Путин сам вписал в историю дату, когда окончательно потерял Крым

Московиты были уверены в том, что в марте проведут парад на Крещатике.

Трудно писать тексты из армии. Никак не можешь определиться с местоимением. С одной стороны, военная форма перерабатывает каждое конкретное "я" в универсальное "мы". С другой, коллективное "мы" состоит из сотен тысяч индивидуальных "я".

И совсем не факт, что твое проживание ситуации войдет в резонанс с тем, как чувствуют ее другие. Поэтому говорить от имени других – дело бесполезное. Я пробую от своего.

Пехотная жизнь состоит на 90% из рутины и на десять – из того, что за границей. Пропорция не универсальна – она зависит от географии подразделения и его задач. Но ни в коем случае нет смысла судить о войне по тем компьютерным играм, в которые вы играли. Мы не живем в огневом контакте в режиме 24 на 7. Все проще. Все труднее.

Кстати. После мировой войны американская пресса утверждала, что немцы называли их морпехов "дьявольскими псами". После Второй мировой в СССР уверяли, что те же немцы называли советских морпехов "черной смертью". И то и другое было ложью. Никому на войне не придет в голову давать противнику героические прозвища. В ход идет обесценивание разного уровня изобретательности.

Наша война не исключение. Цитировать не буду, потому что все равно вырежут. Не буду расписываться за всех, но мирная жизнь тыловых городов не вызывает у меня никакой фрустрации. В конце концов, фронт защищает право тыла на невоенный ритм существования. Попытка размазывать страдания и ограничения тонким слоем по всей стране похожа на невроз. Не нужно так.

Зато раздражают военные комиссары, которые с начала войны приобрели синдром вахтера и теперь распоряжаются свалившейся на них долей власти, чтобы использовать повестку в качестве наказания. А заодно – многочисленные комментаторы в соцсетях, призывающие отправлять в армию провинившихся. Очень хочется предложить им самим послужить бок о бок с теми, кому все равно.

Если вы превращаете армию в отстойник для ненадежных, безразличных и случайных, то не ждите, что она выиграет войну. Если вы хотите вооружать тех, кому наплевать, – тем более. Попытайтесь запомнить разницу между армией и СИЗО. Она достаточно очевидна.

Еще я часто слышу о том, что наша война родит поколение Хемингуэев и Ремарков. Обычно об этом говорят с предвкушением и ожиданием. Не готов петь в общем хоре. Чаще всего послевоенная литература – это выхаркивание боли. Ты выплевываешь на бумагу все, что мешает тебе жить. Военная муза редко отличается гуманностью к автору. Литература, которую мы получим, будет результатом чужого страдания. Вдохновение для такого литературного процесса чем-то напоминает прижизненное донорство органов.

А пока идет пятый месяц полномасштабной войны. Все это время Беларусь остается в режиме "комбатанта Шрёдингера". Но чем дольше соседняя страна продолжает быть плацдармом для убийства украинцев, тем больше ее начинают воспринимать не как заложника, а как соучастника. Вероятно, трансформация произойдет даже без официального вступления беларусской армии в войну.

Если смена причастности произойдет – пусть этот абзац напоминает о временах транзитного статус-кво. Того самого, когда "политика сострадания" еще не была вытеснена принципом "коллективной ответственности".

Как-то встретил в ленте мнение, что 24 февраля московитский президент потерял для себя Крым. Тот самый, который он любил время от времени посещать после оккупации. Тот самый, до которого он теперь не долетит из-за риска познакомиться с украинским ПВО. А путешествие в автокортеже, пожалуй, выберет только тот, кто немного меньше боится за свою жизнь.

Кстати, мы часто спорим о том, какую редакцию может иметь для Украины победа. Эта война надолго, мы не знаем расписания "черных лебедей", а потому и спор пока не имеет смысла. Однако мы точно знаем, каков будет критерий стойкости мира. Это возобновление пассажирских авиаперевозок.

Пока страховые компании сочтут риски неприемлемыми, украинские аэропорты будут закрыты. Даже если произойдет перемирие, его стабильность можно будет мерить наличием или отсутствием авиарейсов. Война окончится, когда начнут летать гражданские борта. От нас же зависит то, какой будет редакция этого мира.

И мне бы хотелось сказать, что я знаю ответ, но это не так. Никто не знает. Абстрактные слова о неизбежности нашей победы лучше подкреплять делами. Помогать фронту. Поддерживать волонтеров. Перестать торговать простыми рецептами, дистиллированной "зрадой" или такой же необоснованной победой.

Итог войны зависит от наших дел, а не нашей уверенности. Московиты были уверены в том, что в марте проведут парад на Крещатике. Это им не помогло.

А еще фрустрация от войны рождает поиск виновных. Чем дальше ты от врага, чем он безразличнее к твоим попыткам его поразить, тем сильнее желание найти тех, кто отреагирует на слова.

Риторическая артиллерия сказывается на переселенцах. Эмигрантах. Меньшинах. Иногда даже на волонтерах. Накопившаяся агрессия ищет выход, но friendly fire никогда не был удачным выходом из ситуации. Если человеку не плевать на ваши слова, вероятно, он все-таки свой. Помните об этом, когда будете писать комментарий.

Павел Казарин, «Фейсбук»