«Жили в одной квартире с Зеноном Позняком»

История беларусов, которые в девяностые эмигрировали в США.

После развала Союза Игорь и Лариса Шоломицкие открыли в Беларуси первую частную транспортную компанию. Бизнес активно развивался. «Оборот за год — миллион долларов», — говорит мужчина. Но после власти бизнес отобрали.

«Наша Ніва» поговорила с Игорем и Ларисой о том, как они остались ни с чем, беларусскую диаспору в Нью-Йорке того времени и жизнь в Америке на протяжении этих 26 лет.

«Никакого адвоката, который бы занялся оформлением документов, тогда не было. Говорили так: Иди к Леше на Брайтоне»

Еще в СССР Игорь занимался международными перевозками, поэтому начать свое дело после развала Союза не боялся.

В 1996 году в Беларуси начался экономический кризис, для ведения предпринимательской деятельности условия становились все хуже и хуже. Поэтому Игорь улетел в США, чтобы наладить сотрудничество с новыми возможными партнерами. Но все планы были нарушены: мужчина узнал, что его транспортную компанию в Беларуси отобрали, Следственный комитет арестовал счета. Официальная причина — неуплата налохов на сумму около 25 тысяч долларов.

Выход у мужчины был один — остаться в Нью-Йорке.

«Я уезжал в командировку, а получилось, что навсегда», — говорит он.

Ларисе 64 года, Игорю — 62. Она из деревни Малая Липовка в Хотимском районе Могилевской области, он — из Пинска.

До переезда Лариса работала в Минске секретарем в отеле «Юность». Игорь до 1987 года был ассистентом на кафедре автотракторного факультета Беларусского политехнического института. Потом — председатель профкома «Саутрансавто».

Вот уже 26 лет пара живет в США. Они — первая волна иммиграции после прихода Лукашенко к власти.

Мужчина говорит, что назвать их иммиграцию только экономической нельзя. Игорь участвовал в деятельности БНФ, активно поддерживал партию.

«Языка абсолютно не знал, — рассказывает он. — В советской школе английский, конечно, не учили. Тогда в Нью-Йорке было три места, где говорили на русском, — Брайтон Бич, беларусская диаспора и церковь.

Беларусской диаспорой в США тогда были беларусы, приехавшие после Второй мировой войны. Многие из них попали туда из лагерей, когда их освободил второй фронт — американцы и европейцы. Среди известных беларусов — Антон Шукелойть, он возглавлял беларусско-американское объединение. Уникальный человек, во время оккупации Беларуси он был заведующим беларусским историческим музеем.

Когда я ехал в США налаживать связи, идея была такая: американские войска в Германии списывали свои старые траки (грузовые машины), их можно было очень дешево купить. Я обратился за помощью в диаспору, чтобы сделать такую покупку. А Лариса, жена, тогда осталась на фирме. Она мне звонила из Беларуси на телефонный автомат в Нью-Йорке и докладывала обстановку».

Беларусско-американское объединение имело в те времена усадьбу в Квинсе (один из районов Нью-Йорка). Там стал жить Игорь после того, как узнал, что в Беларусь ему возвращаться опасно.

Из финансов у мужчины было 10 тысяч долларов. На них он жил несколько месяцев до того, как получил политическое убежище.

В Минске у Игоря оставалась жена. Он думал, каким образом ее можно перевезти в США.

«Никакого адвоката, который бы занялся оформлением документов, тогда не было. Говорили так: «Иди к Леше на Брайтоне».

Хочу сказать, что во всех диаспорах, кроме беларусской и русской, всегда оказывалась помощь. В качестве примера могу привести еврейскую организацию. Они помогают людям с перелетом, мебелью, трудоустройством, языком. Очень хорошо работает украинская диаспора. У них свои школы, церкви, даже специфический банк. Раньше они имели целую деревню в Манхэттене.

В беларусской диаспоре было несколько церквей в Бруклине, Нью-Джерси, Огайо, но они были бедны. Было несколько богатых беларусов, которые добились финансового благополучия в Америке, но это единицы.

Принцип беларусской диаспоры в США был таков: каждый должен съесть ведро дерьма. Никто никому не помогал, за исключением одного богатого беларуса, которому я очень благодарен», — рассказывает он.

Лариса дополняет, что, когда они ходили в диаспору, там все говорили на беларусском языке.

«Сейчас диаспора стремится выжить и сохранить то, что те, после Второй мировой войны, приобрели. Большая часть новой иммиграции была экономической, борцов за Беларусь, национальную идею практически не было», — говорит она.

«Снять квартиру я не мог, Зенон Позняк разрешил пожить у него»

Через какое-то время Игорь узнал, что его бизнес в Беларуси перешел людям, которые в какой-то степени имели отношение к компании.

«Для того, чтобы купить трак, нужно было сто тысяч долларов, — делится он. — У кого в девяностые в Беларуси были такие бешеные деньги? Мне пришлось обратиться к человеку из общества транспортников Европы, а чтобы стать членом этого общества, внести 25 тысяч долларов. Возглавлял его от Беларуси, именно от гопсударства (это важный аспект), мой товарищ (тогда он таким еще был), который потребовал долю в моей компании взамен на такой кредит. Он ее потом и забрал. Сам он мелькать по документам не мог, оформил своего тестя.

Когда начались гонения, можно сказать, что это был рейдерский захват, с учетом того, что они знали, что у нас проходят заседания теневого кабинета БНФ.

Я давал какие-то деньги на развитие самой партии, но политическим деятелем никогда не был. Как экономист готовил с Владимиром Заблоцким (депутат Верховного Совета. — НН) документ о плате за транзит через Беларусь».

Получил Игорь политическое убежище в США через полтора месяца после подачи документов. Сейчас реальные сроки — от трех до пяти лет. Мужчина признается, что большую поддержку ему здесь оказал Сергей Наумчик, депутат Верховного Совета. Он ездил с Игорем на интервью.

В конце 1996 года к Игорю приехала Лариса, его жена. Организовали все так, что вроде бы ее приглашают в США для выступления по ситуации в Беларуси. В Минске у Ларисы оставалась девятнадцатилетняя дочь от первого брака.

В Нью-Йорке женщина прожила месяц, а потом вернулась в Беларусь.

«Меня с Игорем тогда поражало отношение американцев к таким, как мы. Они стремились помогать, особенно с языком. Помню, как удивилась, когда увидела, что здесь люди улыбаются, у них глаза светятся. Наши люди тогда были очень смурные, какие-то сердитые, голодные что ли.

Никаких условий для жизни у нас тогда не было. Жил Игорь в одной квартире с Зеноном Позняком. Ему диаспора сняла квартиру. Игорь еще тогда не работал, проедали последние деньги.

Я поехала в Минск, чтобы собрать какие-то элементарные вещи, забрать нашего кота Тарасика и вернуться в США. Думала, что сделаю достаточно быстро документы (у меня получение политического убежища заняло полгода) и перевезу Катю, дочку, сюда. Она ведь тоже автоматически получала бы пакет документов. Но Катя не захотела переезжать.

Удалось просто привезти ее в Нью-Йорк, мы хотели показать ей страну, убедить остаться. Интересно, что она вышла погулять по Бруклину и встретила свою одноклассницу. Нью-Йорк та еще деревня.

Катя тогда влюбилась в Беларуси, потом вышла замуж, родила дочь и осталась в Минске. Переехала она к нам только в свои 36 лет», — рассказывает Лариса.

Игорь пошел искать работу на американскую биржу. Все агентства по трудоустройству на Брайтон Бич требовали за свои услуги большие деньги.

На работу Игоря взял предприниматель, который собирал со свалок антиквариат.

«В то время люди меняли мебель каждые три года. Многие иммигранты брали ее себе, это было нормально.

Я зачищал наждачкой мебель. Пальцы были стерты до мяса, платили 5 долларов в час. В неделю, получается, я зарабатывал 250 долларов. Снять квартиру я не мог, жил у Зенона Позняка.

Представьте, как это психологически, когда я до этого преподавал в университете экономику, а потом своя фирма, где люди работали на меня. Но если бы я об этом задумывался, то сошел с ума. Ставил цели и не думал, кем я был раньше.

Следующая моя работа — водитель в транспортном сервисе. Устроил меня туда знакомый беларус. Там уже была хорошая зарплата — 500 долларов в неделю. Тогда уже удалось снять за 700 долларов небольшую квартиру на уровне земли (не в подвале). Сейчас мы платим за двухкомнатную 2 000 долларов, это в Бруклине. Средняя цена в этом районе 2 700, в Манхэттене — 3 500», — рассказывает Игорь.

Третье место работы мужчины — лимузин-сервис, который был рассчитан на состоятельных людей.

«Для этого мне нужно было купить соответствующую машину, стоила она 15 тысяч долларов. Я пошел к состоятельному беларусу, который их мне одолжил. Выплачивал ему два года. Но это не значит, что я сам езжу на лимузине, как многие представляют», — говорит он.

«Сиделкой я работала по 57—58 часов в неделю, была с выходцами из бывшего СССР»

Лариса рассказывает, что вначале у них ничего не было: ни вилки, ни тарелки, ни подушки, ни одеяла. И денег, чтобы купить все сразу, тоже. Игорь прилетел в США в костюме, с собой у него было только несколько рубашек, у Ларисы — небольшой чемодан с вещами.

«Помню, выехали мы от Позняка. Идем по улице, видим диван. Мебели же у нас не было. Мы его пихали до самого нашего дома, затащили в квартиру. Тут я пошла его осматривать, а там сзади он весь порезан. Душа опустилась в пятки, потянули обратно на улицу.

Еще была коробка из-под телевизора, и какой-то период мы ели на ней, вместо стола. Через месяц у нас в квартире стали бегать тараканы (это в целом проблема для Нью-Йорка), мы из той квартиры уехали через несколько месяцев. Сняли другую за 750 долларов», — вспоминает она.

Сначала Лариса пошла работать нянькой в еврейскую семью. А после отучилась на курсах сиделки и ухаживала за пожилыми людьми.

«Я была довольна, что есть работа. Единственные переживания были по дочери, которая осталась в Беларуси.

Сиделкой я работала по 57—58 часов в неделю, была с выходцами из бывшего СССР. Из-за того, что много поднимала тяжестей, начались проблемы со спиной. Перенесла две операции», — делится она.

«Очень важно для иммигранта, в какую среду он попал»

В США много внимания уделяют охране животных и помощи пожилым людям.

«У нас, кстати, в окна ходят еноты и опоссумы.

Здесь никто не сидит на улице и не клянчит деньги. Если ты беден, то дадут субсидированное жилье, продовольственные карточки и бесплатную медицину. Любой пожилой человек в Америке защищен», — объясняет Лариса.

Игорь дополняет, что он за 26 лет жизни в США, ни разу не чувствовал себя человеком второго сорта. С унижением по профессии никогда не сталкивался.

«Такое может быть по политическим взглядам, сексуальным, расовым признакам, но не по работе», — говорит он.

Английский язык Игорь учил на работе. Сейчас он у него практически без акцента.

«Здесь никто не наезжал, что ты его не знаешь, а наоборот помогали. Следующий момент: например, ты идешь в суд, спрашивают, нужен ли переводчик. И его дают. Также в больнице придет русскоязычная медсестра, которая переведет.

В Нью-Йорке законы присылают на четырех языках: английский, русский, испанский, китайский.

Очень важно для иммигранта, в какое окружение он попал. Если бы мне кто-то сказал идти на городскую работу, а не в лимузин-сервис, я думаю, что мы бы сейчас жили лучше. Более устойчивое положение. В Беларуси у нас оставались свои семьи, которые надо было поддерживать. Мы пересылали деньги родным. И это делали абсолютно все мигранты, не только мы», — говорит он.

«Ближайшие люди сидят рядом с тобой, а ты ничего не чувствуешь. И они тоже»

Лариса и Игорь отмечают, что им очень хотелось повидаться с родными и близкими, но не вернуться в Беларусь.

В свой первый отпуск они поехали на такую встречу в Прагу в 2002 году.

«Увиделись там с внучкой, которую родила дочь Ларисы, ей было 11 месяцев. Кстати, она в 2021-м попала под репрессии в Беларуси и тоже была вынуждена уехать.

Мы не могли никуда выезжать, ведь тогда гринкарты ждали некоторые по 8 лет. У нас были просто беларусские паспорта советского образца. И вот впервые это получилось в начале нулевых, мы сняли коттедж в центре Праги для всех родственников. Встретились еще тогда с Сергеем Наумчиком.

Это все стоило много денег: перелет, аренда жилья. Но нам было так радостно, что мы увидели своих близких. Потом уже Лариса летала встречаться в Вильнюс, а позже и в Беларусь», — рассказывает мужчина.

Приехал в Беларусь Игорь в 2014-м году, чтобы увидеться со своими близкими.

«Пришло понимание, что мы стали совершенно чужими людьми, — говорит Игорь. — Дружишь с человеком, а как только ваши пути по жизни расходятся, все пропадает. Интересы исчезают, разговаривать не о чем. Было ощущение, что мы изменились, а они нет. Ближайшие люди сидят рядом с тобой, а ты ничего не чувствуешь. И они тоже.

Все семьи мигрантов, оставшиеся в Беларуси, вычеркнули уехавших из своей жизни. В наследстве, например. Перестали поздравлять с днем рождения. В этом году я впервые не поздравил своего брата, потому что за 26 лет он меня ни разу не поздравил. У нас нет родственников в Беларуси, мы не чувствуем, что там кто-то остался».

У Ларисы в мае этого года в Беларуси умерла мать. Она говорит, что сейчас потеряла последнюю связь с Беларусью.

«У нас была тяга в Беларусь из-за них, — объясняет Игорь. — Мы планировали выйти на пенсию в Америке и вернуться жить в Беларусь. После 2020 года поняли, что там делать нечего. И еще, когда я был в Минске, почувствовал какую-то злость среди беларусов. Поэтому не было никакой скуки по стране, только по близким. Родина там, где твоя семья. Это точно.

От происходящего в Беларуси мы не отрывались долго. Первые 10 лет очень активно следили, потом нет, а в 2020-м снова стали.

Я в целом считаю, что беларусы тяжелая нация.

Расскажу анекдот. Беларус приехал в США, нашел работу, построил дом и две церкви. У него спрашивают: «Тебе зачем две?» Отвечает «В эту я хожу, а в эту ни ногой». В то время беларусы и объединение были как две противоположные вещи».

Сейчас Игорь в США продолжает работать водителем, Лариса — на пенсии. Дочь женщины переехала жить в США, а внучка — в Евросовок. Мужчина и женщина не жалеют, что у них в жизни все так сложилось, говорят, что это судьба.

«Сейчас только проблема, как встретиться с внучкой. Очень сложно ей получить американскую визу, большая очередь. Мы можем поехать куда-нибудь в Евросовок, повидаться, но Катя, ее мать, пока не может выехать из США, пока не получит гринкарту. Не виделись мы уже восемь лет. И это, конечно, непросто. Но надеемся, что появится какая-нибудь возможность», — подытоживают Шоломицкие.