Мать Игоря Лосика: Добро всегда побеждает зло и так не будет продолжаться долго

Родители будущего героя Беларуси всегда учили его думать своей головой.

В Беларуси к огромному сроку в 15 лет приговорили журналиста Игоря Лосика. Блог «Отражение» поговорил с Натальей Лосик, матерью политзаключенного:

— Детство его проходило в начале 90-х (Игорь Лосик родился 20 мая 1992 года. — Прим. Zerkalo.io) — тогда особо ничего не было, жили не очень обеспеченно, снимали квартиру, потом получили служебное жилье. Но ребенком он был беспроблемным, послушным. Никогда никаких проблем с ним не возникало. Когда он пошел в детский сад, мне воспитательница говорила: «Вы знаете, что у вашего ребенка феноменальная память?» Хвалила его очень, он выделялся среди детей.

Школу он мог бы закончить с медалью, если бы больше усилий приложил, но, видно, у него такой цели не было. Он всегда делал то, что ему нравилось. Я любила ходить на родительские собрания к нему, потому что его везде хвалили — и за учебу, и за поведение.

Отношения с другими — без проблем, общался, как все дети, друзей много у него было. И дни рождения мы устраивали, к нему приходили друзья. Особенно с двумя мальчиками он дружил. Вряд ли он был во главе компании, но я никогда не интересовалась. Он общался с другими нормально, а вот летом в детские лагеря не любил ездить — постоянно просил, чтобы мы его к бабушке с дедушкой отправляли на Браславские озера. Там у него тоже друзья были. Он каждый год ездил, ему нравилось.

Когда он совсем маленький был, ему нравились развивающие игры, особенно паззлы складывать. Очень рано научился читать и писать, еще до школы. Сказки сам сочинял, давал мне, я ему ошибки исправляла. Любил всякие подвижные игры.

Когда пошел в школу, занимался серьезно плаванием, у него даже взрослый разряд есть. Участвовал у нас в Барановичах в соревнованиях и занимал призовые места по плаванию. А потом резко передумал: разонравилось или что? Увлекся футболом. Даже тренер ругала его: «Игорь, у тебя способности». Но ни в какую, уперся: «Больше не буду плаванием заниматься».

Болел очень сильно за «Челси», даже с отцом они ездили в Москву, на какой-то матч. Приехал под впечатлениями. Он тогда еще в школе учился, фанат был «Челси», и в восторге был, что увидел это все воочию.

Мы всегда брали его на разные мероприятия: куда мы, туда и он. На всякие экскурсии, семейные праздники, пикники и тому подобное. По мере возможности старались выезжать. Экстремальных историй особо не происходило, все было тихо, чинно и благородно.

После школы познакомился с Дашей и остался здесь, поступил на бюджет, получал повышенную стипендию все пять лет — одним из лучших студентов на потоке был.

«В библиотеке даже не знали, что ему давать, потому что он все перечитал»

Когда я перед днем рождения спрашивала: «Что тебе, Игорек, подарить?», говорил: «Подарите мне энциклопедию». Ему нравилось все это. У него и про животных были, и про технику — на всякие разные темы. Книг очень много читал, он в десять лет прочитал всего Жюля Верна. Фантастику любил читать, Саймака тоже всего прочитал. В библиотеке даже не знали, что ему давать, потому что он уже все перечитал.

Он устроился на эту работу (на «Радыё Свабода». — Прим. Zerkalo.io), когда был женат, и они жили отдельно. И поэтому я особо не вникала — знала только, что он работает там. Его заметили, предлагали работу на разных ресурсах, но он выбрал «Радыё Свабода». Видно, он чем-то выделялся, чем-то отличался. Сначала на испытательный срок, потом сильно рейтинги стали подниматься — и оставили. Мне было приятно [что его заметили].

А вообще он больше семейный человек, домосед. Спокойный, воспитанный, никогда плохого слова никому не скажет. Всегда подумает, прежде чем сделать, старался никого зря не обидеть, даже плохим словом. Такой нормальный человек, каким и должен быть.

«У нас всегда были доверительные и хорошие отношения»

Мы ему никогда ничего не навязывали, я всегда учила думать своей головой: «У тебя своя голова на плечах, тебе ей жить». Я только могу свое мнение сказать, а слушать или не слушать — это он сам решает. Сам знает, что ему лучше, что хуже.

У нас всегда были доверительные и хорошие отношения, никогда конфликтов не было с ним, даже если он и неправ был. Человек порядочный, хорошо воспитанный, спокойный.

Мог ли поделиться чем-то личным? Особо нет. Когда еще маленький был, делился, а потом, когда подростковый возраст начался, то не особо — они же все скрытные, эти подростки. Но все равно рассказывал — мы же видели, что он и с Дашей встречается.

Он нас особо не посвещал в то, чем занимался. Тогда же только начали появляться соцсети, мы сами еще не в курсе были, это была новинка. Мы знали, что он работает на «Радыё Свабода», что у него телеграм-канал есть. Так телеграм-канал у него уже лет пять или шесть до этого был, и работал он со второго курса — никогда никаких проблем с законом не было, ничего же противозаконного и не делал. Поэтому это было неожиданностью.

Мы с отцом старые оппозиционеры, и друзья у нас такие, и разговоры он с детства слышал — все это Игорь впитал. Он был такой белорусский националист.

Как и все дети, помогал, в гости регулярно заходил — на каждые выходные или они к нам, или мы к ним. Мы общались нормально, тесно. Сейчас тоже заботится — на День матери передавал большой-большой букет цветов. И мы стараемся больше его поддержать. Мы-то ладно, все-таки на воле, сами о себе можем позаботиться.

«Глаза у него огромные стали и грустные»

В Беларуси он оставался до последнего, не чувствовал, наверное, что он что-то противозаконное делает. Перед самым арестом он мне позвонил и сказал, что в пятницу они к нам приедут на дачу на шашлыки. Я говорю: «Конечно, приезжайте». И тут… В четверг его забрали, и не до шашлыков уже было.

Сначала это был шок, а потом уже… Что сделаешь? Мы же ничего не можем изменить. В шоке были, конечно, переживали. Сначала вообще были в такой прострации, но на людях старались не показывать, что у нас на душе.

Свидание нам дали только одно, после приговора — до этого не давали разрешения. Насколько изменился? Он нам не показывал. Наоборот — старался улыбаться, веселым был, обнадеживал. И мы его подбадривали. Мне как маме показалось, что он с лица похудел. Глаза у него большие, огромные стали. Глаза-то грустные, но этого он не показывает, старается держаться. Молодец.

Общаемся через письма: иногда передают, иногда нет. Я все равно пишу, пишу и пишу — мне не важно, дойдут или нет. Пишет… Что можно оттуда писать? Хочет выйти побыстрее, да и все. Надежды строит на будущее. Интересуется новостями, что у нас тут новенького происходит, у родственников.

Он верит, что это долго не продлится, что все закончится хорошо. Мы тоже верим, его в этом убеждаем и подталкиваем к этому.

Услышать приговор психологически было очень трудно. Но с таким же успехом можно было и сто лет дать, и пожизненное, и расстрел — то же самое. Это же абсурд полнейший. Не знаю, что нужно сделать в любой другой стране, чтобы такие сроки дали. Это же сюрреализм.

«Надеемся и знаем точно, что все закончится хорошо»

У нас одно желание — чтобы он вышел и они уехали отсюда. Тогда мы успокоимся с отцом. А отсидит ли он 15 лет — это одному богу известно. Но сомневаюсь, что такое может быть.

Задумывалась ли, что можем не успеть увидеться? Время покажет, я не хочу ничего загадывать — сегодня одно, завтра другое. И что может случиться завтра, мы не знаем. Поэтому так надолго загадывать вперед я не хочу. Время все по своим местам расставит и покажет. Но я даже мысли такой не допускаю, что он будет сидеть 15 лет. Это глупости.

Пока есть надежда, вера в людей. Что добро всегда побеждает зло, что так не будет продолжаться долго. И надеемся, и знаем точно, что все закончится хорошо.

Что я ему скажу, когда он выйдет? Даже не знаю. Эмоции будут зашкаливать. Буду плакать, наверное. Потом, когда в себя приду, буду что-то ему говорить.