«Они своих раненых давили танками»

Рассказ штаб-сержанта Нацгвардии Украины о «тактике» оккупантов.

9 марта в деревне Залесье в 30 километрах от Киева сорока украинским военным удалось остановить колонну из 85 московитских танков. Магдалена Ригамонти записала для «Новой Польши» интервью с Сергеем Боковым, штаб-сержантом Национальной гвардии Украины, тяжело раненым во время этого боя.

Магдалена Ригамонти: На каком языке вы думаете?

Сергей Боков: Больше по-русски. Но чаще всего говорю на суржике, и думаю на суржике, смеси украинского с русским. Я живу в Шостке — недалеко от границы с Московией, несколько десятков километров. Вы меня про язык спрашиваете... Здесь не русский язык виноват, а люди, для которых этот язык родной. Язык не убивает людей, гражданских не убивает, не стреляет в них, не давит их танками. Я еще раз повторяю: язык не виноват, виноваты московияне, которые пришли на нашу землю, убивают, расстреливают, грабят, насилуют. То, что происходит, — это преступление. Мне есть с чем сравнивать, потому что в моей семье жива память о Второй мировой войне. Мой дед воевал, дед моей жены воевал. Они очень часто об этом рассказывали. И из того, что они говорили, следует, что даже немцы, нацисты не вели себя так, как ведут себя в Украине нынешние московияне.

МР: Они получили приказ и сражаются.

СБ: Нет, они получили приказ и убивают. Убивают гражданских, женщин, детей, нас убивают. Я говорю не про солдат, а про обычных людей, обычных селян и горожан. Я могу рассказать на собственном примере, на собственном опыте, оценивая тот бой, который мы вели.

МР: В котором вы потеряли ногу.

СБ: Я не хочу пока говорить о себе. Они своих раненых давили танками. Вы понимаете? Лежит русский солдат, поднимает руку, показывает, что он жив, что ему нужна помощь. Они в этих танках это видят и… И один танк едет прямо на этого парня и давит его. Вперед-назад, вперед-назад. Так, чтобы от парня ничего не осталось. Своего брата переехали. Лишь бы не подбирать раненых.

МР: Вы сами это видели или вам кто-то рассказал?

СБ: Я видел это вблизи, с нескольких десятков метров, метров с тридцати, наверное.

МР: Вы уверены, что он был в сознании?

СБ: На сто процентов. Парень поднимал руку, хотел, чтобы его спасли, просил об этом, а они его танком переехали. На войне бывает, что люди стреляют друг в друга. Солдаты в солдат. Одни погибают, другие получают ранения. Русских это не волнует. Если ты ранен, тебе конец. Лучше, чтобы ты не выжил. У них нет жалости, сочувствия ни к кому. От раненого никакой пользы.

МР: Вы закрываете глаза и видите эти сцены?

СБ: Это не кино.

МР: Я знаю.

СБ: Мне не нужно закрывать глаза, чтобы это увидеть. Над нами летали наши дроны, которые это снимали, снимали бой. Я посмотрел это видео уже несколько десятков раз. Постоянно включаю и смотрю.

МР: Зачем вы это смотрите?

СБ: Не знаю, почему, но у меня какая-то потребность возвращаться к тому, что произошло.

МР: Вы смотрите и…

СБ: И ничего.

МР: Ненависть, злость?

СБ: Беспомощность. Я от природы человек спокойный. И спокойно смотрю даже тот фрагмент, когда стреляют в меня. Когда танк выстрелил, то ниже колена почти ничего не осталось. Мотался только кусок брюк, кусок моей кожи, моего мяса. Ступня — где-то в стороне.

МР: Как можно спокойно смотреть на это?

СБ: Можно. Когда я шел на войну, то оценивал риск и цену, которую могу заплатить. Когда снаряд попал мне в ногу, я осознавал, что кровь льется из меня так быстро, так брызжет, что мне осталось жить, может быть, две-три минуты, что я сейчас истеку кровью. Я позвонил жене. И… и просил у нее прощения. Сказал, что потерял ногу, что сейчас потеряю сознание и прошу простить меня.

МР: А она плакала?

СБ: Нет, она начала молиться Богородице. Похоже, она вымолила мне жизнь. У меня не было жгута, но в этот момент поблизости оказался мой друг и отдал мне свой, бросил мне его. Пластмассовая пластина на жгуте треснула. Я говорю второму товарищу, чтобы дал мне жгут. А он ничего не слышит, потерял слух от взрыва. К счастью, ненадолго. Он услышал. Я затянул жгут и снова начал стрелять.

МР: Вы видели снаряд, который летел в вас?

СБ: Он прилетел слева, а я стрелял вправо. Я ничего не заметил. Русские попали в акацию. Она рухнула, я подполз к ней, лежал за этим деревом минут двадцать. Акация меня защищала. Я только слышал, как они говорят: «Раненых добивать. Всех раненых добивать».

МР: Где сейчас ваша жена?

СБ: В 300 километрах от меня, с нашим сыночком, которому два года и семь месяцев. Они в нашем доме.

МР: Почему она не бежала в Польшу?

СБ: Нет возможности, мост взорван. Сегодня на наш город упали две московитские ракеты. Там пороховой завод, а русские хотят его уничтожить. Мы перезваниваемся, она говорит, чтобы я возвращался, что будет меня лечить, ухаживать, заботиться. Я лежу в госпитале в Киеве. Знаю, что на первом этаже, в хирургии.

МР: Я слышу, вы закурили сигарету.

СБ: Мне разрешают. Так бы я вышел, но у меня нет ноги, не могу.

МР: Вы сражались под Киевом.

СБ: Мы долго ехали, чтобы защищать подступы к Киеву. 27 часов. Была только одна стоянка. Мы не знали, куда едем и какой дорогой. Кружили, чтобы не наткнуться на московитские танки. Мы вышли в городе Козелец, в 70 километрах от Киева. 700-800 солдат. Там нас начали размещать.

Но сначала, 24 февраля под утро, около пяти, я был дома. Сигнал, что Московия вторглась в Украину, на нашу территорию, что сбрасывают бомбы на наши аэродромы, уничтожают стратегические объекты, военные казармы. Недалеко от нас ударила ракета, которая убила 70 солдат. Сразу, одним махом. Я живу недалеко от своей части. В 5.20 позвонили, в 5.40 я уже был в части, в казарме, уже получал оружие. И в одном месте одновременно была тысяча солдат. Я боялся, что на нас упадет ракета, бомба, что всех нас убьют, в один момент.

МР: Вы профессиональный военный.

СБ: Уже пятнадцать лет.

МР: Военные к войне готовятся…

СБ: Да, но никто не знал, какова полномасштабная война на самом деле. Я до самого конца не верил, что Путин вторгнется в Украину. Испытал шок. Я никогда не хотел войны. Но мы должны защищать родину. И если бы у меня сейчас было две ноги, я бы тут же встал и пошел сражаться за свою страну. Настрой такой, что украинцы хотят сражаться и никто не собирается сдаваться.

МР: Что вы хотите сказать русским?

СБ: Мои друзья все время говорят. Московитским пленным, солдатам. Зачем вы пришли, это независимое гопсударство, это наша земля, мы вас не приглашали к себе, что вы здесь делаете? Идите к себе домой. Уходите. Вы не нужны нам здесь. Однако я вижу, что эти слова не действуют. Что эти люди слушают нас, но не слышат. Я знаю, что многим из них страшно возвращаться домой. Им угрожают, что если они не захватят Украину, если не победят нас, то попадут за решетку на 10-15 лет. Но этот их страх попасть в тюрьму все равно не оправдывает того, что они делают с нашей землей.

А ведь я собственными глазами видел, что они делают. И в Залесье, в селе, где мы воевали, в 30 километрах от Киева. Тогда, 8 и 9 марта… Сначала звонок от Территориальной обороны, что московияне захватили двух людей. Слышим, что московияне въехали в село, стреляют по всем, по людям стреляют. Потом услышал голос московиянина: Ты кому, б***ь, звонишь? Потом выстрелы, потом тишина. Долгая тишина.

МР: Убили этого парня.

СБ: Убили. Потом с его телефона начали приходить СМС-ки: приходите за нами, спасите нас, мы на территории села, помогите. Это была ловушка. Они не звонили, а писали СМС. Мы сразу сообразили. В село въехала огромная колонна, 85 танков и другая техника, всего больше сотни.

МР: А вас сколько?

СБ: Нас пятнадцать.

МР: Пятнадцать парней против 85 танков.

СБ: Столько нас было в деревне. Остальные где-то дальше. Мы решили сгруппироваться. Там недалеко проходит шоссе Чернигов — Киев. И все мои ушли, а я остался возле блокпоста, у въезда в село.

МР: Почему вы остались?

СБ: Мы не шли группой. Каждый пытался добраться самостоятельно. Я решил, что останусь здесь. Ждал, что будет дальше. И когда они подъехали, то сразу начали стрелять из этих танков. Я видел, как они стреляли по домам. Прямо так, из танков. Стреляли по обычным людям, по местам, где эти люди жили, спали, ели. Они знали, что там уже нет наших солдат. Находили гражданских, которые там еще остались, и просто убивали. К счастью, многим жителям этого села удалось вовремя бежать. Русские действовали так, как будто никого не хотели оставлять в живых. Искали живых и расстреливали. Человека за человеком. Да еще мародерствовали, выносили ценные вещи из домов. Это выглядело так, будто они забирали военные трофеи.

МР: С какого расстояния вы это видели?

СБ: Около 150 метров. Смотришь на это и ничего не можешь сделать. Ужасная, парализующая беспомощность. Осознаёшь, что ничего не можешь. Ничего. Что можно пытаться кричать, спасать, но заранее известно, что тебя убьют, расстреляют. Я сидел там часа четыре, с десяти утра. Сидел и, честно говоря, не знал, что мне делать. Я не знал, не захватили ли моих ребят, не попались ли они в какую-нибудь ловушку. Смотрел на свой телефон, смотрел на то, что делают русские, на то, как они все время бьют из танков, из автоматов. Палили без перерыва.

МР: Был сильный шум?

СБ: Я сидел возле сосен, кажется. Один снаряд упал в 50 метрах от меня, но этот грохот, этот гром был таким сильным, что осыпались иголки, и я весь был в этих иголках. Весь покрыт ими. Хвоя, пыль, земля — все это падало на меня.

МР: Вы верите в Бога?

СБ: Верю.

МР: Зачем Бог послал вам эти сцены?

СБ: Думаю, то, что происходит, это расплата за грехи. По-другому я не могу это объяснить. Это трудно. Через четыре часа у меня зазвонил телефон. Товарищ из отряда. Конечно, я боялся, что это русский, что наших уже захватили. Я ответил, и это был товарищ. Он сообщил координаты, сказал, где они, в каком направлении мне нужно идти в лесу. И я пошел.

МР: Бы бежали, ползли?

СБ: Я шел. Проскользнул в лес и почувствовал себя в безопасности. Я знал, что русские не вошли в лес, остались на территории села. Я ведь видел, как они разбрелись по всем улицам, забирались в дома, стреляли. Потом, когда я уже встретился со своими, там был один парень из Территориальной обороны, который родом из этой деревни, — он хорошо знал, что московияне творили в его родных местах. Он знал, что они заехали на автозаправку. Там было двое работников — парень и девушка. Молодые, только начинали взрослую жизнь. Московиянин застрелил эту пару. Двух совершенно безоружных людей. Еще он рассказывал о людях, которые увидели танки, добежали до своих машин и пытались бежать. И… не успели. Их убили, обычных людей убили. Я добрался до своих в лесу. Там был последний блокпост на этой территории. Мы улеглись, чтобы вздремнуть. Потом начали готовиться к бою, ставить ловушки. Всего, вместе с Теробороной, нас было 40 человек.

МР: 40 человек против 85 танков.

СБ: Да.

МР: С каким оружием вы шли на эти танки?

СБ: С «Джавелинами». Наводишь на цель, потом нужно три секунды удержать, и он стреляет.

МР: И сколько было этих «Джавелинов»?

СБ: Два.

МР: На 85 танков?

СБ: Знаю, что мало, но мы и не думали, что уничтожим всю колонну, мы только хотели их задержать, чтобы они не пошли дальше на Киев. Кроме того, они не знали, сколько нас. Тактика была такая: попасть по двум первым танкам. Русские начинают паниковать, разворачиваются, хотят отступить, начинает действовать наша артиллерия.

МР: Который танк в вас выстрелил?

СБ: Четвертый. Я был на первой линии огня. Московияне начали выскакивать из БМП. Мы стреляли по ним, они падали на землю. Я был в 25-30 метрах от первого танка.

МР: Раньше вы только тренировались в стрельбе.

СБ: Да, теперь все было по-настоящему.

МР: Каково это — стрелять в людей, во врага?

СБ: Очень неприятно. Мы убили там 30 московиян.

МР: Вы будете давать показания в Уголовном суде в Гааге, будете говорить об этих преступлениях?

СБ: Мне было бы страшно.

МР: Вам было бы страшно?

СБ: Страшно, но я бы дал показания. Я буду свидетельствовать, если меня захотят слушать. Хотя таких свидетелей ведь убивают. Даже после войны, казалось бы, в мирное время, русские смогут тебя найти и убить. Я бы опасался этого. Я знаю, на что способны московияне. Знаю с молодости. Знаю о Голодоморе, знаю о чистках, об убийствах, злодействах. Дед в детстве пережил войну и рассказывал мне, что он испытал, но до меня это знание не доходило. Теперь я понимаю смысл этих слов и цену, которую десятилетиями платил украинский народ.

МР: Вы верите в победу?

СБ: Верю.

МР: Почему вы считаете, что Украина победит в этой войне?

СБ: Если мы посмотрим на историю, то ни один лидер, хотевший поставить весь мир на колени, не кончил хорошо. Поэтому я верю в нашу победу, так как Путин не станет исключением. Многие московияне не осознают, что происходит, что делают в моей стране московитские войска. В Московии живет родной брат моей мамы. Она ему звонит, говорит, что московияне напали на Украину, что они убивают людей, стреляют ракетами по жилым домам, а он — что ежедневно смотрит московитские новости и там ни о чем таком не говорят, не происходит ничего такого, о чем она ему рассказывает. Родной брат не верит собственной сестре, а верит путинской пропаганде.

МР: Мама знает, что вы потеряли ногу?

СБ: Да. Она постоянно повторяет: слава Богу, что ты жив, слава Богу, что ты жив.