«Путин спятил, увы»

История противостояния сибиряка с Кремлем.

В 2022 году машинист железнодорожного депо Петр Ощепков «заработал» три административных штрафа, протестуя против московитского вторжения в Украину. Ощепков – единственный на весь Барабинск (Новосибирская область) политический активист. До войны он выходил на одиночные пикеты в поддержку Алексея Навального и Сергея Фургала. На своем балконе Ощепков повесил большой плакат для прохожих: «Узнавайте новости на сайте «Эхо Москвы». За нами будущее».

А 24 февраля прошлого года, узнав о московитском вторжении в Украину, Ощепков вышел на улицу родного Барабинска с плакатом: «Путин спятил, увы. А вы?». Затем был еще один антивоенный пикет и антивоенные публикации в соцсетях, передает «Сибирь Реалии».

Неравнодушную гражданскую позицию Ощепкова «высоко оценили» местные силовики. Ощепкова трижды судили, а затем «эшники» потребовали от руководства железнодорожного депо уволить активиста.

Но Ощепков не испугался, потому что как человек верующий он, по его собственным словам, признает над собой только одну власть – Бога и старается жить исключительно по совести. А на «противоправную» антивоенную деятельность его вдохновляет пример другого уроженца Барабинска, диссидента и писателя Анатолия Марченко, который в 1986 году, сидя в чистопольском лагере, объявил голодовку, требуя освободить всех политзаключенных Советского Союза.

Барабинск – город с населением около 30 тысяч жителей, выросший из поселка на Транссибе, – расположен на полпути из Новосибирска в Омск, его градообразующим предприятием стала железнодорожная станция. Петр Ощепков работает помощником машиниста, как и отец Анатолия Марченко – Тихон Акимович.

«Я глубоко эту войну переживаю»

У Ощепкова скользящий график, договориться о встрече было нелегко. Наконец мы выбрали «полувыходной» – свободный день, когда члены поездной бригады находятся в запасе, но их в любой момент могут вызвать на работу. Мы встретились на привокзальной площади и на видавшей виды Ощепкова машине поехали в сторону депо.

– Что вы почувствовали, когда узнали о начале войны?

– Меня не 24 февраля даже впечатлило, а 22-е, я был в поездке, и мы слушали заседание Совбеза, речь Путина. У меня от его слов шок был, я, помню, возмущался громко. Потом, когда он сказал, что ему нужен только Донбасс, возникла надежда, что большой войны не будет. Но нет, все-таки ему понадобилась вся Украина. Когда войска ввели, я сразу с плакатом вышел к мосту: «Путин спятил, увы. А вы?». Удивительно, но все прохожие или отворачивались, или плевались в мою сторону. Одна пенсионерка бросилась сумкой бить. Хорошо, хоть не наказали за этот плакат. Я глубоко эту войну переживаю, места себе не нахожу, потому что не могу ничего сделать против зла, которое творится.

– Когда вы в конце прошлого года вышли на свой второй антивоенный пикет, прохожие снова были агрессивны?

– Уже нет, помягче, после мобилизации отношение людей помаленьку, но меняется. Как-то молодые люди подошли, похвалили, слова поддержки сказали.

– Почему столько людей в Московии поддерживают войну, как вы думаете?

– Они просто еще не соскочили с пропаганды. Я ведь тоже под нее поначалу попал. Первое время мне нравился Путин, нравился молодой президент европейского вида, как мне казалось. Потом стал задумываться: наш президент всегда во всем хороший, а все остальные плохие. Ерунда какая-то, как в Советском Союзе. И у меня все-таки прививка была от всего этого, я пережил слом системы. А тут интернет появился. Стал искать, нашел «Эхо Москвы». И тогда все встало на место. Цой пел: «Я не люблю, когда мне врут, но от правды я тоже устал». От правды все устали. Люди захотели вернуться в прошлое. Так привычней и проще. И Сталина люди ещё не «пережили». Ведь не было покаяния. Зачем, говорят, реабилитировать репрессированных? Лучше забыть. Забыть все плохое и помнить только хорошее.

– У вас есть родственники в Украине?

– Есть тетка Тамара, в городе Калуше живет, Ивано-Франковской области. А здесь, в Барабинске, есть родственник, с которым мы прямо противоположных взглядов. Он в начале войны все пытался меня на «путь истинный» наставить, потом бросил. Был случай, когда тетка Тамара позвонила ему, а я рядом был. Она говорит: «Почему вы своей власти ничего не скажете, почему против нас воюете? Вы не можете сказать вашему Путину, чтобы он этого не делал?» А он говорит: «Мы вас освобождаем, ты, Тамара, под пропагандой находишься, ты не слушай свой телевизор натовский, ты слушай меня, я тебе правду говорю». Я трубку у него выхватил, сказал, что я тут с протестами выхожу, но меня за это хотят с работы уволить. И тут она заплакала: «Я слышала, что в Новосибирске и других городах люди выступают». Я говорю: «Да, да, мы за вас, мы не хотим того, что тут у нас делается». А родственник этот говорит, что мы зомбированные.

«Решением трудового коллектива»

За антивоенные публикации в соцсетях Ощепкова трижды судили и оштрафовали в общей сложности на 45 тысяч рублей. 30 тысяч он оплатил сам, остальное ему собрали сочувствующие, после того как на митинге против повышения коммунальных тарифов в Новосибирске активисты сняли про Ощепкова ролик и разместили его в интернете.

Были у Ощепкова проблемы и на работе. Началось все с оскорблений в его адрес в рабочей группе железнодорожников в ватсапе, затем его вызвали к начальнику депо на разговор в присутствии человека в погонах. В конце концов администрация депо устроила собрание, на котором попыталась уволить Ощепкова «решением трудового коллектива». Но мнения разделились, и большая часть рабочих посчитала, что выгонять Ощепкова не за что, поскольку работу свою он делает хорошо, а высказываться «вроде как» не запрещено. Начальство отступило.

– Так нельзя на человека давить, он имеет право на свое мнение, – считает машинист Сергей Кочергин, в экипаже с которым часто ездит Ощепков. – Мы в поездках постоянно дискутируем, Петра всегда интересно послушать. В чем-то соглашаемся, в чем-то нет. Я больше стал к нему прислушиваться после объявления мобилизации – тут мое отношение к происходящему кардинально поменялось. Хватали тогда всех подряд, кто подвернется, а ведь должны это по установленному порядку делать. Многие ребята, с которыми я служил в армии, уже мобилизованы. У меня востребованная военно-учетная специальность. Они, правда, пишут оттуда, что все у них хорошо, бодрятся, но я понимаю, что атмосфера там не совсем такая.

– Боитесь мобилизации? Не хотите туда попасть?

– Да кто же хочет? Все время сообщают в интернете, в телевизоре – сколько уже ребят молодых оттуда в гробах привезли.

Другой коллега Ощепкова, Александр, тоже его уважает и поддерживает, хотя не всегда и не во всем с ним соглашается.

– Когда мобилизация началась, мужиков на улицах почти не было видно. Это сейчас маленечко-маленечко стали выходить на улицу, а то по домам сидели. Прислали бы мне повестку, пошел бы туда. Но добровольно никто не хочет туда идти. Добровольцев я не знаю. Но по домам ходили, и кто открывал – тем вручали повестки. Тут главное – в военкомат не ходить.

– А я ходил, – вспоминает Ощепков, – забирал повестку для младшего сына Ефрема. Сначала отдавать не хотели. А потом спрашивали – вы передали? Нет, говорю, забыл. После этого сотрудники военкомата с полицией к нам домой приходили, искали его. Обещали сына во всемосковитский розыск объявить. Я говорю: «Хорошо, найдете – скажете мне, где он», – смеясь вспоминает Петр.

У Ощепкова пятеро детей. Трое сыновей – призывного возраста. Но они не хотят брать в руки оружие. Поэтому к моменту визита военкомов Ефрем уже был в Казахстане. Повестка на срочную службу пришла ему первый раз еще весной. Тогда он попросил определить его на альтернативную службу, но в военкомате ответили, что заявление нужно было писать за полгода, а сейчас выбора нет. И Ефрем уехал в соседнюю страну.

Средний сын Ощепкова Стефан, опасаясь мобилизации, живет в другом городе. Старший Захар несколько лет назад уехал в Бангладеш, там работает в московитской компании в сфере безопасности труда. Пока идет война, в Московию возвращаться не хочет.

Жена Татьяна умерла в 2019 году от онкологического заболевания. Она разделяла взгляды своего мужа и помогала сохранять память об Анатолии Марченко: была ведущей на вечерах памяти, уже больной летала в Москву и привезла из «Мемориала» книги Марченко, которые раздали по местным библиотекам и музеям. Ощепковы мечтали установить в городе памятник Марченко и памятную доску на доме, где жил диссидент.

Анатолий Марченко – диссидент, правозащитник, писатель. Родился в Барабинске в 1938 году. После окончания 8 классов уехал по комсомольской путёвке на строительство Новосибирской ГЭС. Выучился на бурового мастера и работал на различных объектах. Первый раз попал в тюрьму в 1958 году случайно. Его обвинили в хулиганстве после массовой драки, в которой он не участвовал.

«Судили всех в один день, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Так я попал в страшные карагандинские лагеря – Карлаг. Дальше обстоятельства моей жизни сложились так, что я решил бежать за границу. Я просто не видел для себя другого выхода. Со мной вместе бежал молодой парень Анатолий Будровский. Мы пытались перейти иранскую границу, но нас обнаружили. Взяли в сорока метрах от границы».

Анатолий Будровский пошел на сделку со следствием, оговорив Марченко как организатора побега за границу. В результате Будровскому дали два года, а Марченко - шесть лет лагерей «за измену Родине». В лагере он познакомился с писателем-диссидентом Юрием Даниэлем. После освобождения Марченко написал книгу «Мои показания», целью которой было рассказать правду о хрущевских лагерях. Летом 1968 года Марченко разослал открытое письмо в редакции ведущих газет «социалистического лагеря», протестуя против планов брежневского политбюро ввести войска в Чехословакию. Через несколько дней его арестовали.

«А кто это – Марченко?»

За свою жизнь Марченко пережил шесть судебных процессов, был участником Московской Хельсинкской группы. В августе 1986 года он объявил голодовку с требованием освободить всех политзаключённых в СССР. Голодовка продолжалась 117 дней. В конце ноября в колонию, где находился Марченко, приехали «люди из ЦК», обещавшие, что требование освободить политзаключенных уже рассматривается в Москве «на самом верху».

После этого Марченко решил прекратить голодовку, однако вскоре его состояние резко ухудшилось, и 8 декабря 1986 года он скончался в больнице города Чистополя (Татарская АССР) на 49-м году жизни. По воспоминаниям жены Марченко Ларисы Богораз, администрация лагеря отказалась выдать ей документы из истории болезни мужа, так же как и результаты вскрытия.

О смерти Марченко сообщили практически все западные СМИ. Обстоятельства трагической гибели несгибаемого политзэка и реакция на нее мировой общественности вынудила Михаила Горбачева начать реабилитацию политзаключенных. Сразу же после смерти Марченко из ссылки позволили вернуться академику Сахарову.

В 1988 году Европарламент присвоил Анатолию Марченко и Нельсону Манделе премию имени А. Сахарова.

В Барабинске сохранились оба дома, где жили Марченко. Первый – это деревянный двухэтажный барак, в котором прошло его детство:

«Я рос среди детей железнодорожников. Наших родителей не называли паровозниками или вагонниками; для всех рабочих железной дороги было одно название: мазутник. Зимой и летом мазут с их одежды буквально капал, так они им пропитывались.

В нашем двухэтажном деревянном доме было 24 жилых комнаты и жили 24 рабочих семьи: в каждой комнате по семье. На три семьи приходилась одна маленькая кухня. Нас, слава Богу, было в семье всего четверо. Но семьи-то разные бывают! На таких же шестнадцати квадратных метрах жило и по семь-восемь человек.

Вот отец возвращается из поездки домой. Иногда у нас в это время кто-нибудь посторонний: соседка или родственники из деревни. Умывается отец тут же у печки. А когда ему нужно переодеться, мать берет в руки одеяло с постели и, встав около отца, загораживает его. Эта сцена была настолько обычной, что соседка не считала нужным выйти хотя бы на время».

Второй дом на улице Школьной Анатолий строил вместе с отцом.

– Дом шлаколитой, – рассказывает Ощепков. – Поскольку Марченко-старший работал на железной дороге, то ему дали шлак – отработанный уголь, из которого делали подобие бетона. Это строительство Анатолий Тихонович описал в своей книге. Я книжку дал почитать нынешней хозяйке дома.

Дом Марченко расположен в маленьком тупичке, найти его непросто, машина трижды проехалась по квадрату, ограниченному улицами Ленина, Урицкого, Советской и Некрасова, – на три советских топонима один культурный.

– Все, как в «Иронии судьбы», – усмехнулся Ошепков, – все улицы везде называют одинаково.

Дом наконец нашелся, мы припарковались. Ощепков распахнул калитку с надписью «Во дворе злая собака», но никто не залаял. Через пару минут хозяйка отозвалась на стук и попросила отойти, раздался громкий удар и дверь распахнулась:

– Дверь повело, приходится ногой пинать, – пояснила хозяйка.

Пенсионерка Екатерина Петровна живет в историческом доме с 2011 года. Долго боролась с дырами в стенах и сыростью.

– Дом – домом, мне интересна человеческая судьба. Никогда бы не подумала, что такие несправедливости были, что могли людей в тюрьме держать зря. Я так заинтересовалась, что даже соседей опрашивала, но о Марченко никто уже не помнит. Книгу его взахлеб читала. Все эти мытарства человека... В наши годы! Я уже взрослая была! Как такое может быть? У нас же говорили, что живем справедливо и хорошо!

– Как вы думаете, может быть, на доме памятную табличку сделать?

– Я не против. У меня золовка тоже Марченко – может быть, родня?..

– Здесь тупик, и людей мало ходит, поэтому табличку нет смысла вешать, – пояснил Ощепков. – Мы хотели на другом доме – бараке, там прохожих больше. Его сейчас сайдингом обшили, отремонтировали. И мы даже вешали табличку нелегально, она довольно долго висела. А если по закону действовать, то мне дали список из восьми пунктов – что нужно сделать. Но в то время у меня заболела жена, и я эти хлопоты забросил.

Заглохла и еще одна традиция – группа энтузиастов во главе с Ощепковым проводила встречи в музеях и библиотеках Барабинска и соседнего Куйбышева, посвященные Анатолию Марченко. Ведущей этих вечеров была Татьяна Ощепкова.

После смерти жены Петр пытался встречи возобновить, но библиотекари, которые раньше эти акции поощряли, вдруг потеряли к ним интерес.

– Сейчас для них Марченко, похоже, уже не герой, а какой-то сомнительный персонаж. Зато как-то я стоял с плакатом в память о нем, и вдруг проходящие школьники говорят: «А-а, Марченко – мы знаем». Я удивился – что знаете, спрашиваю. Действительно знают, им в школе учительница по истории о нем рассказывала. Это было очень радостно услышать.

Двухэтажный барак, в котором жили Марченко, стоит рядом с дорогой. У дома мы встречаем жительницу второго этажа Нину Николаевну.

– Я тут всего шестой год живу, табличку про него видела – потом ее убрали, – вспоминает Нина Николаевна. – А он кто был?

– Известный человек, боролся с несправедливостью в советские времена. Вам интересно было бы про него узнать побольше?

– Нет, спасибо, у меня своих проблем полно. Мне 70 лет. В этом доме ни печного отопления нет, ни канализации. Каких только соседей я тут не повидала – столько натерпелась и сто раз пожалела, что квартиру тут купила. Снаружи-то дом обшили, а внутри все как было, так и осталось. Люди вот незаконно поставили туалеты, теперь соседка одна грозится запретить. Представьте, мне с ведром во–о–он туда носиться!

В Барабинском краеведческом музее про знаменитого земляка тоже не знают. Первая сотрудница переспросила: «А кто это – Марченко?» Вторая, постарше, о Марченко слышала.

– Конечно, у нас есть Марченко! – она уверенно повела нас к стенду с почетными железнодорожниками.

– Вот тут его портрет есть.

– Среди железнодорожников?

– Ну а где же еще!

Минут 10 мы внимательно пересматривали фото на трех стендах: «Локомотивное хозяйство», «Вагонно-ремонтное хозяйство» и «Дистанция пути».

– Вот здесь же он был! Своими глазами видела! – недоумевала сотрудница музея. – Точно был! Неужели планшет заменили?

На всякий случай проверили соседний стенд передовиков комбикормового завода, но и там фото Анатолия Марченко не нашлось. Что не удивительно. Зато в соседнем зале угол занимает муляж блиндажа с портретом Сталина.

– Я как-то предложил тогдашнему директору музея Михаилу Игнатову сделать экспозицию про Марченко, – вспоминает Ощепков. – Он вроде как страшно заинтересовался, но потом ко мне уже не обращался. Наверное, занят был – он позже в депутаты от «Единой Московии» выдвинулся.

После музея мы заехали в гости к предпринимателю Владимиру Шуллеру, который участвовал во встречах, посвященных Анатолию Марченко.

– Я про него в местной газете прочел лет 15 назад, – вспоминает Владимир. – Потом увидел объявление: кто интересуется Марченко – приглашаем на встречу. Вот я и пришел, познакомился с Петром Геннадьевичем, его женой и другими участниками. Меня привлекает в личности Марченко, что он упертый человек был, последовательный до конца. Еще интересно, что он же за границу сначала хотел попасть, а потом, когда ему уже власти предлагали – отказался. Солженицын уехал. А он хотел здесь жить и здесь жизнь менять.

Владимир Шуллер рассказывает о том, как городская администрация отреагировала на идею Ощепкова и его сторонников установить на привокзальной площади памятник Анатолию Марченко. Вскоре после того, как энтузиасты пришли с этим предложением, на площади перед вокзалом появился памятник 29-й лыжной бригаде, сформированный в Барабинске в годы Отечественной войны.

– Да, тогда деньги на памятник давал «Мемориал» – буквально любую сумму, так они хотели, чтобы он стоял на родине Марченко. Сейчас, на фоне всех этих событий, не до памятника, конечно, – говорит Ощепков. – Но война и не повод забывать о таких великих людях. Это такая соломинка, чтобы ухватиться сейчас.

Отлучен от церкви за георгиевскую ленточку

В конце 1980-х Ощепков служил на сверхсрочной в воинской части, расквартированной в литовском городе Снечкус (сейчас Висагинас). До этого Петр был убежденным коммунистом, но во время службы в Прибалтике пережил «идеологический кризис», осознав, что советская власть – это однопартийная диктатура.

– Дед мой воевал, отец во все это верил, и мы все оказались одураченными. Мне за своих родителей было обидно и стыдно. Я это переживал очень остро, даже о наркотиках думал, чтобы от этой реальности уйти, а нашел религию.

Ощепков рассказывает, что не сразу отыскал себе веру по душе. Сначала «сунулся» в православие, но увидел там один формализм. Потом ходил в католическую общину, которая начала возрождаться в Литве в перестроечные времена. Но и там не получил ответов на волновавшие его вопросы о смысле человеческой жизни и посмертном воздаянии за грехи.

– Встреча с Богом произошла у меня в протестантской общине «пятидесятников». Я спросил Бога, что делать? И услышал в ответ: «Поезжай домой». Обратно в Барабинск мне не хотелось, но ослушаться не посмел - подал командованию рапорт о том, что отказываюсь от ношения оружия как верующий человек, и вернулся в Сибирь. Меня Бог сюда прислал. Я с этим живу и постоянно переживаю Божье присутствие. Поэтому мне море по колено. Я как ледокол иду – мне не страшна смерть.

Не только смерть, но даже осуждение со стороны единоверцев Ощепкова не пугает. В 2018 году он призывал членов своей общины выйти на улицу «за Фургала» и протестовать против репрессивной внутренней политики федеральной власти. Но не встретил понимания у пятидесятников. Оказалось, что протестанты, как и представители многих другие религиозных организаций в Московии, поддерживают власть. В конечном итоге Ощепкова отлучили от церкви с формулировкой «за бесчинство».

– Однажды, еще до войны, меня пригласили на собрание. Пресвитер у нас был тогда Иван Харченко, украинец, кстати. Он предложил подарить ветеранам Евангелие с георгиевской ленточкой. Я говорю – ладно, ветеранам подойдет. Тут Харченко: «Ты же против, ты же оппозиционер!» Тогда я ему и ответил, что ленточки, которые дети домой натаскали, собрал и выбросил. Он на это оскорбился и решил закончить собрание. Я ему: «Вань, давай помолимся, мы же для этого собрались?» Он отказался, а потом и вовсе решил меня отлучить – из-за этой ленточки. Тогда же меня упрекали, что я Навального поддерживаю.

Позднее Ощепков узнал, что родной брат пастора, кадровый военный, воевал в Донбассе.

– Возможно, это тот самый Леонид Харченко, заочно приговоренный международным судом в Амстердаме к пожизненному заключению по делу о сбитом «Боинге MH17». В всяком случае, отзыв Ивана Харченко из Барабинска почему-то совпал по времени с приговором суда.

Как многодетной семье Ощепковым в свое время власти выделили большую квартиру. Сейчас она опустела. К Петру по вечерам приходят друзья, и они часто поют песни собственного сочинения, религиозные и антивоенные.

– Наше современное православие я считаю пропагандой, ее распространяют среди людей в церквях. А не отстаивать свои интересы, как и библейские правила, быть вне политики – глупость. Я вообще уверен – в том, что происходит, виноваты больше всего верующие люди, которые считают, что должны смиряться и слушаться неверующую власть, которую якобы Бог дал. Тут все с ног на голову переворачивается. В Библии про подчинение власти совсем мало написано, а больше про то, что народ погибнет от неверия пророкам. У нас есть современные пророки – Виктор Цой, Владимир Высоцкий, который спел: «Пусть жираф был неправ, но виновен не жираф, а тот, кто крикнул из ветвей: «Жираф большой, ему видней!» Мне кажется, здесь так точно сказано, что виноваты те, кто знают, но молчат. И как раз это для меня проблема. Что я могу здесь изменить? Не знаю.

Рядом с тем местом, где Ощепков провел свой первый антивоенный пикет, на стене гаража нарисован портрет Данилы Бодрова, героя фильма «Брат-2» со слоганом «Сила в правде».

– Нехороший символ, – считает Ощепков. – Мне фильм «Брат-2» никогда не нравился. Там создан образ русского мафиози, который правду ищет неправедными способами. Но слова хорошие. Я уверен, что сила в правде. Не знаешь, что говорить, – говори правду. Меня это всегда выручает.