«Я беременна, мой брат — инвалид, и нас хотят выселить»

Беларусы из-за бюрократической ошибки могут лишиться жилья.

Олеся и Петр Яцуковичи — маленькие люди, пострадавшие от бюрократической ошибки. Двадцать лет назад их родителям достался арендный дом от сельскохозяйственного предприятия с поэтическим названием «Свитязь», где они оба работали. Естественно, с прицелом на будущую приватизацию. Спустя годы обнаружилось, что права собственности у колхоза на эту недвижимость нет и принадлежит она третьему лицу. Мечты о выкупе дома были отложены на потом. Ну а дальше — череда несчастий и, как итог, возможное выселение. Абсолютно в никуда, пишет onliner.by.

История одного диагноза

Изгрызенный зубами старости дом стоит где-то в глубине агрогородка. Его едва прикрывает от недобрых взглядов покосившийся забор. Но и он, словно не выдержав окружающей стабильности, стыдливо прилег на землю. Внутри по-деревенски прохладно и скромно: старые обои, знакомые многим бабушкины покрывала, скрывающие «уставшую» мебель, печка с котлом внутри, пожирающим дрова… Туалет здесь все еще на улице, а за водными процедурами нужно отправляться в общественную баню.

— Если бы это была наша собственность, мы бы привели ее в порядок. Но пока в этом нет смысла. Вот он и разваливается потихоньку, — как будто оправдываясь, говорит Олеся.

Во дворе копошится Петр, старательно высаживает лук. Он тут главный хозяин — у него в подчинении четыре курочки, кот и собака.

— Утром покормлю их, а потом весь день делаю что хочу. В компьютере сижу — фильмы смотрю, игры… Вечером гуляю с другом, иногда фотографирую, музыку слушаю. Иногда езжу в социальный центр на разные мероприятия, — перечисляет Петр и вдруг неожиданно добавляет: — Для снятия стресса иногда покуриваю — все ж мы люди. Таблеток очень много ем, очень. Пару раз пробовал их не пить, но у меня уже зависимость.

У мужчины — вторая группа инвалидности. Сестра вспоминает, что в детстве он часто болел простудами, а еще был очень эмоциональным: когда его дразнили, он слишком остро на все реагировал, мог сбежать с уроков. При этом обладал хорошей памятью и неплохо учился.

— В какой-то момент родителям предложили отдать его в спецшколу в Ивье. И я до сих пор злюсь, что они не отстояли Петю и согласились. Возможно, учителя думали, что у нас проблемная семья (мама иногда выпивала) и поэтому брату нужна помощь. Хотя у него были одноклассники, которые учились хуже, даже читать до сих пор не умеют. При этом закончили 11 классов. А Петя уехал в Ивье и возвращался домой только на каникулах.

Уже в спецшколе у мальчика начались первые приступы. Ему поставили диагноз «эпилепсия» и перевели на домашнее обучение. Приступы случались довольно часто, даже когда он стал совершеннолетним.

— Он мог по три раза в месяц попадать в реанимацию. Я решила заняться его здоровьем. Отвезла в Минск к хорошему врачу, который поставил новый диагноз — неэпилептические приступы на фоне эмоций. Они с ним случаются, когда он перенервничает. А так он может их контролировать, — объясняет Олеся. — Ему назначили другое лечение, и теперь припадки у него бывают всего раз в полгода.

Статус инвалида у молодого человека сохранился. Он так и не получил высшее образование, не может работать. Живет на социальную пенсию в 330 рублей (хорошо, что с деньгами помогает сестра). Все его существование замкнулось на этой деревне и конкретном потрепанном доме. Но даже родная обветшавшая хата норовит выплюнуть Петра на улицу, в устрашающую неизвестность. А вместе с ним и сестру, которая хоть и не живет в этом доме много лет, все еще остается прописанной.

Мечты о лучшей жизни

Вообще семьи Яцуковичей — Милевских могло и не случиться в этом агрогородке. Их привел сюда поиск лучшей жизни — эта банальная формулировка все еще не лишена привкуса тоски и боли.

— В 2002 году мы переехали в Валевку из Витебской области. Родители тогда трудились в колхозе, зарплату выдавали мукой, макаронами… Было тяжело, — говорит Олеся. — Однажды отец приехал в Новогрудок навестить своего приятеля, сидевшего в ЛТП. Познакомился с местными людьми, они уговорили перебраться в Валевку: мол, и жилье здесь найдется, и работа. Так и произошло: папа устроился в колхоз подвозчиком, мама — дояркой. Председатель выделил нам половину частного дома на улице Молодежной. Даже грузовую машину дал, чтобы мы туда вещи перевезли.

Семья из пяти человек (супруги, два сына и дочка) прописалась в арендной двухкомнатной квартире. Вторая половина дома принадлежала другим людям — они приватизировали ее еще в 90-х. По воспоминаниям девушки, жилье было абсолютно пустым, в нем отсутствовало электричество, вода. Потихоньку его начали обустраивать. Но потом размеренную реальность, словно крекер, надломила первая трагедия.

— В 2007 году умер отец. Я не очень хорошо помню тот несчастный случай: кажется, он заправлял бензопилу, и она взорвалась. Он сильно обгорел. После этого мама начала сильно пить, а к нам зачастили соцработники, проверяли обстановку дома. Но у нас все было под контролем: мама продолжала работать, мы с Вовой учились в местной школе, Петя — в Ивье, — вспоминает Олеся. — Все домашние хлопоты и забота о братьях лежали на мне, хоть я и была самой младшей. До сих пор им как вторая мамочка.

Вскоре все дети разбрелись по разным уголкам Беларуси. Олеся поступила в Минск на физика, но не доучилась: из-за несданного экзамена лишилась общежития и вместо зазубривания формул была вынуждена продавать на ярмарке бижутерию. Потом устроилась в ресторан официанткой, доросла до старшего администратора. Владимир закончил ПТУ, сменил несколько профессий и в конце концов устроился трактористом на теплицы в Бресте. Там ему дали общежитие, где он и прописался. Петр остался в родной Валевке.

Мечты погребены обстоятельствами: кто виноват?

— Примерно шесть лет назад мама решила выкупить нашу половину дома, — продолжает девушка. — Написала заявление, начала собирать документы. И тут выяснилось, что юридически колхозу эта недвижимость не принадлежит.

В Гродненском агентстве по гопсударственной регистрации и земельному кадастру владельцем до сих пор считается другой человек.

— Когда-то этот мужчина приобрел это жилье у колхоза, но через некоторое время вернул обратно. Однако договор купли-продажи не был зарегистрирован ни в БТИ, ни в налоховой, — уверяет Олеся.

По словам девушки, бывший хозяин два раза приходил к ее матери Ирине и требовал заплатить за него налох на недвижимость, угрожая выселением.

— Эта бюрократическая ошибка мешала нам приватизировать дом. И проблема все никак не решалась: мама была не слишком настойчивой, колхоз тоже не спешил восстанавливать свое право собственности. В 2020 году я написала письмо в прокуратуру Новогрудка с просьбой разобраться в ситуации, — говорит собеседница.

После этого дело, казалось, сдвинулось с мертвой точки: предприятие подало заявление в суд, чтобы вернуть себе здание на Молодежной и несколько других. Однако ему в этом отказали. Семья снова осталась ни с чем. Вскоре в дом ворвалась еще одна трагедия.

— У мамы был сахарный диабет. В ноябре она заболела коронавирусом, лежала на ИВЛ. Ковид дал осложнения на сердце, и через какое-то время она снова попала в больницу. После этого несколько раз повторяла, что скоро умрет. Но к Новому году повеселела, стала говорить, что еще поживет. И вот я позвонила ей 1 января, она сказала, что плохо себя чувствует. Петя вернулся домой от друзей, стал измерять ей сахар — он был сильно повышен. Вколол инсулин — не помогает. Чуть позже ей все же полегчало, он ушел спать, а мама просидела всю ночь без сна. Утром брат вызвал ей скорую. Врачи ехали из Новогрудка где-то 3—3,5 часа: сослались на большое количество вызовов, — вспоминает Олеся.

Женщину положили в терапевтическое отделение, назначили капельницы. Ее самочувствие улучшилось.

— Знаете, всегда страшно делать такие звонки, узнавать, что с родным человеком, — добавляет девушка. — Но когда я услышала, что она в терапии, то успокоилась. Видимо, зря. Через несколько дней маму перевели в реанимацию. А утром 7 января она умерла. Инсульт.

С тех пор одна из комнат навсегда опустела. Даже Петр в нее больше не заходит.

— Мама мне ни разу не снилась. Говорят, потому что сильно любила. Это грустно, я бы хотел, чтобы она приснилась, — как будто невзначай бросает мужчина.

В воздухе повисло выселение

Жилищный вопрос, словно утопленник, тут же всплыл на поверхность. Из колхоза пришло тревожное письмо: в связи со смертью Ирины, единственного нанимателя, Олесе и Петру дали три месяца на выселение.

— Я беременна, брат инвалид. Разве можно вот так просто выставить нас на улицу? — возмущается Олеся.

Оговоримся, что в договоре найма, заключенном между Ириной и предприятием на период ее работы, сказано следующее: в случае его прекращения или расторжения арендатор обязан сдать жилое помещение в течение трех суток.

Девушка утверждает, что несколько раз встречалась с представителями «Свитязи», но договориться с ними не получилось:

— Сначала они хотели просто меня выписать, а Петю сдать в дом-интернат для инвалидов. Но тогда он просто утратит свою дееспособность: не сможет распоряжаться пенсией, заниматься своими хобби, ездить ко мне в гости… А я не хочу лишать его нормальной жизни! Ведь он сам о себе может позаботиться.

Как вариант, семье предложили выкупить какой-нибудь другой дом.

— Один из них стоит возле реки, и его каждую весну затапливает. Второй вообще находится в какой-то заброшенной деревне, — перечисляет собеседница.

Кроме того, в колхозе согласились подыскать для брата или сестры какую-нибудь должность и заключить с кем-то из них новый договор найма. А потом решить вопрос с приватизацией.

— На первый взгляд казалось, что ситуация безвыходная: мне скоро рожать, брат по медицинским показаниям работать не может. Но потом мы решили рискнуть, — говорит девушка. — Петя попробовал получить рабочую группу инвалидности. И ему это удалось! Он подал документы на биржу труда в Новогрудке. По словам сотрудников, они звонили в колхоз, спрашивали, есть ли для него место, там ответили отрицательно. Теперь биржа пытается устроить его в школу лаборантом или оператором ЭВМ.

Вопрос с домом не решен по сей день. Выехать из него семья должна была еще в начале апреля, но пока их как будто никто не торопит.

— Я уже наняла юриста, он отправил в «Свитязь» несколько писем. Говорит, что дело у нас запутанное. Но мне хочется добиться справедливости: мама проработала в колхозе 20 лет, подавала заявление на приватизацию, его даже одобрили… И тут нас выселяют. Хотя я знаю истории людей, которым разрешили выкупить жилье уже спустя два года… — негодует Олеся.

По словам девушки, многие соседи поддерживают семью и не понимают, почему все происходит по такому пессимистичному сценарию:

— Мы как-то найдем деньги на этот дом. Все-таки в этой деревне похоронена мама, мы провели здесь детство. Это наша память. Да и брату надо где-то жить. Конечно, я заберу его в Минск, если все решится не в нашу пользу. Хотя сама живу вместе с мужем в однокомнатной квартире, которая принадлежит свекрови. Но я что-нибудь решу. Просто хочу, чтобы к нам отнеслись по-человечески.

Колхоз: «Можем продать дом только сотруднику хозяйства»

Чтобы разобраться в ситуации, Onlíner обратился за комментарием в СРДУП «Свитязь». И вот что нам рассказала юрист предприятия Татьяна Любко:

— В 1990-е годы между хозяйством и физическим лицом, владевшим на тот момент этим домом, был заключен договор купли-продажи, и объект стал ведомственным жильем. К сожалению, договор не был зарегистрирован в БТИ. Поэтому юридически собственником по-прежнему является физическое лицо. Хотя дом по факту находится на балансе у хозяйства, у него есть инвентарная карточка. Однако право собственности до настоящего времени за нами не установлено. Кто в этом виноват, я не знаю: может, тогдашнее руководство предприятия, которое не довело дело до конца, может, еще кто-то…

Так как дом числится на балансовом учете, оно было выделено нашему работнику, матери Олеси, в качестве арендного жилья. Так как оно является гопсударственной собственностью республиканского значения, продавать его мы можем только с согласия вышестоящих организаций — Барановичского отделения Беларусской железной дороги и Министерства транспорта и коммуникаций. А из-за того, что принадлежность объекта официально не установлена, сделать это мы тем более не могли.

В 2020 и 2021 годах мы подавали иски в экономический суд с просьбой признать за наши право собственности, однако заявления оставались без движения по разным причинам: из-за нехватки определенных документов или из-за того, что мы не имели право писать заявления от своего лица, так как это республиканская собственность.

В январе 2022 года гражданка Милевская умерла. В связи со смертью она была уволена, а договор найма расторгнут. Так как это объект гопсударственного жилищного фонда, мы можем предоставлять его только сотруднику предприятия, но не его родственникам. Мои предшественники связывались с детьми Милевской и дали им на выселение три месяца (все-таки это был зимний период). Хотя по закону мы имели право выселить их без предоставления другого помещения в течение трех дней.

На данный момент в доме прописано двое — Олеся и Петр Яцуковичи. Вместе с сельсоветом мы рассматривали варианты, как определить их судьбы. Выселять людей в никуда не хотелось. В письменном виде мы предложили им трудоустройство на предприятие, чтобы оставить за ними право пользоваться жилым помещением. Олеся Мирославовна отказалась, А Петр Мирославович имеет инвалидность, поэтому мы не могли внести его в штатное расписание. Мы рекомендовали ему повторно пройти медкомиссию в поликлинике и получить рабочую группу инвалидности. Мы бы подыскали ему какую-то рабочую профессию. Однако к нам после этого никто не обращался.

Первого марта мы провели совестную встречу с Олесей Мирославовной, представителями Валевского сельсовета и Новогрудского центра соцобслуживания. Предложили ей, пока не установим право собственности, поместить ее брата на год в дом-интернат для инвалидов. Там созданы все условия для комфортной жизни. Но она с этим не согласилась.

Я думаю, к концу года этот вопрос решится, и мы установим право собственности. После этого будет рассматриваться возможность продажи недвижимости. Однако мы все равно сможем продать ее только сотруднику хозяйства.

А что говорит юрист?

Дополнить картину мы попросили юриста Татьяну Ревинскую:

— В пункте 2 статьи 50 Жилищного Кодекса (ЖК) определен круг субъектов, которые могут являться наймодателями жилых помещений. Статья 1 ЖК разделяет весь жилищный фонд на гопсударственный и частный. В свою очередь гопсударственный жилищный фонд включает:

республиканский жилищный фонд

часть жилищного фонда, находящуюся в республиканской собственности (собственность Республики Беларусь);

коммунальный жилищный фонд (собственность административно-территориальных единиц).

Статьей 50 ЖК определено, какие организации могут являться наймодателями жилых помещений коммунального и республиканского жилищного фондов. В частности, это госорганизации, в хозяйственном ведении или оперативном управлении которых эти объекты и находятся.

Применительно к рассматриваемому случаю, собственником предоставленного семье жилого помещения является гражданин, что следует из ЕГР недвижимого имущества, прав на него и сделок с ним.

Поэтому возникает вопрос, на каком законном основании был заключен договор найма жилого помещения, статус которого указан в договоре как «жилое помещение гопсударственного жилищного фонда».

Очевидно, что для подтверждения законности заключения такого договора СРДУП «Свитязь» и обратилось в суд с требованием об установлении факта принадлежности недвижимого имущества на праве собственности. Полагаю, что такие действия, с учетом позиции предприятия о том, что имела место сделка купли-продажи данной недвижимости с гражданином, являются правильными, однако предприятию следовало устранить те недостатки, которые указал суд в своем определении об оставлении заявления без движения.

Только определив действительного собственника и, как следствие, статус жилого помещения, можно будет говорить о разрешении сложившейся ситуации.