Женщина, которую боится Лукашенко

Беларусская Жанна Д'арк продолжает борьбу.

Активистка гражданской кампании «Европейская Беларусь» Полина Шарендо-Панасюк более двух лет находится в заключении в тяжелейших условиях. О том, что происходит с женщиной в тюрьме и чем вызвано «особое» отношение властей к политзаключенной, в интервью программе сайта Charter97 Studio X97 рассказал ее муж, координатор гражданской кампании «Европейская Беларусь» Андрей Шарендо.

Подписывайтесь на Youtube канал «Хартии-97» - charter97video. Поделитесь видео с друзьями. Ставьте лайки и пишите комментарии.

Уже после записи этой программы стало известно, что после выхода из штрафного изолятора, где Полина Шарендо-Панасюк провела подряд 40 суток, ее поместили в ПКТ (помещение камерного типа). По решению администрации колонии, Полина проведет 6 месяцев в полном одиночестве.

Также стало известно, что против активистки «Европейской Беларуси» возбуждено очередное уголовное дело по ч. 2 ст. 411 («Злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения»). По новому уголовному делу ей грозят дополнительные два года тюрьмы.

— Андрей, если мне не изменяет память — вы в оппозиции уже больше 20 лет, координатор гражданской кампании «Европейская Беларусь» по Бресту и Брестской области. Но, если вы не против, я хотел бы начать беседу с вами не как с оппозиционером, а как с мужем своей жены, которая больше двух лет уже в тюрьме.

— Да, конечно.

— Андрей, ваша жена Полина Шарендо-Панасюк с 2020 года находится за решеткой. В 2021 году ее приговорили к двум годам лишения свободы. Я знаю, что ситуация довольно критическая в данный момент. Расскажите, что известно.

— Так получается, что уже три месяца от Полины практически нет новостей. Четыре месяца назад у нее был суд, по которому ей добавили еще год, ужесточили режим пребывания в тюрьме. Сейчас она находится в колонии для рецидивистов. Это печально известная женская колония в Заречье, о которой много слухов, много неприятной информации. И вот эти три месяца от нее практически нет вестей. Известно только одно: за эти три месяца она уже минимум 80 дней провела в камере ШИЗО, то бишь в карцере.

Что представляет собой карцер в колонии? Это полуподвальное помещение, которое не отапливается и где есть одно окно. Карцер размером один метр на три, фактически такой каменный мешок, не рассчитанный на какое-то длительное пребывание. Но и понятно, что хотя это и юг Беларуси, но температура уже сейчас опускается ниже нуля.

— Я слышал, что там даже теплой воды нет. Да?

— В камере, именно в ШИЗО, нет не только теплой воды. Там, я так понимаю, вообще нет воды как таковой. Там есть туалет, а умываться выводят. Два раза в день просто выводят из камеры именно умыться и сделать водные процедуры. Это просто нечеловеческие условия, и так Полина содержится уже почти три месяца.

Никаких данных о состоянии ее здоровья, о том, как как она себя чувствует, вообще нет.

Три раза за это время к ней приезжал туда адвокат, но под предлогом, что Полина находится в ШИЗО, во встречах отказывали. Другого названия этому, как фашизм, я не могу найти. Это фашизм в центре Европы, с которым, к сожалению, мирятся как мировая общественность, так и правозащитные организации.

— Многие говорят: «Кто бы мог подумать, что в XXI веке в Московии фашизм, в Беларуси фашизм?» Как вы понимаете, Андрей, почему режим вот так жестко именно с Полиной себя ведет?

— У Полины всегда была жесткая позиция по отношению к этому режиму. У нее четкая линия: она не признает легитимность этих властей. Тем более, она не будет исполнять их приказы, потому что Полина полностью отрицает их легитимность даже в тюрьме. Можно сказать: это ее борьба.

Даже там в тюрьме Полина продолжает борьбу с этим тоталитарным режимом в виде гражданского неповиновения. Полина отказывается называть себя «рецидивисткой» либо «склонной к побегу». На ней сейчас минимум 4 бирки разных цветов: от «склонна к побегу» до «склонна к нападению на сотрудников» и «склонна к суициду». А о каждой из этих бирок при встрече, при проходе она должна сообщать, что она вот такая и такая.

Полина, конечно же, отказывается это делать. И за это ей один за одним вешают эти нарушения, плюс Полина полностью отказывается от работы, потому что в этой новой колонии они шьют только форму силовикам — пограничным войскам, насколько я знаю. Полина наотрез оказалась выходить на работу, даже учиться отказалась. И такие вот последствия.

— Я думаю, ко всему еще и режим ее боится и поэтому…

— Да, безусловно. Три месяца доходят отдельные какие-то слухи. Но понятно, что именно такая жесткая позиция насчет Полины приходит откуда-то «сверху». Беларусь не такая большая страна, есть знакомые, которые даже работают в этой структуре, которые говорят, что да, давить на Полину — это приказ «сверху», потому что их цель — сломать человека, сломать любым способом.

Вообще, в той ситуации, которая сейчас происходит в Беларуси, после событий 2020 года, наши политзаключенные — это один из немногих очагов сопротивления режиму. Мы видим, что наши герои продолжают борьбу, даже находясь в заключении. Их имена известны — это Сергей Тихановский, Николай Статкевич, Павел Северинец, моя жена Полина Шарендо-Панасюк, Микола Автухович, Степан Латыпов. Они продолжают борьбу.

— Евгений Афнагель.

— Евгений Афнагель, конечно же, Максим Винярский — мои друзья из «Европейской Беларуси».

— Можно перечислять и перечислять. Их не тысяча, как некоторые считают. Их тысячи.

— И это единственная преграда, из-за которой Лукашенко не может себя объявить полным победителем. Пока политзаключенные оппоненты его находятся в тюрьме и они не сломлены — он не сможет сказать: «Я победитель. Давайте новые выборы проводить».

Ну, и как видно из экономики, из общей структуры — время поджимает, он хочет объявить себя победителем и поэтому идет целенаправленная борьба с политзаключенными. Мы видим, что многих политзаключенных тоже сейчас бросают в ШИЗО, на них оказывается колоссальное психологическое давление. Но они продолжают борьбу и в этом наша надежда.

— Вы с Полиной последний раз разговаривали в 2021 году, да?

— Ой, если можно назвать все это разговором. У Полины был суд, по которому ее приговорили к первому сроку: к двум годам заключения. Я уже тогда находился под домашним арестом. На мне висел уже целый ряд уголовных статей. По условию домашнего ареста, я мог выходить на улицу по семейным обстоятельствам на несколько часов в день.

Встречи в СИЗО проходили в узком коридоре, за глухим стеклом, ничего не слышно. Стояли старые телефоны с дисками, но диск был чем-то забит и по этим трубкам трудно было разговаривать. Рядом сидели еще четыре человека. Практически что-то услышать было вообще нереально.

Ну, плюс к этому: у меня за спиной стоял сотрудник силовых структур, у Полины за спиной тоже. Даже какие-то жесты они пробовали пресекать. В какой-то момент Полина хотела что-то показать жестами, но подошел сотрудник СИЗО и стукнул кулаком по столу, сказав, что на эту тему нельзя ничего даже показывать.

— О чем вы говорили?

— Мы разговаривали, в основном, о детях, про погоду, но в какой-то момент Полина поняла ситуацию, что мне тоже нужно уезжать, она хотела подать знак, чтобы я сделал это, и она пробовала как-то жестикулировать. В этот момент и как раз решили наш разговор прервать.

— Вы говорите три месяца от нее никакой весточки не было. Зная свою жену, зная Полину, как вы думаете, в каком она расположении духа сейчас?

— То, что психологически ее не сломаешь, я уверен. Полина — психологически очень стойкий человек, она знает, чего она добивается и ее невозможно сломать именно психологически. Но нужно понимать, что Полина — женщина и здоровье человека не безгранично.

Я много раз был под административными арестами и понимаю, что такое карцер, что такое ШИЗО, что находиться там даже 10 дней — это очень сложно, 20 — это вообще где-то на пределе человеческих возможностей.

Что такое 40 или 80 суток — я просто не могу представить. Очень сложно организму перенести такое. Есть серьезные угрозы жизни и здоровью.

— На одном из последних заседаний суда Полина взяла плакат, на котором было написано: «Самозванец, убывай!» Понятно, кто главный самозванец в Беларуси. Что вы подумали, когда увидели этот плакат?

— Всем сразу стало понятно, что значит этот плакат. Одна из букв была замаскирована: б с двумя точками. Но это известный слоган, который впервые появился до выборов 2020 года, до событий августа, и он стал одним из символов этого протеста.

Читая между букв, понятно, что значит этот лозунг, и Полина просто зачитала свой манифест: что не надо бояться, а высказывать свои мысли, высказывать даже в тех ситуациях, в которых казалось бы это невозможно делать. Полина находилась в тюрьме, ее судили, но все равно она использовала свой суд как трибуну, чтобы сказать то, что каждый из нас боится сказать, находясь на свободе.

— В 2021 году вы решили уехать из Беларуси. Сейчас вы и дети в Литве находитесь?

— Я был под домашним арестом. Мне пришлось бежать из-под домашнего ареста, пришлось нелегально перейти границу с Литвой. Был очень сложный процесс, чтобы вывести детей из Беларуси. Режим препятствовал. Только спустя 9 месяцев я смог увидеть и обнять своих детей.

Да, сейчас мои дети со мной, они находятся в Литве. Мы начинаем свою жизнь заново, но я уверен, что нам вскоре можно будет вернуться в Беларусь.

— Детям сколько лет сейчас?

— Сейчас старшему 13 лет, младшему — 6.

— Что они спрашивают про маму?

— Дети взрослые, они понимают, что произошло, где мама находится. Да, вначале было сложно. Первые полгода, первые несколько месяцев. Когда Полину забрали, младшему было 4 года, старшему только исполнилось 11.

Младший часто подбегал к кровати и спрашивал: «Где мама, я не могу ее найти». Это было очень сложно. Но, к счастью, время лечит и я стараюсь изо всех сил заменять собой и маму, и всю семью, чтобы семья была полноценной. Сейчас, да, детям стало полегче, они все понимают, где находится мама, какая ситуация сейчас в Беларуси.

— А что вы им говорите, когда спрашивают, когда мама вернется?

— Старший-то понимает, что мама вернется только тогда, когда уйдет Лукашенко, когда изменится ситуация. Но младшему я говорю, что вот-вот, если не через месяц, то скоро. Скоро мы все вместе соберемся. Скоро мы все вместе поедем куда-нибудь отдохнуть. Скоро вместе вернемся в Беларусь.

— Что простые люди сейчас могут делать для политзаключенных? Потому что когда это началось - 2020 год, посадки, вот новая волна, сильная волна посадок - было желание писать письма, помогать. Но мы ведь понимаем, что со временем это все угасает. Как это внимание удержать? Что можно еще делать сейчас?

— Сейчас, особенно в ситуации войны в Украине, тема беларусских политзаключенных, даже самой Беларуси, отошла на второй план. Какая нужна поддержка? Это поддержка, в первую очередь, семей политзаключенных, потому что им сейчас тяжело.

Даже психологическая поддержка - очень важна. Когда я был в Беларуси, когда даже сидел под домашним арестом — было важно, когда человек просто подходит к тебе на улице, узнает и высказывает слова поддержки. Это очень важно, это очень поддерживает и это наша солидарность. А солидарность — это один из путей нашей победы. И режим Лукашенко с этим никак не может бороться, с проявлением простой человеческой солидарности. И это его тоже очень сильно пугает.

— Много СМИ пишут о том, что Путин сейчас очень хочет, чтобы Беларусь, Лукашенко активно принял участие в войне, чтобы беларусы ехали, мобилизация была официальной и участвовали в военных действиях. Как вы думаете, додавит Лукашенко он в этом вопросе?

— Я думаю, уже додавил в том вопросе, что московитские войска будет опять введены в Беларусь, будут развернуты военные базы и я думаю (есть знакомые, которые прямо говорят об этом), что Вооруженные силы Беларуси будут объединены с Западным военным округом Москови. Это уже практически не секрет.

И любая эскалация дальнейшая конфликта — это будет просто втягивание беларусской армии в эту никому не нужную войну. Да, такой сценарий вполне вероятен, и Путин будет делать все для того, чтобы осуществить его.

— Как это может повлиять на ситуацию и на настроения в Беларуси? Когда с одной стороны мы видим, что московиты, плохие русские, стреляют с территории Беларуси в Украину. Это абстрактная история. А тут твоего мужа, брата, сына могут призвать.

— Понятно, что война никому в Беларуси не нужна. Она даже не нужна нашим военным, которые сейчас служат. Они боятся этого сейчас больше всего в жизни, что беларусы будут втянуты в войну. Понятно, что этого боятся все родственники этих военных, этого боятся простые беларусы.

И я надеюсь, что у наших военных хватит силы воли, чтобы противостоять этим преступным приказам. Выходов из этого много — можно просто не подчиняться, не подчиняться этим приказам, есть вариант просто уехать из Беларуси, есть вариант просто сопротивляться.

У меня есть знакомые, которые говорят: мы воевать не будем, это не наша война. Именно это, я уверен, один из критериев, почему Беларусь не вступила войну именно в феврале, в марте, когда это было необходимо Путину. И есть надежда, что эти тенденции сохранятся, и Путину ничего не останется делать. Да, он может ввести сюда войска, он может разбить тут базы, но заставить беларусов воевать на его стороне он просто не может.

— На ваш взгляд, как должен закончить Лукашенко, чтобы действительно все смогли сказать, что справедливость восторжествовала?

— Я считаю, что конец Лукашенко должен быть, как прецедент, что-то между Саддамом Хусейном и Каддафи. Я уверен, такая судьба его ждет в результате тех событий, которые происходят в последнее время.

— Андрей, вы более 20 лет в оппозиции, в политике. Вы помните момент, когда вам в первый раз стало стыдно за то, что страной правит неотесанный хам, колхозник?

— Стыдно за него не было, но понятие, что этот режим - против Беларуси, против народа, против истории, мне еще со школы стало понятно. В «Молодом фронте» был с 9 класса, там познакомился с Полиной. Это был конец 1990-х годов, и уже стало понятно, что режим преступен и ему надо сопротивляться. С этого и началась моя активная политическая жизнь и борьба против режима Лукашенко.

— Сколько раз за все это время вас арестовывали?

— По количеству раз сложно сказать, около 15-ти. Но в общей сложности я провел только по административным арестам полгода, 160 суток. Только за конец 2020 — начало 2021 года у меня было 86 суток административного ареста.

— Я помню, как в 2020 году вы говорили, что беларусы ненавидят Лукашенко. А вот если сейчас, на календаре уже 2022 год, какие чувства испытывают к диктатору?

— Я уверен, что те процессы, которые начались в августе 2020 года, начались на самом деле намного раньше. То, что будут протесты именно в 2020 году, было понятно еще за год до этого, когда мы и наши друзья из «Европейской Беларуси» участвовали в так называемых парламентских выборах. Тогда был сделан срез настроений, стало понятно, что будут протесты, что общество готово к протестам, общество уже не смирится с тем, что Лукашенко останется дальше при власти.

В августе 2020 года был Рубикон, через который прошло большее количество населения, которое поняло, что недостаточно выйти проголосовать за какого-то единого кандидата или нескольких кандидатов, а важно отстоять свое право голоса на улицах городов. К сожалению, этого было недостаточно. Есть объективные причины, почему это не получилось.

Но те события, которые начались, они продолжаются. Революция еще продолжается. Да, сейчас можно сказать, она ушла в какое-то подполье, каким-то образом перешла на кухни. Но настроения людей никуда не делись. Те люди, которые выходили на площади и улицы наших городов, они также ненавидят Лукашенко и также желают его скорейшей смены. И как только появится какое-то окно возможностей или какой-то сигнал — люди опять будут защищать свои права и делать все, чтобы этот режим ушел.

— А вы не думали, что может быть этой искрой?

— Искры могут быть разные. К сожалению, события последнего года показывают, что мало только слабости режима Лукашенко, необходима еще и слабость режима Путина. Потому что фактически Беларусь сейчас находится под оккупацией, и в данном варианте только победа Украины или полное ослабление Московии может привести к тому, что создастся этот триггер, что можно будет опять выходить на акции протеста.

К сожалению, сейчас одних акций протеста недостаточно. Победы можно будет добиться только общим путем. Я считаю, во-первых, это акции протеста, во-вторых, это массовые всеобщие забастовки: как рабочих, так и других структур. И в нынешней ситуации, к сожалению, это только вооруженная борьба.

Но, к счастью, сейчас мы видим, что наши братья, наши знакомые и друзья сейчас сражаются в Украине. Полк Калиновского и другие формирования, которые создались, готовы поддержать нашу борьбу, готовы войти в Беларусь. И я, и многие беларусы возлагают на это очень большие надежды.

— Вы вспомнили 2020 год. Какие выводы беларусам стоит сделать из революции, которая тогда началась?

— Проблема беларусов, что все ждали, когда что-то скажет какой-то лидер. Все ждали, когда придет какой-то сигнал или по телеграм-каналу, или кто-то что-то объявит, какую-то акцию, забастовку, место сбора. Это было ошибкой. Мы видели, к чему это привело.

Революция по выходным не делается. Это стало понятно. Надо становиться самим лидерами, самим понимать, что нужно для свержения этого режима.

— Некоторые считают, что уже в следующем году Лукашенко не будет. Ваши прогнозы?

— Моя позиция: лучше я буду оптимистом и окажусь не прав, чем буду пессимистом и окажусь прав. Я считаю, есть объективная точка зрения, что режим Лукашенко уже болтается на волоске.

Мы видим процессы, которые запустились в экономике. У меня много знакомых, которые работают на беларусских предприятиях, на калийном и на нефтеперерабатывающих заводах. Они говорят, что ситуация просто плачевная. Все работает на склад, все держится на каком-то волоске, и экономика может обрушиться в любой момент.

Мы видим, что последняя истерика диктатора, который хочет регулировать цены на куриц, на яйца, на молоко, на сахар каким-то образом. Но их нельзя регулировать, это приведет к плачевным последствиям. Не может привести, а приведет, скорее всего, уже привело, а эти указы только ускоряют его падение. Я уверен, что режиму осталось буквально несколько месяцев.

— А вот, собственно, что в вас вселяет эту уверенность, что режиму не долго осталось?

— Ну, есть объективная причины, как видно это по экономике, во-первых. А во-вторых, по настроению людей это точно видно. И к этому фактору ненависти к диктатору, которую скрыть уже просто невозможно, может присоединиться фактор пустого холодильника. И это произойдет, скорее всего, этой осенью или зимой.

Когда холодильники опустеют, это будет самый, наверное, значительный триггер, который может подстегнуть к борьбе и причем не только к борьбе. Это будет сигналом силовым структурам, что нужно бежать от этого режима куда подальше. И сейчас уже есть сигналы, что визы запрашивают работники номенклатуры, бывшими милиционеры, которые устраиваются водителями в Литве и Польше. Фактически началось их бегство.

— Крысы бегут с тонущего корабля.

— Крысы бегут с корабля. И эта мобилизация, которая объявлена в Московии, скрытая мобилизация в Беларуси сейчас уже происходит. Потому что мы видим, что военным насильно продлевают контракты, их не отпускают, из запаса возвращают силовиков. Режим не по своей воле, но готовится к продолжению военных действий. Это приведет в конце концов к его краху.

— Ситуация в Беларуси в ближайшие месяцы как будет развиваться?

— Не исключены любые сценарии. Вполне возможно, что мы вернемся опять к акциям протеста, мы можем вернуться опять к забастовкам. И нельзя исключать фактора войны в Украине. Наши доблестные герои из полка Калиновского сейчас сражаются с врагом — Московитской Федерацией. Но как только он будет повержен, я уверен, и события на фронте подтверждает мнение, что они готовы войти в Беларусь.

— Да, калиновцы говорят: победим Путина — Лукашенко следующий.

— И наша главная задача, задача всех беларусов — поддержать их. И я уверен, я надеюсь на это, что это может произойти в ближайшие если не месяцы, то в ближайшее время.

— А поддержка среди беларусов полка Калиновского есть?

— Есть. Это и моральная, и финансовая поддержка.

— Мы видим как победы Украины, так и новую волну агрессии, как сказали, новое «24 февраля», только в отличие от февраля Украина не боится. Когда мы с вами записываем это интервью, бомбы падают в самых крупных украинских городах, в том числе, в Киеве. И летят, в том числе, из Беларуси. Как это остановить?

— Понятно, что раненый зверь страшнее всего. В конвульсиях он может сделать все, что угодно. Как это остановить? Мы видели, что происходило зимой, что было сопротивление в Беларуси. Беларусы всячески сообщали о передвижении московитских войск, пробовали даже сопротивляться, были диверсии на железной дороге.

Я уверен, что простые люди, которые сейчас находятся в Беларуси, фактически заложники режима Лукашенко, но все равно будут сопротивляться. В Украину будет поступать информация о передвижении московитских войск, о запусках ракет, как это было зимой и весной этого года.

— В свободной Беларуси, в Беларуси без Лукашенко, вы хотели бы заниматься политикой или видите себя в чем-то абсолютно другом?

— Я не знаю, буду ли заниматься политикой, но свободная Беларусь не возникнет просто по щелчку, мол, Лукашенко уйдет, Беларусь станет свободной и все заживут хорошо. Надо понимать, что нас ждут годы восстановления, годы становления нации, годы становления национального гопсударства. И я готов в этом участвовать.

Я 20 лет борюсь с этим режимом не для того, чтобы просто пойти выращивать помидоры или завести свой бизнес. Нет, восстановление нашей нации, страны — это планомерный, кропотливый труд. И я, и моя жена готовы в этом участвовать.