Геннадий Коршунов: Степень напряжения в белорусском обществе сохраняется на прежнем уровне

Нам нужно держаться вместе.

Бывший директор Института социологии Национальной академии наук Беларуси сейчас живет за границей. Он работает старшим исследователем аналитического Центра новых идей.

«Народная Воля» расспросила его не только об эмиграции.

– Геннадий Петрович, трудно вам далось решение об отъезде из Минска?

– Конечно. Ты же меняешь практически всю жизнь.

– У вас были серьезные причины для переезда или уехали, потому что нашли хорошую работу?

– Причины были более чем веские…

– Как вы относитесь к громким заявлениям некоторых эмигрантов о том, что, мол, те, кто остался в Беларуси, ничего не делают для того, чтобы изменить ситуацию, лишь своими налогами и походами в «Евроопт» поддерживают режим?

– Я вижу в этом проявление большой внутренней боли, непроработанной травмы, неразрешенных проблем. И это скорее крик о помощи. Подобные проявления страха и неудовлетворенности пробиваются с двух сторон, но громче всего такие претензии звучат из-за границы. С одной стороны, находясь внутри Беларуси, крайне сложно позволить себе какие-то острые высказывания – каждый под угрозой репрессий. С другой – это огромная травма: покинуть родину, полностью изменить свою жизнь, окунуться в неизвестное.

– Некоторые не могут приехать на похороны родителей, опасаясь ареста…

– Сразу принять вынужденные перемены чрезвычайно сложно. Но и предъявлять кому-то претензии – это напоминает детские обиды. Возможно, с психологической точки зрения такие заявления – самооправдание, попытка заявить: мол, именно я поступил правильно, а те, кто остался в Беларуси, – они неправы. Но это довольно деструктивная позиция – бросаться обвинениями в союзников, в тех, кому, может быть, еще больнее, чем тебе.

– На ваш взгляд, что должны и что могут делать те, кто остался в Беларуси? Иной раз приходится слышать: мол, рабочие не выражают свой протест, они выбрали кредиты и невысокую зарплату, наплевали на страну и тех, кто сидит в тюрьмах. Но можно понять и тех, кто затаился и говорит: у меня нет чемодана денег, чтобы уехать в чужую страну и там всё начать с нуля, здесь – семья, квартира, а там – полнейшая неизвестность, пустота.

– Власть пытается репрессировать любые проявления солидарности, любые совместные действия. Поэтому что можно делать в этой ситуации тем, кто остался? Держаться вместе. Искать те сферы, где можно проявлять инициативу, где можно всё решать самому. Это хорошо описывали те, кто выжил в условиях концлагеря. И даже не так важно, что именно делать. Например, можно вместе с соседями просто убрать снег около подъезда, найти тех, кто читает такую же литературу, как ты, интересуется историей. Власть не может контролировать эти процессы. И чем больше вокруг будет единомышленников, тем быстрее восстановится тот запал, который был в 2020 году, когда многие осознали, что хотят и могут делать свой выбор.

– Есть те, кто считает, что сегодня градус напряжения в Беларуси немного снизился, люди устали от политических тем. Другие, наоборот, утверждают, что недовольство лишь нарастает. Что скажете как человек, который долгое время профессионально занимался изучением общественного настроения?

– Я и сейчас занимаюсь изучением массового сознания и общественных настроений. Степень напряжения не падает, она сохраняется на прежнем уровне. С другой стороны, накопилась огромная усталость. И, если опираться на данные исследований британского аналитического центра в области международных отношений Chatham House, наметился уход в так называемую «серую зону», когда люди всё больше и больше начинают отказываться от любых полярных высказываний, когда выбирают варианты «затрудняюсь ответить» и так далее. Но я не связывал бы это со снижением политизации. Это действительно усталость и страх, потому что тысячи белорусов сегодня находятся под угрозой репрессий – от увольнения до уголовного срока. И поэтому сложно говорить об уровне политизации общества именно как готовности к каким-то конкретным действиям. Но то, что напряжение есть и оно никуда не уходит, – это факт.

– Геннадий Петрович, уезжая, вы наверняка ставили себе какие-то сроки: пару месяцев, ну максимум полгода, а потом вернусь. Замечено, что многие эмигранты спустя год жизни в другой стране о возвращении на родину говорят уже очень неуверенно…

– С одной стороны, данные различных исследований показывают, что чем больше времени человек проводит за границей, тем больше он там укореняется и тем меньше вероятность возвращения на родину. Значимым рубежом здесь является срок в три–пять лет. С другой стороны, специфика Беларуси – это исключительное значение политического фактора. Практически у всех белорусов главной причиной выезда (независимо от конкретных формулировок) была крайняя неудовлетворенность режимом Лукашенко. И когда этот фактор исчезнет, будет взрыв энтузиазма, который вернет на родину очень многих. И даже те, кто физически не вернется в Беларусь, всё равно будут действовать на благо страны, стараться своими навыками и компетенциями помогать Беларуси.

Я заметил: многие из тех, кто уехал, стараются не называть себя эмигрантами, говорят о себе как о «белорусах зарубежья». Они как будто просто в длительной командировке.

Что касается меня, то я в любом случае вернусь. Беларусь – это моя земля, мой дом.