Правозащитники опубликовали шокирующее итоги расследования пыток на Окрестина в августе 2020 года

Не забудем, не простим!

Международный комитет по расследованию пыток в Беларуси опубликовал 56-страничный доклад о массовых пытках и жестоком обращении с задержанными в Центре изоляции правонарушителей в переулке Окрестина в Минске после выборов, 9−14 августа 2020 года. «Зеркало» рассказывает о результатах общественного расследования.

Именно ЦИП на Окрестина стал основным местом содержания задержанных в Минске. За пять дней, с 9 по 14 августа, через ЦИП, рассчитанный на содержание 110 человек, «прогнали» более 3000 задержанных. Среди них были несовершеннолетние, пожилые люди, люди с инвалидностью, случайные прохожие. Они столкнулись с небывалым насилием со стороны силовиков, которое и вызвало последующее усиление протестов.

«Все задержанные подвергались унизительным процедурам, жестоким избиениям, содержались в нечеловеческих условиях в переполненных камерах без еды и воды по двое и более суток. Людей избивали при любой попытке выяснить свой статус, требовать соблюдения своих прав и медицинской помощи. В избиениях, психологическом давлении участвовали как сотрудники ЦИП, в том числе медицинские работники, так и силовики из ОМОНа и других подразделений», — говорится в докладе.

Руководство МВД при этом отрицало жестокое обращение, напоминают правозащитники. Подтверждением стали звуки непрекращающихся избиений во дворе ЦИП, которые в ночь с 12 на 13 августа записали родственники задержанных, находившиеся на улице. На записях были хорошо слышны голоса людей, кричащих о боли и молящих о пощаде. А 14 августа задержанных стали массово выпускать. Некоторых вывозили машины скорой помощи. Вышедшие на свободу показали свои раны и травмы от пыток.

В основу доклада правозащитников легли показания 101 потерпевшего. Эти люди были в ЦИП в указанные дни и стали свидетелями пыток задержанных, сами подверглись насилию. Они предоставили медицинские и иные документы в подтверждение своих слов. Их показания составили 1095 страниц.

Благодаря показаниям свидетелей удалось восстановить хронологический порядок событий в ЦИП в те дни, детально описать условия, в которых их содержали, и происходившие там события.

Во дворе ЦИП людей выгружали из автозаков и автобусов, прогоняя через ряды силовиков, которые били их дубинками, а затем ставили на колени у бетонного забора. Когда надо было переместить людей по двору, их заставляли ползти по асфальту на коленях. Иногда с силовиками были служебные овчарки, которыми дополнительно пугали людей. У забора на коленях люди стояли часами. Били их часто и сильно, дубинками и берцами, особенно в ответ на любые просьбы — о воде, медпомощи, адвокате.

На какое-то время задержанных помещали в прогулочные дворики ЦИП — это бетонные коробки размером 4 на 5 метров с решеткой сверху. Туда набивали по несколько десятков человек, вплоть до сотни, в том числе раненых, люди стояли вплотную.

«В прогулочных двориках нас раскидывали по 50−60 человек. Меня перевели во второй прогулочный „колодец“. Там я видел у человека такие ранения от пуль, как банки, которые в детстве ставили: точки здоровые, и они кровоточили, видно было, что они свежие, потому что водянистость такая была».

«Поверху там ходит дядька, говорит: „Я сейчас гранату вам сюда кину, и вам все будет“. Я понимаю, что в этот момент, семьдесят человек, если сюда попадет граната, то это сразу все…»

В таком дворике задержанные проводили по несколько часов, но некоторые были там вплоть до четырех дней.

Затем людей отводили на унизительный досмотр, где нужно было раздеться догола и несколько раз присесть в присутствии большого количества людей. Когда среди задержанных попалась трансгендерная девушка, ее назвали «п***ром», поставили вместе с мужчинами и ударили дубинкой.

В этих действиях участвовала женщина-сотрудница, которая наносила некоторым задержанным [раздетым для досмотра] мужчинам удары в область паха. Один из силовиков подходил к задержанным и водил возле ануса дубинкой.

«И потом мы выходим в коридор, и у меня шок был, что в шеренге голые мужики, голова между колен, попой кверху, на коленях. И нас тоже на колени поставили. На колени, да еще в спину тыкнули этой дубинкой. Такое ощущение, что расстреляют сейчас в затылок».

Затем людей размещали в камеры. Все они были крайне переполнены: 24 человека в двухместной камере, 42 человека в восьмиместной и так далее. Один человек рассказал, что в его шестиместной камере было 50 задержанных. На проходке до камер людей избивали. Ночью их часто выводили на досмотры, тоже избивали, оскорбляли.

10 августа в ЦИП стали привозить гораздо больше людей, чем накануне, и обращение с ними стало еще более жестоким. В камерах весь день было слышно, как избивают вновь доставленных. Их опять часами заставляли стоять у забора на коленях.

«Самое жесткое — это когда я проснулся в час ночи от криков людей. Мужчин били так сильно дубинками, что было слышно хруст костей, крики были такие сильные, что людей как будто бы жгли. Взрослые мужики кричали: „Мама! Помогите! Спасите!“»

«Одна сотрудница попросила: „Наденьте этих пацанов на ваши дубинки“. Это была целенаправленная атака на людей. Все были максимально агрессивно настроены: „Сколько вам платят?“, „Животное!“, „Мы вас тут всех сейчас поубиваем!“ Было ощущение, что сами сотрудники находятся в наркотическом опьянении».

На въезде в ЦИП была целая очередь из автозаков. Люди из них выходили избитые, раненые, некоторые без обуви, без штанов, с уже синими от ударов спинами и ногами. Опрошенные рассказывали, что, когда стояли во дворе у забора, видели вокруг окровавленных людей.

«Мужчина пожилого возраста трясся из-за высокого давления, возможно, от стресса. Один силовик разрешил ему встать на ноги, однако другой подошел и ударил ему по ногам дубинкой. Мужчина упал».

Ночью 10 августа в ЦИП приезжало какое-то руководство из МВД, сообщили опрошенные.

«Это было где-то 4−5 человек лет 50-ти. …и один из них сказал: „Мне бы сейчас автомат, я бы вас, суки, всех расстрелял“. Вот это было уже страшно. Там еще ходил человек в цифровой форме военной, у него была маска и винтовка. Было понятно, что достаточно серьезное оружие и что любое неповиновение может расцениваться как нападение…»

Задержанным во дворе и в прогулочных камерах не давали не только еды, но и воды, или же могли дать бутылку на 100 человек.

Медпомощь все эти дни никому не оказывалась. Также практически всем отказывались выдать из их вещей лекарства, которые им нужно было регулярно принимать, например от сердечных болезней или диабета.

Из переполненных камер, где было нечем дышать, людей забирали только в исключительных случаях, при явной угрозе смерти.

«Одному человеку стало плохо. На вторые сутки его забрали. У него что-то с сердцем было, сознание терял, потому что душно было. Но его не завезли в больницу, а приковали наручниками в коридоре».

«Дышать можно, но в какой-то момент ты уже в таком состоянии, почти теряешь сознание, потому что кислорода мало, окна не открывались из-за этой решетки. Щель — 5 см примерно, через нее воздух поступал, но как бы реально его достаточно мало, поэтому задыхались».

«У одного в ноге торчал осколок от гранаты, но никакой помощи ему не оказывали, на просьбу о помощи отвечали: „Засунь себе этот осколок в жопу“».

«В камере был человек с эпилепсией, у него случился припадок — он упал на пол, начал дергаться, потекла пена изо рта. Кто-то крикнул, чтобы держали ему голову, стали бить в дверь, звать врача. Пришел сотрудник скорой помощи и сказал, что это пройдет. Через час у мужчины снова случился припадок, пришел тот же „врач“, посмотрел на него: „Не проходит? Ладно, несите!“ И четверо задержанных ребят вынесли его и положили в коридор. Что с ним было дальше, неизвестно».

«Задержанные начали стучать в двери, орать, кричать: „Врача позовите!“ Пришла медсестра, которая избивала, когда к ней обращались за помощью (блондинка с каре). Она его увела на коридор, дала нашатырь понюхать, ударила его по лицу со словами: „На митинг смог ходить, вот и сейчас смоги постоять“. Она поменяла ему повязку и отправила обратно…»

«Он просил фельдшера вызвать скорую помощь. На что она ему ответила: „Я могу тебе только катафалк вызвать в морг“».

Женщины просили открыть «кормушку», потому что воздуха в камере не хватало, но в ответ слышали только отказы. Девушки описывают, что они пребывали в полуобморочном состоянии, мысли путались, все время хотелось спать. Они засыпали, дремали 15−20 минут и резко просыпались.

У одной девушки началась паническая атака, ее непрерывно рвало, она теряла сознание. Другая девушка — инвалид-эпилептик. Еще одна женщина была больна диабетом второго типа, трое суток она просила принести ей таблетки из сумки, но безрезультатно. У многих девушек начался сильный кашель от переохлаждения в результате стояния и сна на бетонном полу.

«В то же время за стенкой мы слышали, как продолжают избивать мужчин, — они хрипели, кричали, плакали. Одного из мужчин избили до такого состояния, что он обмочился с кровью. Сотрудники орали на него, чтобы он собой же вытер мочу с кровью с пола и убрал за собой. Мужчина плакал и говорил, что ему нечем вытереть, так как он голый… Силовики, не останавливаясь, продолжали его бить и кричать, чтобы он все вытер своим телом».

Утром 10 августа людей начали выводить на подписание протоколов. Подписывать заставляли дубинками и угрозами, затем загоняли обратно в камеры. Около восьми утра стали привозить новых задержанных, их избивали еще сильнее и злее, чем накануне. Некоторых целенаправленно били по почкам, по паху.

«Мне развели ноги в разные стороны почти до шпагата, и два раза он мне ударил дубиной между ног. Когда я спросил, за что, он сказал, чтобы я больше таких не рожал…»

Людей не водили в туалет. Часть задержанных попала туда через 17 часов нахождения в прогулочном дворике.

«… „Я сейчас обоссусь“. Ему говорят: „Вот сейчас ты выйдешь отсюда, мы сделаем так, что ты еще и обосрешься“. Зашел какой-то начальник, человека вывели, мы услышали удары дубинок, его обратно запихнули. После этого какие-то требования и обращения к силовикам прекратились. Если кто-то сильно хотел в туалет, задержанные давали те бутылки, из которых они пили, чтобы человек мог справить нужду именно туда. Потом эти бутылки ополаскивали, и когда кому-то разрешали выходить, в них опять же набирали воду для питья».

В переполненные камеры продолжали набивать еще людей, в четырехместных могло быть по 50 человек. Не было никаких средств гигиены, даже туалетной бумаги.

Женщинам не давали ничего для менструаций, предлагали воспользоваться майкой. Некоторые использовали свои медицинские маски. Однажды, рассказывает свидетельница, сотрудница ЦИП принесла в камеру клочок ваты и один бинт. В некоторых камерах женщины не могли ходить в туалет, так как грязная вода из него вытекала прямо на пол, они были вынуждены собирать ее полотенцами. От этого стоял страшный смрад, вентиляции не было.

«Эта камера была еще меньше нашей, а в ней уже находилось людей в два раза больше, чем в нашей. И температура воздуха была… Ну, у нас было жарко. В этой, во второй камере, температура воздуха была еще больше. Воздуха не было, дышать вообще невозможно было. Влажность была такая, что с потолка капало. На стенах был конденсат. Пол скользкий от влаги. При мне в обморок упали два человека. Когда все-таки открыли дверь, один из них просто вывалился из камеры на пол коридора. Его тошнило, но на это никто не обращал внимания».

Лишь вечером 10 августа задержанным выдали еду — буханка хлеба на камеру. Это была первая пища за сутки в ЦИП.

Одного из потерпевших в этот день пытали, требуя пароль от телефона.

«Из меня сделали колесо — закинули из-за спины, как колесо, ноги, руки и надели наручники. 30−40 минут я держался. Потерял сознание. Ну, пришлось потом сказать код от телефона. Самое страшное — то, что там были личные данные близких».

11 августа продолжалось все то же самое с еще большей жестокостью. Ночью было холодно, новоприбывших людей держали в прогулочных двориках, они жались друг к другу, чтобы согреться, но им запрещали двигаться, за движение обливали холодной водой.

«Все находились в состоянии ужаса, все воспринималось как некий концлагерь. Мы отчетливо слышали, как в соседнем дворике избивали людей, особенно усердствовала некая женщина».

«Спали в кучах, потому что было очень холодно, по ночам обливали холодной водой надзиратели. Постоянные крики, стоны из соседних клеток. Некоторым грозили засунуть дубинку в задницу».

«Ночью во дворике было очень холодно. Туалета в нем не было, и задержанные девушки вынуждены были пользоваться неким люком в полу, при этом сверху за этим наблюдали охранники-мужчины».

«Это было прямо дико, очень дико. Закидывают туда парня. Он простоял минут пятнадцать, наверное, по ощущениям, и говорит: я извиняюсь, но я больше не могу. Снимает штаны, снимает трусы, начинает трусами вытирать фекалии».

Некоторые теряли связь с реальностью от пережитого.

«Говоришь с человеком, а он такой: „Это вы меня так? За что, пацаны, вы меня так избили? А где жена моя?“»

«У одного парня была скальпированная голова, один из омоновцев срезал ему волосы вместе с кожей на темечке. Оттуда сочилась кровь, свежая рана была. Просили медпомощь, так как многим было плохо».

Людей, находящихся в камерах, периодически выводили и избивали. Также многих заставляли сниматься в видео.

«Один раз я слышал, как женщину какую-то выводят из камеры, по голосу уже в возрасте такую. Не знаю почему, но тогда я был уверен, что ее снимают на камеру, и ей говорят: „Вот ты была с плакатом «Нет фашизму». Что такое фашизм?“. Она говорит: „Ну вот то, что вы делаете“. А они ей: „Нет! То, что мы делаем, называется садизм“. Ну и прилетает дубинкой ей».

«ОМОНовец ударил женщину головой о стену, а женщина-блондинка приказала сложить пальцы в замок, завести их за голову. В это время ударами своих берцев продолжала рвать ей паховые связки, начала выкручивать ей правую руку, усадила на колени, прижала своей ногой голову женщины к полу и начала кричать: „Говори, с**а, свои данные!“»

У некоторых в камерах не выдерживала психика, особенно когда слышали звуки избиений и крики.

«Я помню, там была женщина с двумя дочками, и она просто начала кричать в какой-то момент. Заткнула уши и начала кричать, подвывать от ужаса, что происходит. Кто-то просто плакал».

Утром 11 августа начались «суды». Задержанных приводили в кабинет, где находились судья и секретарь. Судья зачитывала протокол и материалы дела, спрашивала позицию задержанных.

«Отстоять свои права в суде было невозможно. Суды никак не реагировали на заявления о пытках, жестоком обращении, фактах психологического насилия, а также нарушениях процессуальных прав. В ходатайствах о предоставлении защитника отказывали, мотивируя это отсутствием у задержанного договора с адвокатом», — говорится в докладе.

Одна из потерпевших рассказала, что заявила ходатайство о прекращении пыток в отношении нее и других задержанных, на что судья Мотыль ответила: «Я только судья. Это не моя компетенция. С жалобами на содержание обращайтесь к начальнику ЦИП». Таким же образом никакой реакции не получили и другие заявления задержанных о том, что их заставили подписать протокол, не ознакомили с ним, избивали.

«Суд проходил таким образом: вызывали 5−8 человек, поднимали их на 2-й этаж и минут через 10−15 все эти люди возвращались уже, как правило, с „сутками“. При этом все это сопровождалось перед судьями избиениями прямо у них на глазах».

«Вывели на суд, вниз. По-моему, на втором этаже проходили судебные заседания… Мне не дали ознакомиться с материалами дела, сказали: „Подписывай“. Я говорю: „Но я не согласен с тем, что там написано“. И этот [сотрудник] сзади стоит, дубиной в шею: „Подписывай!“ При судье он: „Закрой пасть, подписывай!“… В маске, в балаклаве. Здоровый „конь“ в балаклаве, форма синяя. Кто там был — понятия не имею… Когда я подписал документы, началось заседание. „Вину признаете?“ Я говорю: „Не признаю“. „Почему? Расскажите, как все было“. Я ей рассказываю. — „Все, вы виновны. Четырнадцать суток вам“. Вот, собственно говоря, и весь суд».

12 августа продолжили привозить новых задержанных. Их заставляли часами стоять на коленях, упершись головой в асфальт и заведя руки за спину.

«Некоторые были избиты так, что не могли ходить, они лежали на земле, их тела уже не реагировали на избиения. Над теми, кто не мог ходить, сотрудники смеялись и издевались. Постоянно спрашивали: „Кто заплатил? Где 50 евро?“»

«При мне побили глухонемого, потому что он не мог отвечать на вопросы».

Как говорят потерпевшие, в ту ночь особенно сильно избивали помеченных краской и байкеров. Внутри Окрестина некоторых задержанных также помечали маркером, в том числе и тех, кто говорил на беларусском языке.

«Это были жуткие крики, это было что-то невообразимое. Была какая-то жесть, как будто там кости у них трещали, крики как будто из преисподней. У кого были татуировки c БЧБ и Погоней, было указание их бить сильнее. Кто-то из потерпевших кричал: „Я люблю ОМОН“, их при этом били палками».

«И такой звук удара, будто бьют по пластику, по машине. Слышишь, как этот омоновец прямо кряхтит, задыхается, физически уже устал оттого, что он бьет. И он прямо кричит, будто готовится к этому удару, и всю свою силу, которую может вложить, вкладывает. И бьет он одного человека. И бьет он не один. Это было просто страшно».

В эту ночь после досмотра у одного из мужчин в возрасте около 50 лет после досмотра случился сердечный приступ. Он побелел и начал сползать по стене вниз.

«Пришла врач… сделали укол в сердце, хотя такие уколы не всегда делать можно. Мы слышали, как страшно этот мужчина тогда кричал. Врач ему сказала: „Ты что, с**а, тоже хочешь через больницу отсюда уехать?“ И его отправили в камеру».

«Стоявший в толпе задержанных немолодой тучный мужчина, судя по всему диабетик, вдруг посинел и рухнул на землю. Все стали звать помощь, и к лежащему медленно, вальяжно подошел медработник в красной жилетке с крестом, огромный небритый мужчина. Медработник не только ничем не помог мужчине, он даже не склонился над ним и, более того, пнул его ногой, а затем заставил ползти в помещение».

В камерах было много людей с тяжелыми увечьями. Днем приезжала скорая помощь, некоторых тяжело пострадавших забрали.

«Один парень жаловался на то, что у него болит сердце… Он сказал, что вот после того, что было там 11 числа… „Нас избивали, и у меня начались эти боли“. Врач сразу сделал ему ЭКГ, увидел проблемы очень сильные. Он… заставил снять его майку. Парень снял… И этот врач настолько серьезно, когда увидел то, что у парня все в синяках. Он: „Что вы делаете?! Вы до такого состояния, вы так избивали этого пацана, он же молодой, вы его чуть не убили!“. Потребовал вызвать старшего смены. Прибежал замначальника. Врач сказал, что составит документ о том, что тут происходило, что они чуть не убили человека. … Врач срочно запросил госпитализацию на этого парня в больницу… Созванивался с больницей, чтобы готовили срочно отделение для парня… После этого парня срочно закинули в машину скорой помощи».

Однако силовики не разрешали медикам забрать многих пострадавших, буквально доставали людей из машин и отправляли назад.

В этот день некоторых стали выпускать, перед этим их еще били во дворе по несколько минут.

«За стеной ЦИП были слышны голоса волонтеров, и если они говорили громко, то задержанных били еще сильнее», — говорится в докладе.

Часть людей начали увозить в другие места содержания — в Жодино, Слуцк, Могилев. Как рассказали потерпевшие, женщин перед отправкой в Жодино сотрудница ЦИП Кристина обзывала шлюхами, говорила, что их «пустят по кругу».

Ближе к вечеру людей из камер стали по трое выводить на беседу с сотрудниками КГБ.

Часть задержанных к этому моменту уже трое суток как не кормили, только вечером 12 августа они впервые получили порцию еды (каша, хлеб и чай). Другим за сутки дали буханку хлеба на камеру.

Ночью 13 августа ЦИП посетил замглавы МВД Александр Барсуков. Он ходил по камерам и обещал, что людей выпустят.

«Буквально через 5 минут пришел Барсуков. Он начал говорить, что всех отпустят, что не все сотрудники плохие, некоторые „перегибают палку“. И спросил: „Били ли вас в камере?“. Мы сказали, что нас в камере не били, так как били до камеры. В этот момент женщина снимала. Он сказал: „Все, я вам обещаю, что мы вас сейчас отпустим“. Все заулыбались. И в этот момент он опять отодвинулся и женщина поснимала на видео, что задержанные такие счастливые и довольные в камере».

«Генералом этим был Барсуков. И он такой заходит, вместе с ним заходят какие-то женщины с видеокамерами включенными. Нам сказали всем приготовиться, лишнего ничего не говорить. Вплоть до того, что от того, что вы будете говорить, будет зависеть, освободят вас или нет».

«Нам-то сказали, что отпустят, „но [это] будет зависеть от того, что вы скажете. Потому думайте, хотите вы отсюда сегодня выйти или не хотите“. Зайдя в камеру, Барсуков задавал вопросы: „Как, вас тут не бьют?“. Хотя было очевидно, что бьют — все стоят даже не синие, а черные. Все мы сказали, что нас не бьют. Сказал, что вас отпустят, но чтобы больше не попадались».

После его визита людей действительно стали массово выпускать. Но перед этим их укладывали на землю во дворе и избивали. Сильнее всех избивали людей нестандартной внешности: длинноволосых, с дредами, татуировками, пирсингом, а также беларусскоязычных.

Именно в эту ночь близкие задержанных сделали запись со звуками избиений и криками людей.

«Надо было бежать до стены. За каждым из нас был закреплен сотрудник ОМОНа. Он мне сказал: „Если упадешь, то тебе будет пи***ц“. Надо было встать около стены, поднять руки вверх и вывернуть ладони, ноги на растяжку. В этот момент он начал пробивать мне ногами в область ног в болевые зоны. Избивали долго. Приказали лечь на землю, руки за спину, в этот момент избивали дубинкой от ягодиц до ног. Надо было в это время петь гимн. Долго избивали, я терпел, молчал. Потом уже он начал мне подсказывать слова. Я начал повторять за ним, удары были не такие частые. Потом надо было встать и бежать вдоль забора в обратную сторону. Там снова был коридор. Нас избивали. Надо было просто добежать до выхода».

«Приказали лечь лицом в землю. И со словами „такая прическа сейчас не модная“ отрезал большую часть дредов ножом. Потом сказали присоединиться к основной группе. Уже все ребята стояли вдоль стены, лицом к стене. И над каждым человеком стоит омоновец. И он начинает бить дубинкой по бедрам и ягодицам — это очень больно. Я кричал, стонал, он что-то орал мне в ответ. Он еще сильнее, наступает на тебя, держит ногой».

«Все, что я видела, — стены, ограждение белое, стены здания, везде стояли парни. По всему периметру. Я не знаю, сколько их там было. Все было заполнено парнями, и их выпускали порциями и перед выпуском их избивали».

«Меня первого положили на землю, стали на ноги, сразу несколько ударов по ногам, потом другому. Нас человек 20 лежало. И давай лупить по ногам. Когда все закончилось, подняться я уже практически не мог — на мне „добра“ постарались. Я понимал, что если сейчас не поднимусь, меня назад в камеру. Подняться мне помог военный».

Ночью 14 августа людей продолжили освобождать. Личные вещи, деньги, телефоны, ключи им чаще всего не возвращали. Перед освобождением также избивали. Многих не выпускали на месте, где их ждали близкие, а загружали в автозаки и вывозили с территории ЦИП в город, где освобождали в разных районах, подальше от изолятора.

«Ночью стали предлагать подписать соглашение о том, что ты больше не будешь участвовать в митингах, в противном случае будешь привлечен к уголовной ответственности. В принципе, все подписывали, нежелающих не было, потому что и шансов не было: кто не подписывал, того били, и они все равно подписывали. После этого вывели на улицу, построили. Так мы стояли часа три. Потом приехали омоновцы и опять начали проводить досмотр. Начали осматривать всех, требовали показать ягодицы и лопатки, у кого не было травм, ложили на землю и избивали, у кого были длинные прически — стригли прямо при нас, во дворе. Выпускали нас по 6 человек, со словами, что, мол, сейчас мы вас били до полусмерти, а в следующий раз мы вас убьем».

«Девчонка одна вообще отказалась подписывать бумагу о неучастии в акциях, сказала, что у „меня ключи там в моей сумке, я никуда не пойду, потому что мне идти некуда и так далее. Отдавайте мне сумку“. Один омоновец после чего взял дубину и начали ее там метелить».

Но уже днем людей при освобождении не избивали, а силовики резко стали вежливыми.

«За час до освобождения, примерно около 13−14 часов, мы не знали, что оно будет. Просто как это происходило: нас разгрузили по камерам на втором этаже по 5−6 человек, как будто бы для вида, перед кем-то. Затем выставляют в коридор, мы по привычке стоим лицом к стене. Приходит мужчина и говорит: “Ребята, все, теперь вы свободны. Можете руки держать по швам, поворачивайтесь лицом ко мне. И хочу перед вами извиниться. Во всех ситуациях конфликтных летят щепки, вы этими щепками оказались. Моя задача просто вас приехать, покормить и выпустить”».

«Автозаки развезли нас по разным частям города. Они все были в балаклавах, естественно, которые нас развозили. Они спрашивали: “Удобно ли вам сидеть, не тесно ли вам?”. Включили кондиционер в автозаке. Когда закрывали дверь, спрашивали: “Нормально ли, ничего ли не мешает, подпирает?”. Когда мы выходили из автозака, спускались по ступенькам, фразы были типа “всего доброго!”, “до свиданья!”.

Я иду, и из каждой машины играет песня “Перемен”. Я не понимаю, что происходит, а потом, когда я добрался домой, когда приехали друзья и когда я вышел в интернет, увидел то, что весь город марширует. Вот только тогда мы поняли, почему они все такие вежливые были в последний день».

Какие травмы и повреждения получили задержанные

Правозащитники констатируют, что людей избивали и при задержании, и в автозаках, и в ЦИП, не оказывали им медпомощи, только в исключительных случаях вызывали скорую, при этом даже с медиками силовики вели себя так же по-хамски, угрожали им и оскорбляли.

Большинство травм у пострадавших было из-за перенесенных побоев — выбитые зубы и повреждения челюсти, гематомы, ссадины, ушибы, растяжения, переломы и ЧМТ разной степени тяжести. Гематомы могли составлять до 80% всего тела. Не менее тяжелые характерные диагнозы того периода: внутренние кровотечения, ушибы грудной клетки, переломы носа, ребер, ног, пальцев рук, сильные травмы кистей рук из-за перетянутых стяжек, растяжения связок голеностопных, локтевых и коленных суставов. Также, когда людей били по голове, удары часто приходились на уши. Из-за этого часть пострадавших свидетельствует о том, что позже им ставили диагноз «перфорация барабанной перепонки», также некоторые отмечают ухудшение слуха.

«Приходит эта “врачиха”, говорит: “Г****н, что ты хочешь, б*я?” Он попросил воды. “Врачиха” была в красном платье в длинном, где-то, может, она с празднования какого-то или она так на работу ходит. Она: “Женя, дай ему п****лей н***й”. Пришел какой-то Женя и начал избивать этого мужчину. Одна женщина-сотрудник, взгляд я ее запомнил на всю жизнь, била. Был потом в камере парень байкер, он говорит, она стала у него в голове ногами и с двух рук начала бить ему между ягодиц по мошонке».

Большинство травм приходилось на нижнюю часть тела, не только из-за избиений, но и многочасового стояния на коленях.

«Мне потом поставили посттравматический флеботромбоз глубоких вен. Это, скорее всего, не только из-за избиений, но и из-за того, что нас обездвижили и не давали пить. Кровь сгущается от нехватки воды. Плюс эта поза, в которой у тебя колени согнуты, тоже усугубляет ситуацию».

Пострадавшие сообщали об истощении, переохлаждении и простудах, не говоря уже о коронавирусе в переполненных камерах. У многих обострились хронические болезни почек, сердца, спины, проблемы со зрением.

Более того, после освобождения некоторым пострадавшим отказывали в медпомощи в их районных поликлиниках в Минске.

Также многие столкнулись с вредом для психики. Сообщали о повышении тревожности или агрессивности после Окрестина, нарушениях сна, панических состояниях. Некоторые поседели. Даже в более поздних опросах (осень 2022 года) часть пострадавших отмечает, что полностью восстановиться им так и не удалось — они продолжают сталкиваться с депрессией, повышенной тревожностью и периодически имеют проблемы со сном.

Правозащитники также приводят фотографии травм и повреждений людей.

С помощью опрошенных правозащитникам удалось установить личности некоторых лиц, причастных к избиениям и жестокому обращению с задержанными в ЦИП. В докладе приводятся имена 13 сотрудников. Опознание причастных продолжается.

«Жестокие условия содержания в ЦИП и отношение к задержанным, которые можно приравнивать к пыткам, с августа 2020 года по настоящее время практически не изменились. Это подтверждают многочисленные свидетельства потерпевших, отбывавших административные аресты в данном учреждении в 2021–2023 годах», — подчеркивает Международный комитет по расследованию пыток в Беларуси.