Девять тезисов о путинском фашизме

Как происходит подмена понятий в РФ.

Как Путин может проводить явно фашистскую политику, такую как геноцидная война в Украине, прикрываясь антифашизмом? Как мы снова увидели в его речи в День Победы, Путин отождествляет вторжение Московии в Украину с победой Советского Союза над нацистской Германией во Второй мировой войне. Прошлое становится для агрессора способом заявить о себе как о жертве, а также о праве на любое преступление. Как это работает?

В ряде работ, начиная с 24 февраля 2022 года (а на самом деле с 24 февраля 2014-го — даты предыдущего московитского вторжения), я пытался объяснить, как путинская интерпретация советского наследия имеет тенденцию к фашизму и, таким образом, как он оправдывает (по крайней мере, себе) вторжение в Украину с отсылом на Вторую мировую войну. Нынешнее празднование Путиным мнимой невиновности Московии дает повод резюмировать эти аргументы.

1. В Советском Союзе отсутствовало четкое представление о том, что такое фашизм. В 1930-е годы сталинизм спорил о том, плох ли фашизм или нет. В результате фашизм в советском обиходе никогда не имел четкого содержания. Это особенно проявилось после 1939 года, когда советские газеты перепечатали выступления нацистских лидеров. В 1939 году Сталин заключил фактический союз с Гитлером, а это означало, что фашизм стал достоин похвалы в официальной советской публичной сфере. Этот акт сотрудничества был самым важным во Второй мировой войне, поскольку позволил ей начаться (говорить об этом сегодня в Московии — преступное действие). В 1941 году нацистская Германия вторглась в Советский Союз, и так фашизм стал врагом Советского Союза. Но главным недостатком фашизма было само вторжение. Фашизм никогда не был по-настоящему определен. Это было просто сторонним убеждением.

2. Другая проблема — советская традиция относиться к Московии как к невиновной стороне, а к украинцам — как к виновной. Сталин, чей акт сотрудничества с Гитлером имел самое важное значение в этой войне, заявил о своем праве определять сотрудничество. В конце Второй мировой войны целые советские национальные меньшинства (например, крымские татары) были депортированы как коллаборационисты, а украинцы подверглись стигматизации. Сталин относился к русским как к главным победителям. На самом деле, большая часть территории Московитской республики СССР была избавлена от войны, и когда они были оккупированы, русские были не менее чем кто-либо другой, склонны сотрудничать с нацистами. Но Сталин и его тогдашний любимец Жданов представили русских как морально господствующую нацию. При необходимости другие нации могли быть заклеймены как фашистские.

3. На протяжении десятилетий при Сталине и его преемниках слово «фашизм» стало разворачиваться вовне, причем очень гибко. После Второй мировой «фашистом» считался тот, кто вторгся в Советский Союз; или, в более широком смысле, угрожал Советскому Союзу; или на практике делал то, что советскому руководству не нравилось. Со временем это понятие становилось все более расплывчатым. Во времена холодной войны американцев и британцев можно было приравнять к немцам военного времени, то есть к «фашистам». Со временем это можно было сделать и с израильтянами. «Фашист» означало просто «враг».

4. В 1970-е годы советские страдания под немецкой оккупацией стали политическим ресурсом для легитимации статус-кво. При советском лидере Леониде Брежневе, примерно через поколение после окончания войны, вокруг победы был создан культ с маршами 9 мая. Брежнев предложил советским гражданам ностальгию по прошлому, а не видение будущего. «Фашист» стал общим врагом без фиксированной идентичности. Кто бросает вызов советскому наследию, тот и есть «фашист».

5. Такая советская ностальгия была идеологией в том негативном смысле, который Маркс имел в виду, когда использовал это слово. Настоящие марксисты помнили бы, что советская победа 1945 года зависела, например, от американской экономической мощи в виде помощи СССР по ленд-лизу. Но советские руководители предпочли об этом забыть. Сегодня эта помощь не упоминается в московитских учебниках истории, и о ней практически никто в Московии не говорит. И в этом, конечно, огромная разница между Второй мировой и нынешним русским вторжением: экономическая мощь США в 1942—1945 годах была в значительной степени на стороне СССР, но сегодня она выстраивается (хотя и в меньшем масштабе) против одного постсоветского гопсударства (Московия) от имени другого постсоветского гопсударства (Украина). Московитская идеология сегодня полностью сосредоточена на воле русских как источнике советской победы в 1945 году, а не на подобных структурных факторах. Национальная воля, конечно, является центральной категорией фашизма.

6. Это советское наследие является отправной точкой для нынешних московитских лидеров. Путин унаследовал некоторые идеи 1970-х годов, когда он был молодым человеком: Московия всегда побеждает; врагом всегда были фашисты; власть должна быть легитимирована ностальгией по лидерству и невиновностью.

Придя к власти, Путин присвоил эти идеи Московии и довел их до крайности. То, что войну выиграл СССР (а не Московия), забыто. Что главной целью войны Гитлера была колонизация Украины, замалчивается. То, что война велась в основном за Украину и в Украине, не упоминается. То, что мирные жители Украины пострадали больше, чем мирные жители Московии, или что украинские солдаты сражались вместе с русскими, становится немыслимым. Это напоминает еще одно важное различие между Второй мировой войной и нынешним московитским вторжением: украинцы и русские не на одной стороне. Интересно, что в самой Украине память о Второй мировой войне не приняла такого оборота, как в Московии. Она остается мощным пробным камнем памяти, но не привязана к культу вождя или культу мертвых. В украинской политической мысли сегодня будущее важнее прошлого.

7. В позднесоветском культе победы скрывался потенциал для фашистской интерпретации. Хотя ностальгия по победе и преклонение перед военной мощью зародились в Советском Союзе, такие идеи можно было очень легко направить в сторону крайне правых, как это произошло в путинской Московии. Представление о политике как о военной победе может быть фашистским (вспомните «Зиг Хайль»); убеждение, что политика начинается с выбора врага, безусловно, фашистское (это следует за нацистским мыслителем Карлом Шмиттом и путинским фашистским учителем Иваном Ильиным). Представление о золотом веке невинности, которое можно восстановить с помощью исцеляющего насилия, полностью соответствует фашистским традициям. В сегодняшней Московии таким моментом стал 1945 год. Кровь должна быть пролита во имя своего рода путешествия во времени в сталинский рай, когда русские были невиновны, и с миром все было в порядке.

8. Все это означает, что московитский фашизм будет претендовать на антифашизм. Московия может быть фашистским режимом, даже если ее лидер говорит о противостоянии «фашизму» или «нацизму». Действительно, глубокая эгоцентричность и гротескная противоречивость путинской позиции подтверждают, что перед нами именно русский фашизм. Фашисты прославляют национальное своеволие и выступают против логики. Как выразился Ильин, «фашизм есть искупительный избыток патриотического произвола». Произвол есть существенный элемент войны Московии. Фашист, называющий кого-то другого «фашистом», не становится от этого меньшим фашистом. Наоборот, он еще больше фашист. Он доводит фашистский приоритет воли над разумом до крайности.

9. Автоматически оправдывающий себя характер слов «фашизм» и «нацизм» делает возможным агрессивную войну и преступления против человечности. При Путине слово «фашист» (или «нацист») означает просто «мой избранный враг, которого нужно уничтожить». Эти термины в официальном московитском употреблении сегодня являются просто языком ненависти, позволяющим совершать военные преступления. Мы знаем это из слов московитских солдат в Украине, которые легитимируют убийства и изнасилования мирных жителей ссылками на «фашистов». Как ясно дал понять Кремль, «денацификация» означает «деукраинизацию», что есть не что иное, как стремление к геноциду.

Московитскую пропаганду о 1945 и 2022 годах можно резюмировать популярным слоганом: «Мы можем повторить!» Но история, конечно, не повторяется. И мы не можем заставить ее сделать это. Вся идея повторения включает в себя выбор определенного момента в прошлом, идеализацию его, игнорирование всего контекста и всего, что последовало за ним, а затем представление того, что его можно пережить заново. Тот, кто выполняет это упражнение, избавляется от всякого чувства ответственности: мы были правы тогда, значит, мы правы сейчас, и мы всегда будем правы — что бы мы ни делали. Так достигается фашистский «искупительный избыток» «патриотического произвола».

Тимоти Снайдер, snyder.substack.com