Депобедизация

Чучельная шкура уже трещит по швам и скоро лопнет.

Когда Путину предложили распотрошить чучело Великой Победы, зашить в него придворного политтехнолога и приказать ему маршировать, приплясывать и кланяться царю, тот думал недолго.

Разбили музейную витрину, достали экспонат, отряхнули пыль, высыпали опилки и запихнули в эту шкуру какого-то жулика. Сначала похихикивали, как ловко вышло: народу воскрешение понравилось (ему вообще нравятся воскрешения), Победа рьяно козыряла новому Главнокомандующему, словно не видя никакой разницы между этим и прежними; оживленное божество можно было водить за собой на поводке, пугая им супостатов и внушая благоговение верующим.

Было очень удобно, а интеллигенцию, которая все сетовала, что такое использование мощей есть осквернение святыни, проигнорировали. Да еще и тех, кто брюзжал об осквернении святынь, самих обвинили в осквернении святынь.

А кроме интеллигенции никто и не стал спорить с тем, что двадцать миллионов человек погибли не за Родину, а за Сталина.

Кроме интеллигенции, всех будто бы и устраивало, что «этого больше не должно повториться никогда» как-то само превратилось в «если надо, повторим».

И превращение дня памяти и мира в милитаристский карнавал тоже не устраивало, кажется, только интеллигентишек, западных наймитов.

Народ можно понять. Народ рядится на майские шашлыки в выцветшие гимнастерки и пилотки, чтобы ощутить связь с предками, неслучайность своего нищего и суетного существования, оправданность и осмысленность повседневных лишений. Люди косплеят фронтовиков, потому что хотят почувствовать себя продолжателями дел тех, кому выпала великая и ясная миссия — защитить свою семью и освободить свою Родину от беспощадного врага.

И власть понять можно. Власть уже каждый день рядится в жуковский китель, чтобы скрыть свою ничтожность, свою безыдейность, свою вороватость, свое полное моральное банкротство. Ряженые генералы тоже притворяются наследниками фронтовиков, но на самом-то деле являются наследниками НКВД, продолжателями дела заградотрядов и конвоев, которые гнали освобожденных из немецкого плена солдат теперь уже в советские лагеря. Так что и их «можем повторить» оборачивается повторением не боевых подвигов, а заградотрядовских.

Власть выжимала из Победы все; когда один скоморох выдыхался, его из чучельной шкуры вытряхивали и зашивали туда следующего, а прочие стояли кругом и идей набрасывали — что еще этакого может исполнить выпотрошенное божество. Оно получалось как бы дрессированное, оно любые трюки умело. Ему поручали волшебство с выборами, ему поручали за Крым пояснять, ему поручали и далекую Сирию жечь, и оппозицию дома кушать, и со всем чучельная Победа справлялась. Пока ей не приказали сбацать реплику Великой отечественной.

Задача оказалась не из простых. Играть надо было за наших, а вести себя, как фашисты: начать войну с ночных бомбежек Киева, прямо по тексту песни, а людям внушить, что напали на нас; захватывать чужую землю и к себе приштопывать, а доказывать, что своих освобождаем. Наконец, русских людей, хоть и с украинскими паспортами, в братские могилы сталкивать, аккурат по-эсэсовски, а чтобы по эту сторону телевизора все верили, что нацисты как раз те, кого освобождать пришли. Сложно, короче, не спрашивайте. Даже у чучела, даром, что кроме битой молью шкуры ничего оригинального в нем не осталось, шерсть дыбом встала.

Но ничего, пригладили, бутафорских орденов навешали, пилотку нахлобучили поглубже и отправили народ окормлять. Народ засомневался в начале: вроде бы отечественная война получается у них, а не у нас? — но чучелу удвоили, утроили эфиры, а кто его стеклянным взглядом гипнотизироваться не желал, тому пообещали срок, если вякнет. И как-то сработало все-таки.

С этой стороны телевизора сработало. А с той началось непредвиденное. С той стороны война оказалась Отечественной по-настоящему. Их враг из потешного, гипотетического стал самым настоящим, беспощадным — и самое главное, бессмысленно жестоким. И весь мир, как ни плясали скоморохи, не верил отчего-то, что чучело живое. Стало ясно, что эту войну царю не выиграть. Что будет поражение — раньше или позже, более катастрофическое или менее — но Победа Поражением обернется непременно. Но отыгрывать назад уже было поздно.

Мне хочется себя успокоить, и я говорю себе: может быть, это поражение будет для нашего народа освобождением. Потому что чучельная шкура трещит уже по швам и скоро лопнет. И только когда она лопнет, люди поймут, что их обманывали. Что внутри чучела прятались урки и прохиндеи. Что это было не чудо воскрешения, а надругательство вандалов над телом святого.

Есть вещи, которые нельзя людям объяснить. С бумаги или по ютьюбу они кажутся ерундой, или вообще непонятно, о чем там тебе бубнят: как это — не нацисты, как это — не та война, как это — нас там не ждут, как это — фашисты как раз у нас, да ну брось! Какие-то вещи не поймешь, если их не прожить.

Может, и хорошо, что сейчас наша власть эксплуатирует память павших на фронтах Великой Отечественной именно таким — самым поганым, самым людоедским и самым безвкусным способом из всех возможных — в меру своих собственных безвкусицы и людоедства. Может, и хорошо, что в самый разгар этого некрошапито она обделается посреди мировой арены, только тогда и лопнет несчастная шкура. Только тогда наконец поймут что-то люди. Только тогда произойдет депобедизация Московии, и мы перестанем танцевать со скелетами, отпустив духи предков на покой.

Но безумно жаль десятки тысяч ни за что убитых людей. Жаль стертые с лица земли цветущие города. И еще жаль, что словосочетание «русский солдат» еще долго будет не с защитой Родины будет отождествляться, а с изнасилованными женщинами, с убитыми детьми, с белыми лентами, которыми связаны за спиной руки у людей в экскаваторных рвах, и с ворованными добром, которое нищая армия на нищую родину нищей родне.

Зря царизм решил бить стекла музейных витрин. Легко было и хорошо заставлять чучело плясать и себе в ноги кланяться — и ничего другого так и не сделали, чтобы увлечь или хотя бы развлечь народ, да и кормить его было как-то не с руки. Народная вера в Победу хоть как-то цементировала извечные топи, на которых стоит сожранный гнилью аляповатый дворец путинского режима. Когда сама власть веру в Победу разрушит и разъест окончательно, дворец этот, памятник провинциальности, спеси, узколобости и мегаломании своих обитателей, ничем не заслуживших править великой державой, вздрогнет, покачнется и утопнет в трясине русского безвременья.

Дмитрий Глуховский, «Фейсбук»