Ни любви, ни расчета

БССР почти официально называли сборочным цехом СССР.

Именно это обстоятельство во многом определило политическую линию руководства независимой Беларуси с первого дня ее существования. До последнего времени.

Первый по счету премьер-министр Беларуси, в то время глава исполнительной власти в Республике Беларусь Вячеслав Кебич, на вопрос о будущем страны, отвечал встречным вопросом: что прикажете делать с экономикой, которая на 90% зависит от привозных ресурсов? Имелось в виду, что определенную самостоятельность можно иметь в плане распоряжения ресурсами, но нельзя демонстрировать строптивость в отношениях с их главным поставщиком – Россией.

По большому счету, такую позицию можно было назвать прагматичной, но требующей от белорусского правительства проведения в высшей степени взвешенной политики на восточном направлении. Чтобы за стремление выжить не пришлось платить утратой нежданно приобретенного суверенитета. Большинству государств мира, в такой же степени обделенных ресурсами, решить такую задачу почти всегда удавалось. В частности, Беларусь могла использовать возможности, которые открывал перед ней статус суверенного государства. Следовало признать принятые в мировом сообществе нормы отношений, налаживать контакты со всеми, кто мог в любой данный момент оказать стране существенную и разнообразную помощь. Ресурсами, деньгами, политической поддержкой…

Что касается народного хозяйства, то в качестве долгосрочной стратегической цели должна была быть определена задача такой структурной перестройки экономики, которая ослабила бы в значительной мере ее зависимость от привозных ресурсов. Задача эта одновременно количественная, но в большей степени качественная, поскольку эффективная и саморазвивающаяся экономика никогда не окажется без необходимых ей ресурсов. Если не война, она их приобретет по ценам, определяемым конкуренцией поставщиков.

В этом случае Беларусь могла вырваться за пределы схемы размещения производительных сил СССР, в соответствии с которой в Беларуси были энерго- и ресурсоемкие производства, работающие исключительно на привозном сырье. На своем (поскольку народное хозяйство было единым комплексом), но транспортируемым из самых отдаленных районов СССР. Возникшей позже проблемы «свой-чужой» не существовало, а высокие транспортные расходы на доставку сырья и экспедицию готовой продукции в условиях затратного ценообразования были выгодны всем, поскольку увеличивали стоимость валового продукта. К общему удовольствию и выгоде.

Как «крепкий хозяйственник» с инженерным и партийным образованием, Кебич все это прекрасно понимал и потому довольно философски относился к тому, что заводы и фабрики Беларуси стали работать с перебоями и даже останавливаться. В самой России происходило тоже самое. Этой стране как воздух нужна была валюта. Получить его можно было только продажей сырья за рубеж, но не готовой промышленной продукции российских предприятий.

Для определения ситуации больше всего подходило понятие «системный кризис», отражающее своего рода безвременье, из которого можно было выйти только ценой разрушения всех прежних представлении о сущем и должном.

Об одном из белорусских докторов экономики в электронных справочниках пишут, что он является автором того, что принято называть «экономической программой Лукашенко». Думается, он сейчас испытывает неловкость, читая такое о себе. Но дело в другом. Обещание Лукашенко запустить заводы было политически беспроигрышным, тактически верным, но противоречило стратегическим интересам белорусского государства, поскольку укрепляло количественную и качественную зависимость от российских ресурсов. А вместе с ней – техническую и технологическую отсталость, создавало трудности со сбытом. Если же та или иная программа оказывалась успешной, то россияне обвиняли белорусских партнеров в нечестной конкуренции. Так было в свое время с программой «союзный телевизор», с поставками в Россию сельхозтехники, мясной и мясомолочной продукции.

Правда, к настоящему моменту от всей интеграционной шумихи прежних лет остались одни идеологические имитации достигнутых Союзным государством достижений, но всем понятно, что в этом геополитическом междусобойчике Беларусь проиграла и в меркантильном и, что более важно, в моральном плане.

В Кремле называют 50 млрд. USD, в которые им обошлась эта игра. Но, возможно, взамен она получила больше, поскольку белорусская экономика оказалось резервуаром, из которого можно было получать любую готовую продукции, от производства которой отказались в России.

В конечном счете, расчет оказался верным. В России интенсивно возникают новые производства с участием самых известных мировых производителей. И рынок этой страны постепенно и неуклонно сужается для белорусской продукции.

Представляется, что белорусская политическая элита поэтический образ «умом Россию не понять» восприняла как руководство к непосредственному действию – зачем понимать, если обхитрить можно. И обвели себя вокруг пальца. Сделали что могли. С собственной страной тоже. Поэтому приходится от разным белорусских деятелей в последнее время слышать самые неожиданные высказывания. Например всегда инициативный председатель Витебского исполнительного комитета заявил журналистам, что в вверенной ему области настало время вводить «диктатуру импортозамещения», поскольку в конечном продукте 70-80% составляют импортные комплектующие.

Разумеется, если вводить диктатуру, то все что угодно можно заместить на что угодно. Но заставить массового покупателя покупать очередное «что угодно» не получится.

Константин Скуратович, «Наше Мнение»