или носить с собой каждый день на рюкзаке кусочек картины Караваджо?

Хотя количество созданных сумок перевалило за полсотни, это все еще не тот заработок, чтобы отказаться от работы в музее. Но с ростом количества заказов художница начала убеждаться, что на любимом хобби можно зарабатывать.

— Только сейчас я начала верить, что делаю и правда что-то нужное и интересное людям и что в будущем это может стать моим основным делом. Но для того, чтобы зарабатывать на этом достаточно для жизни, нужно настроить регулярную работу, а не эпизодически брать заказы. У меня много идей — научиться шить самой, чтобы не быть привязанной к швеям, снять просторную студию, начать делать рисунки на керамике. Надеюсь, в этом году все получится.