Откровенное интервью Алексея Арестовича

Летом будет большой перелом.

Когда начнутся и сколько продлятся решающие бои в войне против Московии, какого оружия Украине не хватает для успешного наступления и на каких направления ВСУ начнут наступать, когда его получат, имели ли московитские оккупанты шансы захватить Киев в начале войны, как Виктор Янукович оказался в Иванкове Киевской области в марте 2022 года, какую роль сыграл генерал СБУ Александр Поклад в поиске московитской агентуры и возможно ли замораживание войны. Об этом, а также о заминированных машинах в правительственном квартале, ожидании ракетных ударов по ОП и возможном участии в президентских выборах в интервью основателю издания gordonua.com Дмитрию Гордону рассказал бывший советник Офиса президента Украины Алексей Арестович.

Charter97 публикует текстовую версию интервью.

– Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Алексей Арестович. Мы начнем с того, что завтра на рассвете ровно год полномасштабному вторжению московитской педерации в Украину. Я не сомневаюсь, что за это время вы не раз возвращались мысленно к событиям той страшной ночи. Вы часто об этом думаете? Вы часто вспоминаете 4.50 утра?

– Нет. Честно говоря, я смотрю вперед в основном и жду тех 4.50 утра, когда нам покажут «Лебединое озеро ». Какое бы это время ни было – это не важно.

– Вы просто любите балет.

– Я люблю балет. Особенно в особенных случаях.

– За этот год как вы изменились лично?

– Я стал добрее к людям.

– Вы были злым?

– Я не был злым, но я стал еще добрее, насколько это возможно. Я в принципе всегда любил людей, но это двинулось еще дальше. Я стал гораздо лучше их понимать и гораздо больше им прощать. И не только людей, но и массы людей. А это особенно трудно.

– Многие зрители из Московии пишут нам «скорее бы»…

– «Лебединое озеро»?

– «...Украина победила». Удивительно, все-таки там есть еще люди. Вы верите в то, что там еще остались люди?

– Конечно. Там очень много людей. Не просто «остались», а там миллионы людей. Дело в том, что они находятся в ситуации, когда за выраженное мнение ты можешь уехать в колонию строгого режима. Путин тотально подавляет и терроризирует в первую очередь московитский народ и народы Московии. Но мы помним, что 27 февраля, а это четвертый день после начала войны, в Московии в 136 городах были митинги. И вышло 134 тысячи человек, по-моему, в общей сложности. Но мы знаем, что на демонстрацию выходит один из готовых протестовать. В Московии, наверное, и того меньше. Но даже по самым скромным подсчетам, это дает 14 миллионов человек. Это четвертый день войны, когда весь мир верил, что Московия побеждает. И эти люди вышли бунтовать против тех, кто с минуты на минуту должен был надеть лавровый венок победителя, что особенно трудно. Хорошо поддерживать, когда Украина побеждает…

Но с тех пор там приняли меры. 14 миллионов – это каждый 10-й московит. Я думаю, реально симпатизирующих больше. Просто всегда видна пена, видны те, кто больше всех кричит. В любой стране. Это ложную картину мира дает. А решает на самом деле молчаливое большинство. Я понимаю людей, которые не хотят рисковать. И здесь действует принцип советских диссидентов: «Если ты ничего не можешь сделать и сказать – молчи, не соглашайся, не давай себя обмануть». Поверьте, трудно держать эту линию. Потому что многие украинцы говорят, что, если полчаса посмотреть московитское телевидение, начинаешь ненавидеть Украину, а через 45 минут хочешь застрелиться, чтобы одним украинцем было меньше. А эти люди десятилетиями под такой пропагандой и тем не менее держат линию, не сдаются, не позволяют себя обмануть. Это дорогого стоит.

– Пишут из Московии: «Два сказочника дурят голову украинцам». (Смеется.)

– Чего ж вы из Московии пишете, если дурят голову украинцам?

– Вы часто думаете о Путине?

– Не очень. По мере надобности, при анализе военно-политической обстановки. Я о нем иногда думаю по-христиански. Человек продал душу дьяволу и настаивает на этом все больше и больше. Посмертная судьба его будет ужасна с религиозной точки зрения. Об этом я думаю часто.

– Как вы думаете, Путин часто думает о вас?

– Мне говорили, что он несколько раз упоминал лично. «Сделайте так, как Арестович умеет. Никто не умеет? Вот, блин, ну ладно. Надо что-то делать».

– Он в клубе ваших тайных фанатов, наверное.

– Я думаю, да. Доподлинно известно, что сотрудники администрации президента Московии вовсю смотрят, московитские высшие военные смотрят. Все смотрят на самом деле.

– Вам хочется встретиться с Путиным? Например, на трибунале где-то, на процессе типа Нюрнбергского.

– Я думаю, он не доживет. В Московии это невозможно. Никто не даст его выдать. Поэтому где-то бесследно растворится в московитских просторах. И закончит жизнь самоубийством, скорее всего. От стыда.

– Вы верите в то, что Путин может закончить самоубийством?

– Ну, так скажут.

– Понял. «Скажите Алексею, что мы его любим. Привет из Харькова». Я всегда думал, что у меня фанатов больше, но я жестоко ошибся: у вас еще больше.

– Это же наши общие фанаты, Дмитрий.

– Нет, тут столько комплиментов вам в чате... Фантастика.

– Это неблагодарность народа. Считается, что гостю нужно делать комплименты, а хозяину – нет. Давайте Дмитрию сделаем, я призываю вас. Благодаря ему организована эта передача.

Скриншот: Дмитрий Гордон / YouTube

– Вы понимаете, за что вас люди любят?

– Да, понимаю.

– Давайте скажем.

– Все очень просто. Людей невозможно обмануть, они нутром чувствуют. Я реально люблю людей и работаю для них, забочусь о них. Поэтому они, наверное, это чувствуют и реагируют соответственно.

– Я уверен, что больше никогда десятки миллионов украинцев не переживут те страшные мгновения и дни, как пережили в первые два-три месяца войны. И я уверен, что никто не забудет, что именно вы сделали в той ситуации. Вы просто взяли на себя работу психотерапевта, успокоили людей. Это очень важно было. Вы осознанно это делали или от безнадеги?

– Не от безнадеги. Я делал это до войны, я делал это в начале войны, я делаю это сейчас и буду делать дальше. Очень четкая у меня была установка. Люди должны понять, что происходит. Потому что понимание наполовину успокаивает уже. Во-вторых, они должны понимать, чем это закончится, и держать намерение на победу, чтобы даже никто не сомневался, что мы победим. Это было моей главной задачей, когда я выходил на трибуну год назад.

– Нам напоминают зрители, что сегодня 23 февраля. Я думаю, что в Украине 23 февраля празднует сегодня только Виктор Ющенко, у которого день рождения. А для вас этот праздник умер?

– Он никогда не был для меня большим праздником. Нет, был. Когда я был советским школьником и сыном советского полковника, конечно, это был праздник. Я вырос среди военных и никого не видел, кроме военных, военных городков. Но я довольно быстро разобрался, что к чему.

– Как вам кажется, дня нашей победы еще долго ждать?

– Могу сказать так: сейчас будет период переломных, решающих боев. Он продлится где-то до начала – середины лета. По его результатам станет понятно, что московитское военное поражение очевидно. А вот что будет конкретно на поле боя: какую территорию они еще будут удерживать или не будут удерживать, будут ли еще московитские солдаты или не будут – это зависит от слишком большого количества факторов. В первую очередь от поставок западного оружия. Но то, что перелом в войне произойдет, я уверен. В середине лета в нашу пользу – однозначно. А дальше уже дело техники.

– То есть две-три недели – и можно вздохнуть спокойно?

– Скорее три-четыре месяца.

– Почему вы ушли из Офиса президента?

– Я допустил серьезную принципиальную ошибку. Я видел и вижу каждый день чиновников, которые цепляются... Совершив криминальные преступления, коррупционные преступления, цепляются за свою должность зубами, судами, медиа. И я решил показать пример цивилизованного поведения. Ошибка – и я написал прошение об отставке.

– Вы ушли из Офиса президента до войны…

– Совпали даты, кстати. Знаете? 17-го и 18 января.

– Да вы что!

– Случайно выяснилось. Я специально не планировал, но так получилось.

– В первый же день войны вам позвонили из Офиса и предложили вернуться. Правильно?

– Да.

– Я сейчас проверю слух. Мне сказали, что вам позвонил Подоляк. Это правда?

– Нет. Ермак.

– Лично Ермак позвонил?

– Лично Ермак.

– Но идея Подоляка была?

– Я не знаю. Но Андрей Борисович всегда меня ценил, как он говорит. Может, это и Подоляк сказал. Я не знаю. Но тогда был такой бардак... Меня набрали где-то в 7.05. Видимо, какие-то совещания произошли и решили спросить, как будем организовывать информационное пространство. И, видимо, опять прозвучала фамилия Арестович. Но я когда ушел, офис со мной довольно активно общался. Не было такого, что мы перестали даже говорить. Поэтому ход был достаточно очевидный. И, как мы видим, удачный.

– А чего был бардак? Страна была очень хорошо готова к войне, насколько я понимаю.

– Не в смысле, что все растерялись. Наоборот. Когда я приехал, мне как военному было интересно посмотреть за гражданскими в офисе. Мне было очень любопытно, как они будут реагировать и что будут делать. Меня поразило, что уровень организованности был гораздо выше, чем я думал. «Бардак» – в хорошем смысле. Ну, идут же бесконечные доклады, совещания. Я сейчас анонсирую: я с завтрашнего дня начну выкладывать то, что у меня было на телефоне, прямо по часам. Чтобы такая летопись была и народ посмотрел. Поверьте, это будет интересная история. Не все, конечно. Все до сих пор не выложишь. Но кое-какие скрины о многом скажут, видео. В частности, информация обновлялась каждые пять минут. И каждая новая поступающая была все страшнее и страшнее. Поэтому «бардак": слишком много валилось со всех сторон, и надо было быстро принимать решения.

Чтобы всерьез угрожать Киеву, нужно тысяч 100. Желательно больше. В первую чеченскую группировка, введенная на половину Киевской области, была 330 тысяч человек. И то мы помним бои за Грозный. А Грозный раз в пять меньше Киева. То есть это было безумие

– Сейчас мы поговорим о быстром принятии решений. Уровень информированности ваш настолько высок, что вам сам бог велел после победы издать мемуары и заработать огромные деньги. Вы думали над этим?

– Нет, не думал.

– Но идея хорошая?

– Идея хорошая. Я деньги люблю, конечно, но деньги здесь были бы не самоцелью. Скорее передать эмоциональные ощущения. Эмоциональный опыт очень важен. Недаром все западные политики меняются после Бучи и Ирпеня. Радикально. И политику меняют радикально. Эмоциональный опыт многого стоит. 90% решений западными политиками по Украине, в том числе по военной помощи, были приняты после получения эмоционального опыта после визита в Украину. Умом ты можешь понимать все, но эмоционально – это крайне важно. Одно из самых главных открытий этой войны – чрезвычайная важность эмоционального опыта. Шольц поменялся за три часа полностью. Другой человек. В Бучу заехал один, а выехал абсолютно другой. И германскую политику развернул вместе со Штайнмайером и немецкой элитой, которой мы не сумели передать этот опыт.

– Интересно. Люди такого калибра способны меняться за три часа.

– Да. Вообще поменялся. Я его не видел, я в другом месте в это время был. Но люди, которые его сопровождали, говорят: заехал один, а выехал абсолютно другой человек. Движения, лицо, наполненность – все другое.

– BBC сделало документальный фильм, основанный на воспоминаниях очевидцев и героев первых дней войны. Из этого фильма следует, что порядка тысячи единиц танков плюс другая бронетехника, 10 тысяч московитских военных шли на Киев организованным маршем. Колонна растянулась на 15 км, и Киев планировали взять не за первые три дня, а к обеду первого же дня. Что у них пошло не так?

– 17 батальонно-тактических групп московитских было выделено на Киев в первые дни. Это порядка 22–25 тысяч солдат. Было несколько этапов: высадка воздушного десанта в Васильков, Гостомель, потом попытка окружить Киев. Они заходили с северо-запада, из Беларуси. Когда их тормознули в треугольнике Ирпень – Буча – Гостомель, они встали. Мосты подорвали. Была битва за Мощун. Они пытались там прорваться по единственной уцелевшей дороге. Не прошли. Хотя бои там были тяжелейшие. По 5 тысяч московитов – на тысячу или на 500 человек наших. Было такое. Потом они выделили из черниговской и сумской группировки и ввели резервы с территории Московии, создали оперативную группировку «Нежин». Тоже 17–18 БТГ – и двинулись на левый берег Киева. Самое дальнее, куда они дошли… Помните танковый бой в Броварах?

– Да, конечно.

– Где погиб командир танкового полка. До этого чуть-чуть восточнее на этих рубежах их очень сильно били. Причем они две ротации сделали. Первых мы разгромили, шлюзы разбили – они завязли в мокрых полях, залитых водой. Потом была ротация – и вторую тоже накрыли. После чего они поняли, что дело безнадежное. А еще был прорыв... Они южнее пошли на житомирскую трассу. Бородянку, Макаров они удержали, и были попытки сунуться за житомирскую трассу и наступать там. 4 марта была попытка генерального штурма Киева. Они шли по трассе... Я это очень хорошо помню.

Тут несколько ошибок. Первая – само нападение на Киев. Чтобы всерьез угрожать Киеву, группировка нужна тысяч 100. Желательно больше. Напоминаю, что в первую чеченскую группировка, введенная на половину Киевской области, была 330 тысяч человек. И то мы помним бои за Грозный. А Грозный раз в пять меньше Киева. То есть это было безумие. И серьезные военные, и наши, и зарубежные, не считали, что на Киев будет нападение. Я просто тупо не верил в это, потому что я думал, что бить будут ракетами, артиллерией. Понятное дело, зайдут на 5–10 км от границы, чтобы связать боями наши подразделения, вызвать панику... Но переться окружать Киев – это полный идиотизм. У них был вариант, в котором они почти выигрывали.

– Какой?

– Если бы они все войска, которые они бросили на Киев, Сумы, Чернигов, Днепр, Харьков, Запорожье... имели очень неплохие шансы отрезать нашу самую боеспособную группировку в зоне ООС, окружить ее, уничтожить либо заставить сдаться. Ну и все, прощай, левобережье. Тяжелейший политический кризис в Украине. И мир бы не успел отреагировать. И мы с треском проигрывали войну. Вероятность такого исхода была очень высокой. И это было очевидно всем мало-мальски понимающим военным. Я ждал именно такого варианта. И когда они пошли на Киев, я не знал, что делать. Я в хорошем смысле растерялся. Думаю: «То ли благодарить Господа за то, что они такие идиоты, то ли…». Если бы они действовали более агрессивно, без оглядки, они имели хорошие шансы завязать уличные бои внутри Киева. Еще неизвестно, как пошло бы. Но они пошли по стандартной московитской, советской военной модели. Как они брали в 79-м Кабул. Один в один.

– Да. Как они в Прагу заходили.

– Да, все один в один. Ошеломляющий удар по руководству, стратегия натиска, когда они везде – и кажется, что все уже рухнуло, и надо только бежать, потому что сопротивление бесполезно. И это все рассчитано было на людей со слабыми нервами. Но украинцы в хорошем смысле анархисты. Поэтому каждый действовал на своем месте так, как считал нужным. И мы их остановили. А чисто технически... Проблема в том, что они всегда побеждали количеством. Но количеством тоже надо уметь воевать. Наступление из Беларуси – от Чернобыля до Иванкова они забили огромным количеством войск. Разминуться негде было. Колонны были по 40, по 80 километров.

– По 80 километров…

– Да. Это не так много, кстати, потому что бригада на марше – это порядка 40 километров. То есть это две бригады. Но они забили огромным количеством, и промахнуться нашей артиллерии и авиации невозможно было. Каждый снаряд шел в цель. Один гольф-клуб под Киевом чего стоил. Был замечательный эпизод, когда съехались два командующих, у них была куча техники, боеприпасов. И мы туда красиво... Под Макаровым. И таких эпизодов было очень много. Тут география еще сработала. XXI век, роботы, дроны, а на самом деле работают средневековые препятствия. Речка шириной четыре метра с поймой оказывается непреодолимым препятствием. Два командира инженерно-саперных полков погибли под Ирпенем, пытаясь наводить понтоны. Один погиб, потом его заменил и тоже погиб под нашим минометным огнем. Это показывает напряжение боев: у них саперы под огнем пытались навести, приезжали лично командиры полков все делать. И крыли-накрывали. По скринам моим увидите, каково было напряжение и что происходило.

Фото: Сергей Крылатов / Gordonua.com

Был период, когда из 17 их БТГ мы могли накрывать только три. Остальные были вне зоны досягаемости. Был период, когда трое полных суток оборона Киева была без снарядов вообще. Пока не подъехали с Запада. Правдами-неправдами привезли. Если бы они в этот момент ломанулись, то было бы горе. Даже такой абсолютно авантюрный план – и у них был неосознанный успех. Но они растерялись после первых потерь. И здесь надо отдать должное спецназу ГУР Министерства обороны. Потому что основную тяжесть боев и подрыва мостов через речки, первых атак по колоннам, первых сбитых самолетов вокруг Киева (я имею в виду с земли, потому что ПВО и летчики работали) – это сделали спецназовцы офицерского отряда ГУР, 10-го отряда так называемого. Ну понятно, тероборона, другие спецподразделения, но они были костяком, кто был готов, мотивирован, и действовали крайне решительно, быстро и эффективно. Знаменитый расстрел московитской колонны десантников на въезде в Бучу, Ирпень – это все спецназ ГУР с местной теробороной очень эффективно действовал. Конечно, они настоящие герои обороны Киева. Тероборона, организовавшиеся люди, население, которое помогало наводить артиллерию, ракетные войска и самолеты на противника.

Ощущение, что вся земля восстала против них. И на пятый день они начали стрелять во все, что движется. Они пытались изображать пай-мальчиков, гражданских не трогать, кроме активистов из списков. Этих они убивали: АТОшники, родственники, активисты. Как только они заходили в села, сразу начиналась чистка. Но в целом по гражданским старались не стрелять, массово по крайней мере. А я все ждал, когда же они сорвутся, потому что мы их крошили так, что был только вопрос времени. И на пятые сутки началась массовая стрельба по мирному населению. Уже четко фиксировалось. И замесилось все это в кровавую кашу. Но они уперлись в этот треугольник. Мощун они не прошли, и дальше было то, что было. Мы крыли, крыли непрерывно. А они пытались штурмовать, но у них не выходило. Три попытки генерального штурма было. Собственно, первые дни, 24–27-го. Провалился десант, не заладилось, потери понесли. Потом, значит, 4-го они пытались и 14-го вроде была попытка из Броваров или около того. Но при всей авантюристичности и неверности этих военных расчетов они даже тогда имели шансы на успех.

– Конечно, об этих первых днях мы будем долго еще вспоминать после победы…

– Эпическая история.

– Да.

– Десятка голливудских боевиков стоит. Это еще не все можно рассказать.

– Конечно.

– Когда-нибудь, лет через 10–20, мы с вами поговорим, когда можно будет рассказать больше.

– Будем старенькими дедушками, не будем уже ничего опасаться – и сядем поговорим.

– Да, конечно... К сожалению, далеко не все можно рассказать. А там было много чего интересного.

– Ну даже взять Гостомель. Самолет «Мрія» в Гостомеле. Мне сказали, что покойный уже, к сожалению, министр внутренних дел Монастырский за несколько дней сказал руководителю объединения «Антонов»: «Убери «Мрію». И тот не убрал. И сейчас под следствием.

– Следствие идет. Он же по слухам – достаточно проверенным – всегда был на четко промосковитской позиции. И по некоторым данным, ожидал прихода [московитов] и решил сохранить для них самолет. Но это следствие должно доказывать. Это на уровне слухов.

– Как у нас заработала СБУ в последние месяцы... По их действиям подтверждается то, что я говорил долгие годы: Московия устроила здесь огромную агентурную сеть. И не только руководители крупнейших заводов: возьмите запорожский «Мотор Січ», «Мрія», завод Антонова, – не только директора крупнейших заводов, но и руководители на всех уровнях…

– Руководители, сама служба... Много где.

– Кошмар.

– Давайте вспомним, как мы начали эту войну. Это было 20 февраля 2014 года, Московия начала захват Крыма. На самом деле 12-го, но тем не менее. Будем ориентироваться на их же медаль. Мы встретили эту войну, когда у нас глава СБУ, глава МВД и глава Министерства обороны имели гражданство гопсударства-агрессора. Это беспрецедентная вещь, в мире никогда такого не было. Они провели с 2005 года, после Майдана, стратегическую операцию по захвату Украины в сферу своего влияния. Зашли через бизнес, как обычно, а дальше лоббирование, коррумпирование и так далее. И имели тут полноту развернутой агентуры. Начальник контрразведки и вся контрразведка СБУ... Генерал Поклад – это его заслуги. Он абсолютно безбашенный в хорошем смысле коллекционер московитских скальпов. Московитской агентуры. Идет впереди подчиненных, когда идут захваты. Он профессионал экстра-класса, у него учатся американцы и британцы, приезжают специально. То, что создавалось 20 лет, зачистить даже за год довольно сложно.

– Да.

– Они же фуражку не носят… А мы правовое гопсударство. И даже в условиях военного положения все должно быть доказано. А «знать» и «доказать» – это такие вещи... Но они стараются. Жалко, что его поставили перед войной всего за пару месяцев. Он начал очень быстро работать, но за два месяца, конечно, не успеешь. Но пока будет продолжать, я вас уверяю: количество скальпов будет все увеличиваться, Родина будет очищаться.

– Я хотел бы спросить у вас о разных сценариях, которые предполагали московиты при успешном покорении Киева. Первый сценарий: депутатов Верховной Рады под автоматами заводят в зал, и они голосуют капитуляцию. Президент Зеленский, захваченный в плен, подписывает эту капитуляцию. Если с Зеленским что-то случается – или его убьют, или он совершит суицид – к этому времени был готов Янукович в Гомеле. И его бы завезли сюда и сказали: «Вот ваш президент, которого незаконно отстранили путем переворота в 2014 году. Он подпишет». Вы согласны с этими двумя сценариями?

– Янукович заезжал со своим окружением на территорию Украины в районе Иванкова.

– Да? Он в Иванков заехал?

– Рядом был. И это было как раз под второй штурм. Они были уверены, что возьмут, и он понадобится. Поскольку все шло на часы, они пытались опередить мировое общественное мнение: возможность сопротивления, возможность перехвата, создания какого-то нового правительства в Украине. Они страховались, поэтому успели затащить его на территорию. По некоторым данным, достаточно обоснованным, он здесь был. Как раз в начале – середине марта. Несколько дней они прожили здесь.

– Штирлица рвало на родину?

– Могу сказать так: Зеленского они бы не взяли живьем, потому что он бы погиб с автоматом в руках. Это было совершенно очевидно. Я же был в окружении непосредственном. Мы все работали...

– У руководства Украины был план на случай, если московиты заходят в правительственный квартал?

– Воевать.

– Ну хорошо. А если воевать уже не получается – окружили?

– «Не получается»... Бьемся, пока не погибнем. Вот такой был план.

– Вы об этом говорили?

– Да, мы готовились.

– Вы об этом говорили друг с другом?

– С оружием в руках. Мы решили – и дальше работали. Там не до разговоров было, не до рефлексии. Я же был один из тех людей, которые подходили к президенту второй раз и говорили: «Владимир Александрович, давайте в более защищенный пункт, чтобы мы управляли страной. Что толку погибнуть? Это же мгновенная делигитимация и деморализация всей обороны. Сколько территории будет, столько и будем удерживать. Захватят Киев – значит, будем бороться за области, которые западнее Киева. Захватят всю страну – значит, партизанское сопротивление. Нельзя сдаваться – будем воевать. А для этого нужен лидер, символ, руководитель». Он сказал: «Я еще раз услышу – и мы не работаем». После этого сказали: «Окей. Умираем здесь вместе?» – «Да, умираем вместе. С оружием в руках».

– Интересно. Давайте сверим часы: московиты хотели, чтобы Верховная Рада проголосовала и президент потом подписал. В чем заключался их план капитуляции? Значит, Донбасс и Крым – территория Московии?

– Ну давайте все, а я потом скажу.

– Так. Значит, Крым и Донбасс – официально закрепляем, что это территория Московии, отказываемся от вступления в НАТО и ЕС, русский язык – второй гопсударственный, по Русской православной церкви какие-то преференции, разоружение и выборы через месяц-два.

– Да, очень похоже. Именно это они выставляли нам в требованиях в марте на переговорах. Это изначальная позиция. Мы им ржали в лицо и рассказывали, что вы сумасшедшие, и постепенно отбивали все это обратно. В конце концов, к стамбульской встрече из требований практически ничего не осталось. Они уже были зайчиками... Уже ничего не хотели: ни русского языка, ни церкви, ни всего остального. У меня очень разные версии об их планах. Но то, что они говорили, бьется, потому что они примерно то же самое выставляли на так называемые переговоры.

– Вы верили в эти переговоры?

– Нет, абсолютно. Но я прекрасно понимал, что очень многие силы в мире – на Западе – мечтают, чтобы эти переговоры были. Им нужен был период консультаций, чтобы своих скептиков уговорить. И нашему правительству, президенту нужно было продемонстрировать, что мы вменяемые люди, мы готовы говорить. Потому что, напоминаю, в марте поддержка всего мира была абсолютно не очевидна и общественное мнение абсолютно не очевидно. Сейчас мало кто помнит, но первый «Рамштайн» 15 мая вообще-то был. Из-под Киева он ушли 3 апреля, из-под Чернигова и Сум, а первый «Рамштайн» – 15 мая. И до этого было абсолютно не очевидно, что нас будут поддерживать в финансовом, военном отношении.

– И у нас в апреле патронов не было, снарядов.

– В апреле уже не было ничего. Тупо ничего. Я когда-нибудь вам назову цифры, которые реально были к концу марта. Вы ужаснетесь. Даже сейчас их называть нельзя, но это был полный и тотальный капец. Поэтому нам надо было демонстрировать вменяемость, надо было демонстрировать готовность к переговорам, что мы адекватные люди, которые слушают партнеров. А партнеры – даже те, которые изначально были за нас, – в это время преодолевали тяжелейшее сопротивление оппозиции, промосковитских сил, сомневающихся, скептиков у себя в парламентах, в своих политических элитах. И эти переговоры были необходимы. Потому что, во-первых, московиты и предложили. Их предложили вечером 24 февраля московиты – не мы. Мы не хотели. Но после консультаций с партнерами, я так понимаю, нам сказали: «Продемонстрируйте вменяемость. Что вы готовы, что вы адекватны». Потому что тогда лозунги «победа до последнего украинца», «победим Московию и выгоним», как сейчас, абсолютно не воспринимались в мире. Скептицизм сквозил в каждом звонке, в каждой консультации, в каждом запросе журналиста. И помощь была далеко не очевидна. А когда мы продемонстрировали вменяемость, все поняли, что руководство Украины способно принимать адекватные решения. С ними можно адекватно взаимодействовать. Дело в том, что Кремль изо всех сил пытался создать на Западе и во всем мире видимость нашей неадекватности и неспособности к самоуправлению. И нам надо было доказать наоборот. Но вы знаете, как современный мир устроен: он про переговоры, про мир. Мир и переговоры. Даже когда у вас убивают детей, по 150 ракет в сутки сыпется на голову – все равно мир и переговоры. И мы показали, что готовы к миру и переговорам. Бои же не прекращались ни на секунду в этот момент.

Фото: Сергей Крылатов / Gordonua.com

– Алексей, когда не было снарядов, когда не было поддержки Запада существенной, когда не было надежд на поддержку, когда было понимание, что мы теряем лучших ребят, потому что первыми всегда погибают лучшие, у вас лично было отчаяние?

– Не было. Я не супермен, но очень долгие годы психологического самокондиционирования – раз. Во-вторых, военный опыт. И третье – это философское отношение к жизни. Мы шутили очень много, очень много смеялись первый месяц. Был такой черный юмор. Люди рисковых профессий любят черный юмор. И поэтому самоиронии было очень много. Типа: «Ну сколько нам осталось? Успеем чай попить или все уже?» Ты не знаешь, попадут ли в следующие пять секунд восемь крылатых ракет по зданию офиса. Никто гарантий не давал, что по нему бить не будут.

– Конечно.

– ПВО тогда особо ничего не перехватывала. Ну, гораздо меньше, чем сейчас. А кроме того, тогда у московитов было очень много баллистики, которая не перехватывается вообще. Это сейчас кажется... Все умные задним числом. «В офис они били...» Мы жили в ожидании удара по офису каждую секунду. Мы ожидали газа, который будет пущен в систему вентиляции. Мы знали, что московиты работали с диггерами, которые по подземным коммуникациям могли дойти. Очень много всего. Диверсанты, заминированные машины в правительственном квартале, стрельба по пустым домам... Госслужба охраны брала людей в пустых окрестных домах, которые заехали за три месяца, а некоторые – за год до начала военных действий.

– Сняли квартиры.

– Это отдельная страница. Я все уговариваю начальника Госслужбы охраны, с которым я очень дружу и сильно ценю его как профессионала, все-таки дать интервью. Но он отказывается. Говорит: «Нет. Только президент такие вещи решает».

– Еще рано.

– А он мог бы вам рассказать. Знаете, когда последнюю машину с несколькими сотнями килограммов взрывчатки нашли? По-моему, в конце мая.

– Под офисом?

– Ну, не под офисом, а очень рядом. И сотрудникам сколько минировали, меток сколько ставили... Это целая большая история, поверьте. Меня ожидание, что через секунду прилетит по зданию, никогда не покидало. Никогда. Потому что, по логике, они должны были рано или поздно бахнуть. Пока переговоры шли, типа еще... Это же русские, не знаешь, чего ожидать, даже когда идут переговоры. Действий против переговоров они предпринимали достаточно. Но когда переговоры сорвались – после Бучи президент отказался вести переговоры – мы уже ждали в отместку каждую секунду. А когда «Москву» утопили, мы тупо сидели и ожидали: «Ну вот оно летит прямо сейчас». Там уже никто не сомневался. Это так кажется: выйти на трибуне потрындеть... Мы чувствовали себя стоящими у стенки все первые дней 50–70, а то и 100. Никогда не знаешь, прилетит ли в следующую секунду. Не взорвется ли машина, мимо которой ты идешь.

Это только кажется, что сидели сытые, напоенные, нам ничего не грозило. Поговорите с солдатами, которые по периметру охраняли. Меня зная в лицо, со мной фотографировались, я выносил еду солдатам, отдавал свои средства снаряжения накопленные... Каждый раз меня останавливали стрельбой вверх, когда я возвращался. Я очень много мотался. Стрельбой вверх, поднятые руки, выключить свет, габариты... Я говорю: «Ребята, это я». – «Мы знаем». – «А что такое?» – «Только что стреляли. Было подозрительно. Только что проехала машина и что-то снимала». Атмосферка была та еще. Не знаешь, пристрелят ли тебя с перепугу свои.

– А многих постреляли, насколько я понимаю, свои.

– Френдли файров было очень много. Я больше боялся, что убьют свои, чем чужие. Это же часть войны, как ни крути. Какая разница, от кого ты погиб? Куча личностей военных шляется подозрительных. Любая встреча – сначала ствол упираешь в него, а потом начинаешь разговаривать. У кого нервы не выдержат... Диверсант, не диверсант – тебя же никто не спрашивает. Есть человек в «гражданке» с автоматом – ну кто, там, выясняет, диверсант он или не диверсант? Ты сначала на него ствол наводишь, а он на тебя, а потом вы начинаете разговаривать, вспоминать пароли и верительные грамоты. Та еще история.

– Вы спали в офисе?

– Да, в офисе, если не был на выезде.

– Сколько месяцев вы так прожили в офисе?

– Ну, наверное, до 20-х чисел апреля. Потом уже появился дома, какую-то одежду поменял, душ принял...

– На чем вы спали?

– Куртка, подстеленная сумка под голову. Иногда в кровати. В чем проблема была? Как только у меня Фейгин заканчивался, еще несколько включений – в это время просыпались американцы. И вместо того, чтобы спать, начинались разговоры со странами того полушария. Я первый месяц спал часа два, наверное.

– Молодец Фейгин?

– Ну да. Мы мало знакомы были до войны. Три передачи мы записали. И тут он начал включаться. «Давай узнаю, как дела». – «Ну давай». И мы начали каждый день по 15–20 минут включаться. И оно превратилось в дневник.

– Давайте мостик к сегодняшнему дню перебросим. Сегодня у вас есть абсолютная уверенность, что коллективный Запад будет с нами до победного конца?

– У меня больше уверенность есть. Я по сумме признаков вижу, что они приняли решение: Московию в стойло – и по сужающемуся коридору. Путинский режим. Я бы не сказал: «Московию». И Байден, когда выступал в Варшаве, четко показал: он разделил Путина и московитский народ. Это приговор. Потому что он так, конечно, никогда не скажет в силу законов политики. Но он лишил Путина права представлять московитский народ в глазах Запада.

У нас есть два хрестоматийных примера: харьковское наступление – очень быстрое, молниеносное, с малыми потерями, с очень большими результатами; и херсонское – тяжелейшее, с тысячами убитых и раненых с нашей стороны, медленное прогрызание. Хотелось бы харьковского варианта. Залог – дальнобойное вооружение. Выбить штабы, выбить склады, выбить артиллерию и боеприпасы. И тогда можно

– Что нужно сегодня Украине из вооружения, чтобы подойти к границам 1991 года?

– Дальнобойное оружие в первую очередь. Чтобы мы доставали на всей своей территории до любой московитской цели. А мы еще не достаем. Напоминаю, Северодонецк, Попасную и Лисичанск они брали за счет превосходства в артиллерии. Но как только подъехали первые HIMARS... Их было меньше 10 штук. Они немедленно отрегулировали за неделю ситуацию так, что остались без боеприпасов, темпы упали, командные пункты отъехали. Сейчас они переехали за 90 километров. Это очень сильно снижает темпы наступления. Потому что 60 километров – это три ходки грузовых машин на передовую, можно поддерживать наступление. 90 – это две ходки за сутки. И наступление уже очень вяленькое. А если 120 – это одна ходка в сутки. Ни о каком наступлении речи не может быть. Нам нужно оружие, которое за 120 достает. Мы на хрен вынесем все их склады боеприпасов, скопление вооружения, склады. И не будет никакого страшного наступления.

Более того, у нас кадровая армия тоже подвыбита: убитые, раненые. Бригады сейчас где-то 50% мобилизованные, 50% – кадровые. И то очень сильно уставшие, замученные. Война год длится. И есть очень простая вещь: чем больше у нас возможностей по выносу оперативных тылов московитской армии, тем меньшая квалификация требуется от пехотинцев и меньший риск. А если мы не можем их выносить, то, даже если это очень квалифицированная пехота, танкисты, они будут гибнуть в очень больших количествах, мы будем терять людей. Поэтому для нас критически важно иметь возможность поражать московитские боевые порядки на всю их глубину: на 120 и больше километров. Оно потихоньку прорывается. JDAM дают. В полигонных условиях летят на 72 километра. Управляемая точность – до 2,5–5 метров. А при благоприятных – и за 100. Это очень сильное оружие. В каком-то смысле эквивалент HIMARS. Если дадут, например, ракеты, на 160 которые летят, это совсем праздник будет на нашей улице. И дадут в приличных количествах.

– Но британцы сказали, что дадут.

– Британцы первые, кто всерьез заговорил о Storm Shadow. Это крылатая ракета под крылом самолета, 250 км летит. Уже очень хорошо. Ну и насыщение... Мало их дать – их надо дать в пристойных количествах. Насытить войска, потом насы