У Китая серьезные проблемы

Их создает само правительство Поднебесной.

Я с большим интересом слежу за китайской экономикой с тех пор, как впервые посетил эту страну в 1990 году. Это случилось вскоре после массового расстрела на площади Тяньаньмэнь, и поездка была короткой, но я запомнил, как тысячи людей ездили на велосипедах в Пекине, хотя была зима, пишет в статье для Project Syndicate экс-министр финансов Великобритании, председатель Chatham House Джим О’Нил.

Поскольку визит совпал с государственным праздником, мне представилась возможность посетить участок Великой Китайской стены под названием Бадалин (к которому в те дни еще не вела удобная дорога). По пути я удивлялся, почему вокруг было так много беспорядочно расположенных высоких современных зданий. Как и многие другие аналитики на протяжении дальнейших тридцати с лишним лет, я подозревал тогда, что, возможно, надвигается крах рынка недвижимости.

Но мое самое яркое воспоминание — это ощущение, что я перепутал Пекин с Тайбэем, столицей Тайваня, которую я тоже посетил, зарегистрировав эту поездку на отдельной странице паспорта, чтобы скрыть данный факт от китайских властей, которые в те времена запрещали поездки на остров. Уличные рынки казались вполне нормальными, едва отличаясь от того, к чему я привык дома. А уличная жизнь выглядела более «западной» (если так можно сказать за неимением лучшего термина), чем я ожидал, и даже более энергичной, чем я увидел во время первого визита в Тайбэй.

Так или иначе, к 1998 году, а это были худшие дни азиатского финансового кризиса, среди инвесторов, работающих с «быстрыми деньгами», стало модно считать, что надвигается крах рынка недвижимости, и что его последствия в Китае выведут региональный кризис на новый уровень. Я помню, как получил распространявшееся по цепочке электронное письмо, к которому прилагался видеофайл, якобы демонстрировавший китайские «города-призраки»: заброшенные многоэтажные жилые дома и офисные здания. Однако гораздо больше внимания я уделял рыночной болтовне о возможных планах властей США покончить с политикой «сильного доллара».

Доллар резко вырос относительно японской иены, и это, как казалось, толкало ближе к краю пропасти те азиатские страны, у которых валютный курс был привязан к доллару США или у которых был большой долг, номинированный в долларах. Ходили слухи, что Китай пригрозил девальвировать юань, если Америка не сделает что-нибудь для прекращения роста курса доллара. Мне представлялось вполне вероятным, что США действительно изменят свою стратегию. И да, Америка провела прямую интервенцию на валютном рынке, купив иены на сумму около $2 млрд. Хотя некоторым ведущим хедж-фондам этот шаг принес большие убытки, он знаменовал начало конца азиатского кризиса.

Данный эпизод помог мне понять, насколько важен был Китай. Три года спустя я придумал аббревиатуру БРИК, чтобы привлечь внимание к потенциалу экономического роста Бразилии, России, Индии и Китая. В начале 2000-х годов во всех четырех странах действительно наблюдался взрывной рост экономики, но лишь Китай сумел удержать сильные показатели (впрочем, с середины прошлого десятилетия темпы роста и там замедлились до однозначных цифр).

На протяжении всего этого времени я восхищался способностью китайских властей справляться с экономическими трудностями. Вспомните мировой финансовый кризис 2008 года. Он не просто не стал ослабляющим страну ударом; он ускорил отказ Китая от прежней модели развития, которая опиралась на экспорт товаров с низкой добавленной стоимостью.

Более того, вплоть до пандемии Covid-19 экономика Китая продолжала расти по траектории, которая предполагалась изначальным тезисом о БРИК. Ранее мы прогнозировали, что к концу 2020-х годов китайская экономика в номинальном выражении может стать такой же масштабной, как американская, и что, благодаря этому росту, уже к концу 2030-х годов экономика стран БРИК вместе взятых станет такой же большой, как экономика всех стран «Большой шестерки» (то есть «Большой семерки» минус Канада). Весьма иронично, что, благодаря прошлогоднему укреплению юаня, номинальный ВВП Китая в 2021 году резко вырос — почти до $18 трлн, в то время как ВВП США составил $23 трлн.

Однако экономика Китая сталкивается с серьезными проблемами, и многие из них созданы самим правительством. Например, китайские власти явно пытаются наказать некоторые специализирующиеся на недвижимости компании, наиболее перегруженные долгами, и одновременно начали атаку на более широкий спектр бизнес-деятельности — от элитных услуг частного преподавания до ведущих технологических компаний. Эти шаги серьезно ослабили желание частного сектора рисковать.

Другой пример — проводимая правительством политика «нулевого Covid», из-за которой китайские границы остаются закрыты. Это ослабило потребительскую уверенность, причем ровно в тот момент, когда отношения Китая со многими ведущими западными государствами ухудшаются, а демографическая ситуация в самой стране становится менее благоприятной для будущего роста экономики.

В совокупности все эти меры оставят после себя след. Хотя Китай отчитался о росте реального ВВП на 8,1% в 2021 году, высокочастотные индикаторы, за которыми я слежу, указывают на ослабление импульсов экономического роста. Без мер монетарного и бюджетного смягчения проблемы в экономике будут и дальше усиливаться.

Тем самым мы возвращаемся к теме общей картины страны, о которой я думал во время первого визита в Китай. С того самого времени я всегда полагал, что китайский народ будет смиряться со структурой правления в стране и с господством одной партии ровно до тех пор, пока у него будет надежда присоединиться к мировому среднему классу, достигнув его уровня жизни и возможностей. Если это действительно так, нынешнему руководству страны придется сменить курс.