Под черным обелиском

Не молчите, иначе наши герои превратятся в статистику.

У Ремарка в «Черном обелиске» есть фраза: «Но, видно, всегда так бывает: смерть одного человека – это смерть, а смерть двух миллионов – только статистика». С количеством беларусских политзаключенных мы, пожалуй, уже перешли в плоскость статистики.

В первое десятилетие нового века всех политзаключенных мы знали по именам и в лицо: Статкевич, Северинец, Козулин, Автухович, Дашкевич, Финькевич. Все западные политики и чиновники, ведущие переговоры об их освобождении, легко запоминали все фамилии и практически без ошибок их произносили. И в конце концов добивались освобождения – никто из тогдашних политзеков «от звонка до звонка» не досидел. Потом наступило второе десятилетие нового века, и политзаключенных стало больше. После Площади-2010 арестованных по уголовным статьям было от 30 до 40: цифра «плавающая», потому что одних освобождали быстро, других арестовывали с некоторым опозданием, вот общее число и варьировалось. Уже много, но еще не за критической чертой.

Не забывать «декабристов», бороться за освобождение тоже было не так сложно технически, как сейчас. Судите сами: 30-40 человек с портретами – и вся галерея политзеков красуется у беларусского посольства в любой европейской стране. В кабинетах Европарламента и национальных парламентах западных стран висели такие же портретные галереи. Любой дипломат, депутат, министр из свободного мира мог легко перечислить если не всех поименно, то, по крайней мере, большую часть и точно сказать, кого и в чем обвиняют. А политзаключенные знали, что о них помнят и борются за их освобождение. Давний гэбэшный прием «тебя все уже давно забыли, вы все тут – позавчерашняя новость, в мире все изменилось» не срабатывал ни с кем. И каждый был отдельной личностью с именем, фотографией, историей семьи и родственниками на воле, которые, кстати, тоже не чувствовали себя забытыми и одинокими.

Иное дело – сейчас, сегодня, в третьем десятилетии нового века. Политзаключенных – тысячи, но точную цифру не назовет никто. Критерии признания настолько непрозрачны и непонятны, что верить в число 1203, которое висит на сайте «Вясны», невозможно. Тем более что правозащитники «Вясны» тоже сидят в тюрьме, и не поспоришь с ними теперь, и не скажешь: «Ребята, да как же вы Автуховича политическим не признали?» Некого спрашивать. И не с кого.

Сам Автухович сейчас сидит в клетке. И судит его тот же самый судья, который в прошлом году приговорил Витольда Ашурка к пяти годам тюрьмы. А завтра – годовщина смерти Витольда. Он уже никогда не станет статистикой: он стал символом. И немногие оставшиеся на свободе правозащитники предложили годовщину этой трагической смерти в камере ШИЗО объявить днем политзаключенного. Это правильно. День гибели беларусского героя Витольда Ашурка станет важной датой в беларусской истории. Но как быть с остальными, с тысячами тех, кто уходит в статистику?

Понятно, что никаких кабинетов и галерей не хватит, чтобы вывесить портреты этих тысяч политзеков. Понятно, что для каждого из нас в отдельности невозможно запомнить все имена, даты арестов и подробности обвинения. И здесь на первый план выходят родные политзаключенных. Это они должны делиться информацией – в соцсетях и в дворовых чатах, в разговорах с друзьями, соседями, знакомыми, коллегами. Уж если теория шести рукопожатий работает на весь мир, то в нашей маленькой стране и двух рукопожатий хватит. Если родственник политзаключенного расскажет о том, что происходит, хотя бы нескольким знакомым, это непременно дойдет и до журналистов, и до правозащитников, и до западных политиков. Главное – не молчать.

Я прекрасно понимаю, что многие семьи столкнулись с большим террором, не будучи подготовленными. Это семьи Статкевича, Афнагеля, Северинца десятилетиями ждали арестов в любой момент и знали, что делать. А семьи, которые жили параллельно протестному движению, не пересекаясь с ним годами, оказались в растерянности. Обратите внимание: даже среди тех, кто есть в списке политзаключенных, попадаются люди без фотографий и без подробностей уголовного дела. Это значит, что родные боятся общения с журналистами или правозащитниками. Скорее всего, с семьями успели поработать после ареста силовики, убеждающие в том, что если молчать, то и срок выйдет меньше. Мы-то с вами знаем, что это беспардонное вранье, а они не знают. Одним из первых беларусских политзаключенных – еще в конце девяностых, после разгрома Верховного Совета, - был депутат Владимир Кудинов. Когда его арестовали, бывшие коллеги, благополучно интегрировавшиеся в «палатку», нашептывали жене Кудинова Зое: «Молчи, никому ничего не говори, тогда выйдет. Будешь шуметь – посадят. Будешь сидеть тихо – выпустят». Зоя молчала. Она заговорила лишь тогда, когда мужа приговорили к семи годам тюрьмы.

Так что молчать нельзя. Иначе наши герои превратятся в статистику. А нам нужны их имена, семейные фото, биографии, привычки, клички домашних питомцев. Мы хотим знать о том, что происходит с ними в тюрьмах. Чтобы кричать о несправедливости, чтобы бороться за их освобождение и просто - чтобы помнить. Память – это оружие, без которого невозможна победа.

Ирина Халип, специально для Charter97