В Украине создается совершенно новый тип оружия

С начала масштабной войны в стране произошел взрывной рост количества различных производителей и разработчиков беспилотных комплексов.

Развязанная Московией война против Украины подтолкнула украинских разработчиков к созданию и усовершенствованию никогда ранее не существовавшего нового вида вооружений. Речь идет о беспилотных летательных аппаратах. Наше преимущество в том, что мы можем применять свои разработки сразу в бою и иметь мгновенный ответ об ее эффективности. Благодаря этому Украина вскоре сможет дать фору многим производителям БПЛА в мире.

О росте производства авиационных беспилотных комплексов, сотрудничестве с иностранными производителями и об украинском беспилотном ответе на московитские обстрелы по территории Украины - «Апострофу» рассказал менеджер проектов ГК «Укроборонпром», ветеран украинско-московитской войны Олег «Мартин Брест» Болдырев.

– В 2014 году в Украине было более 30 компаний, которые собирались делать авиационные беспилотные комплексы. И пару лет назад многие стали констатировать, что в Украине появилась собственная отечественная школа беспилотной авиационной техники. Так ли это, и как вообще обстоят дела с беспилотной авиационной техникой?

– Я бы не оценивал нашу отечественную ситуацию с БПЛА, как создание какой-либо школы. У нас есть группа производителей, а с начала масштабной войны произошел взрывной рост количества различных производителей и разработчиков своих авиационных беспилотных комплексов (БпАК). Но говорить о появлении этой школы, мне кажется, еще рано или даже совсем излишне. Потому что БпАК – это набор определенных высоко и низкотехнологичных вещей: фюзеляж, двигатель, инерциалка, система связи и еще многое другое, программное обеспечение и тактика боевого использования, которая должна неразрывно идти с каждым комплексом. Нужна ли здесь школа? Я не уверен.

– А если брать в процентном отношении, сколько украинского в тех дронах, которые собираются украинскими предприятиями?

– Давайте сначала опишем, что такое украинское. Потому что если предприятие делает фюзеляжи, то сырье, из которого оно делается, должно быть украинским или нет? Я утверждал и продолжаю это делать, что сильная сторона украинцев – это интеллект, мы банально умнее противника. Всего остального у него больше: дронов, танков, живой силы, денег и так далее. А у нас только одна выигрышная штука – мы умнее. И вот когда мы говорим про БПЛА, это как раз тот случай, когда ум приходит нам на помощь. И строя свои комплексы, даже такое многообразие, которое есть сейчас, мы реально создаем не школу, а общность людей, которые интеллектуально развиваются, развивая эти комплексы.

Я полагаю, что через какое-то время можно будет давать фору, потому что у нас есть несколько вещей, которые сейчас выигрышнее для нас. Во-первых, любой БпАК может быть испытан на фронте, то есть опыт получается сразу. Второе, невероятная обратная связь с фронта, со всеми частными и гопсударственными производителями. Ни один западный производитель такого потока фидбека не получает однозначно. В-третьих, моментальная модернизация. У нас здесь же, или в ближайших странах производство и тут же использование. То есть нам звонят с фронта с просьбой перепрошить «птицу», и на следующий же день ее перепрошивают.

Ужасное выражение, но в этом плане война положительно влияет на создание этого вида вооружения. Мы четко должны понимать, что про БПЛА есть группа мифов, и один из них про то, что это беспилотный авиационный комплекс. БПЛА – это вид вооружения. Камикадзе, ударный, разведывательный, корректирующий – это вид вооружения, как автомат Калашникова, как пушка или танк. Мы с вами сейчас присутствуем при создании в Украине никогда ранее не существовавшего нового вида вооружений.

– Если так все динамично происходит, если Украину используют как лабораторию по изучению новых вооружений, получается, что западным производителям выгодно, чтобы их технологии здесь отрабатывались и были использованы?

– Это правда. Но как любые коммерческие предприятия, они хотят получить опыт, непосредственное боевое применение, возможно, чтобы потом это красиво нарисовать на плакате, что их вооружение применялось в войне в Украине и было очень продуктивно. Но при всем этом, это коммерческие организации, их задача дать поменьше и взять с этого побольше выгоды. Поэтому у нас наблюдается такой «зоопарк» БпАК в вооруженных силах, потому что западный производитель может прийти и подарить несколько комплексов, за что им, конечно, спасибо.

– Но передавать технологии они не спешат?

– Что касается передачи технологий, то тут западные партнеры начинают делать очень скучное лицо. Вы же понимаете, что технологии являются интеллектуальной собственностью. Я не хочу набрасываться на фирмы, это хорошие коммерческие фирмы, притом часть из них к нам положительно настроены и дают классные скидки. Но это коммерция, и технологии – это тот их добавочный капитал, который они заложили в стоимость и на этом они зарабатывают. Потому что собрать комплекс из составных частей могут многие, а вот заставить его безошибочно и эффективно работать, это уже та самая добавочная стоимость, базирующаяся на интеллекте. Поэтому я не думаю, что технологию нам передадут просто так. Зато, теоретически, ее можно купить.

– Недавно «Укроборонпром» заявил, что готовит беспилотный ответ противнику, и в Украине скоро появится беспилотник способный пролететь тысячу километров. Расскажите об этом.

– Для начала расскажу, как рассчитывается дальность БПЛА. Есть два способа, первый – это дальность управления, которая зависит от системы связи. Второй – это расчетная дальность, где мы берем мощность двигателя, тип питания, умножаем и получаем, что если у нас самолет может находиться 6 часов в воздухе двигаясь со скоростью 200 км/ч, то, соответственно, 1200 км он способен пролететь. Второй способ расчета характерен для камикадзе, а первый характерен для БпАК, которые выполняют функцию разведки и корректировки.

Тактико-технические характеристики нашего проекта, во-первых, по размеру он будет больше чем Shahed. Во-вторых, он будет нести большую бомбовую нагрузку. В-третьих, мы видим это как платформу, которая способна принять груз в 75 кг, но это может быть будет груз уровня боеприпаса для камикадзе: мы просто улетим и врежемся куда-нибудь в Рязань, например. А возможно, это будет аппаратура, которую он будет везти. То есть мы работаем над платформой.

– Что должен уметь уничтожать такой дрон? Командные пункты или, может быть, вражеские корабли?

– Боевой части весом 75 кг явно недостаточно для уничтожения корабля, но более чем достаточно для уничтожения объекта инфраструктуры. Московия бьет по нашим объектам инфраструктуры, и мы должны бить в ответ. Мы должны бить по железным дорогам, по складам боеприпасов, по складам с горючим. И когда мы начинаем накидывать список целей, мы видим, что нам понадобится много таких машин.

Как я уже говорил, в мире БПЛА есть несколько мифов, и я считаю, что есть мифы про Shahed. Миф первый: кто-то когда-то кому-то сказал, и все в это поверили, что иранцы строили дроны из говна и палок. Это неправда. Это шестилетние разработки. Это нормальное количество вваленных денег. Второй миф: кто-то когда-то кому-то сказал, что русские способны взять технологию. Это миф. Русские не берут технологии, русские берут завод «под ключ». Приходит посторонняя страна и строит завод. Они не возьмут технологию, они не будут знать, что с ней делать, у них нет школы. Они не построили ни одного завода по БПЛА. У Московии нет ни одного своего беспилотника.

А миф третий, что БПЛА относятся к авиации. Нет, это новый отдельный вид вооружения.

– Насколько много в нашем новом БПЛА использовано западных технологий, и как обстоят дела с их закупкой?

– Технологии могут быть получены разными способами. Это может быть подарок, так называемая международная помощь. Это может быть лицензия, тогда передается не вся технология. Можно украсть. И есть еще один способ, к которому мы стремимся, это совместные предприятия. Да, с другой стороны приходит менеджмент, сама технология, сами инженеры, но есть часть и наших людей. Но чем хорошо совместное производство, во-первых, сразу начинает выдаваться продукция, а во-вторых – это возможность учиться.

– Когда мы говорим, что будем производить серию таких БПЛА, то мы говорим о том, что это будет совместное производство?

– Нет, этот беспилотник – это чисто наша разработка.

– А почему в данном случае не выгодно совместное производство, чтобы не быть зависимыми?

– Совместное производство хорошо, когда у твоего зарубежного партнера есть уже готовый продукт. Продукты подобного плана не удалось найти среди тех, кто хочет партнерства. А партнерства хотят далеко не все. Потому что мы имеем дело с коммерческой организацией, смысл существования которой – зарабатывать деньги. Естественно, зарабатывать проще, не имея никаких партнерств.

– Я так понимаю, что этот дрон должен быть не очень большим, чтобы не быть заметным, но и не очень маленьким, потому что тогда боевая часть будет слабой?

– Мы рассчитываем, что нам нужно поднять 75 кг груза и под этот груз мы начинаем рассчитывать фюзеляж, и он получается таким как есть. Ищется какой-то золотой вариант.

Есть еще один миф про беспилотники, что его сначала нужно построить, а потом в него впихнуть снаряд и он будет лететь и всех бомбить. Я думаю, что много людей разделяют эту позицию. Но ударный БПЛА нужно строить вокруг боеприпаса. Или, по крайней мере, вокруг понимания веса будущей полезной нагрузки.

– Это будет дрон-камикадзе. Или он будет возвращаться?

– Платформа рассчитана, конечно, на то, чтобы возвращаться.

– Сколько мы сможем производить этих БПЛА в месяц?

– Это зависит от схемы финансирования, потому что много людей думают, что «Укроборонпром» – это такое специальное здание, где в подвале стоит печатный станок или груда золота лежит. А на самом деле мы не распорядители бюджетных средств. У нас нет возможности откуда-то вытащить деньги и вложить их в разработку. Но при идеальных условиях финансирования, думаю, что мы можем говорить о сотнях штук за 2023 год.

– В 2018 году мы купили у Турции пять комплексов Bayraktar, которые стоили порядка 70 млн долларов. Сколько будет стоить наш БПЛА?

– Я думаю, что он будет стоить в разы дешевле Bayraktar. Но тут еще такой момент, например, мне нужно закупить системы связи, и я обращаюсь, условно, к чешскому заводу с предложением купить сто таких систем. Они говорят: «Хорошо, давайте предоплату, а мы в апреле отгрузим». Ты им говоришь, что тебе нужно на сейчас. Они отвечают: «Хорошо, мы нарушим сроки других контрактов и отгрузим вам, но цена будет выше». И как тут посчитать правильно финансирование? А мы без этих ста комплектов двинутся дальше не сможем. И это только один момент.

– На ракетный комплекс «Нептун» систему связи адаптировало украинское частное предприятие, но сама система фактически американская. Если мы говорим о таких проектах, когда нам нужна инерциальная система, нужна связь и мы таким образом по крупицам собираем, это ведь тоже мы берем чужую технологию?

– Мы берем не технологию, мы берем готовый продукт. Технология запакована внутрь и куча добавочной стоимости хранится в ней. Возникает сразу интересный вопрос, есть ли у нас сейчас время каждый из этих продуктов, каждую из этих железных коробок производить, паять в Украине?

– То есть нам по факту даже выгоднее покупать эти высокотехнологические узлы за рубежом?

– Добавочная стоимость украинского дрона должна складываться с нашей интеллектуальной составляющей, а производителей самого железа достаточно. Да, возможно они в кое-чем загружены, да, возможно будет проблема с закупками. Однозначно будет проблема с финансированием. Но складывать это все и давать вот этот вот интеллектуальный уровень должны украинцы, и тогда у нас будет свое.

Я скажу непопулярную вещь, мне кажется, что мы сейчас находимся на том этапе войны, когда нужно снизить темпы закупки иностранных дронов, и попытаться хотя бы 100-200 млн выделить 5-10 перспективным новым разработчикам. Заключить с ними жесткие контракты, засудить их, если они их нарушат. Но нужно сделать так, как американцы в 1941 году. Они просто вызвали десять самых перспективных производителей самолетов, с каждым заключили контракт на разработку отдельного вида самолета и сказали, если через год не будет прототипа – они сядут. Они за один день потратили 600 млн долларов, а через год у них было девять прототипов самолетов.

Мне кажется, что пора и нам сделать так же – принести деньги в Украину и здесь заказать.

– Это было бы хорошим решением. Но ведь есть уже готовые решения, которые можно адаптировать. Можно ли параллельно говорить о совместной работе с иностранными производителями, например, с турецким Baykar, который хочет открыть завод в Украине?

– Лично мое мнение, вот Bayraktar или Bayraktar Akıncı, более тяжелая машина, это если сравнивать с автомобилями, кроссовер и равный ему джип. Но ведь линейка, которую используют люди, далеко не только эти два типа машин включают.

Поэтому, стопроцентно должны идти параллельные процессы. Любое производство на нашей территории, сразу дает нам, точнее, тем, кто будет участвовать в этом партнерстве, огромное количество информации. Начиная от того, какие роботы используются на сборочной линии, почему именно они, каким компаундом заливается плата и другое. Мы это все видим и начинаем расти интеллектуально, фактически перенимая эту технологию.

– Это ведь касается не только дронов? Например, мы сейчас используем американские РСЗО HIMARS. Можем ли мы рассчитывать на то, что мы получим какую-то часть технологии или лицензию и начнем у себя такое производить?

– На уровне HIMARS договаривается правительство, и каким будет результат, мы не знаем.

Хотелось бы, чтобы какие-то запчасти для HIMARS мы начали производить сами. Купим лицензию или технологию, линию сборки или даже завод попытаемся купить "под ключ". Но к чему мы придем, я не знаю. В этих решениях много политики.

– Как бы вы оценили использование дронов-камикадзе и барражирующих боеприпасов на фронте, и насколько существует в них потребность?

– Насколько мне известно, сейчас наибольшей популярностью из-за простоты производства пользуются системы сброса. Систему сброса лучше всего делать с квадро, гекса, октокоптеров. Есть еще легкий бомбардировщик Punisher, который обладает баллистическим калькулятором и может рассчитать момент сброса своего носимого боеприпаса. То есть про камикадзе массово говорить нельзя.

Но нужно понимать, что специфика сброса предполагает зависание над целью. А любое зависание над целью – это время. Дрон слышно. Да, он почти не светится в тепловизоре, но их очень хорошо слышно, из-за чего мы их теряем.

Но за крайние 8 месяцев у нас произошел большой качественный рывок операторов дронов, которые показывают эффективную работу. Вот представь, ты берешь Mavic за три тысячи долларов, берешь ВОГ за тысячу гривен, конструктор какой-то, проволочки, подвески и ты бросаешь его и «трехсотишь» сразу двух русских. Представляешь траты Московии на «ремонт» этих солдат?

Или ты бросаешь американскую кумулятивную гранату с того же Mavic. Таким образом мы бьем технику противника. И в чем тут прелесть, подбитая техника остается, и мы можем ее починить. Мы Изюм до сих пор выгребаем, сколько времени уже прошло, а еще не всю технику освоили и отремонтировали.