Стукачи на марше

Герметичная среда в РФ рождает чудовищ.

Знаете, с чем приходили в редакции жалобщики в первые годы перестройки? Как под копирку: за мной следят, меня облучают, меня прослушивают, мне пытаются вживить что-то в мозг. Мания преследования, накопленный десятилетиями страх начал выплескиваться из людей, проживших в этом страхе всю жизнь, при первом намеке на возможность свободного дыхания.

Знаете, когда французская полиция публично запросила пощады – перестать присылать им доносы, потому что лавину иначе было не остановить? В период эпидемии ковида, когда люди оказались запертыми дома, когда стало невозможным свободное перемещение в пространстве, когда нормальные и естественные для западноевропейца права человека были ограничены.

Герметичная среда рождает чудовищ. СССР прожил в таком герметичном режиме почти век, Московия прожила в свободном несопоставимо меньше. Чудовища никуда не делись, не успели забыть, как это было, не вымерли поголовно, оставили потомство, репродуцировались на новом витке истории, как только появились подходящие условия. Короткого десятилетия 1990-х не хватило, чтобы прийти к покаянию, Московия не смогла начать свою дорогу к храму.

Сегодняшняя война и изоляция Московии от мира – снова герметичность и самое время для чудовищ. Сейчас уже невозможно увернуться от этого понимания. 25 лет колонии строгого режима политику Владимиру Кара-Мурзе – это приговор оттуда, из той истории, с которой мы так и не попрощались. 22 года журналисту Ивану Сафронову – и это оттуда. Попытка убить Алексея Навального сначала на воле, а теперь на зоне – это оттуда. Огромные сроки за слова – оттуда. Аресты и штрафы за чистые листки бумаги без слов в руках пикетчиков – оттуда. Можно до одури спорить о коллективной вине и коллективной ответственности, но сложно не признать, что самой большой ошибкой перестроечного и постперестроечного периода стало неотрефлексированное прошлое, не отлитое в граните: прощения нет (Ленину, Сталину, генсекам, компартии, стукачам, вертухаям, ЧК-НКВД-КГБ, прокурорам, судьям, идеологам, пропагандистам)

Все, что олицетворяло большую и самую ужасную для Московии часть XX века, осталось законсервированным, и с этим Московия вошла в XXI столетие. Власть не преклонила колено перед памятью жертв режима, не уничтожила погост на Красной площади. Ленин остался в мавзолее, Сталина не откопали и не сбросили с утеса, КГБ/ФСБ как сидело, так и сидит на Лубянке. Покаяние осталось лишь названием фильма. Люстрация не проведена. Стукачи в порядке.

А потом пришел Владимир Путин, который про капитализм как сегодня, а про власть как в прошлом. В 2000-е медленно, но верно реанимировали чудовищ, взбадривали самое темное и ничтожное в людях. Постепенно, без суеты нарастала пропаганда в интересах власти, двигаясь от интерпретаций правды к полуправде, ко лжи, апеллируя к ненависти, злобе, зависти и ко всему тому, что тлело, зудело и требовало реванша после развала СССР и проигранной холодной войны. Снова побеждали вертухаи. И все это нутряное, не забытое, страшное, гнилое, сберегаемое из прошлого оживилось и зашевелилось в обезумевших душах людей, не успевших, не захотевших, не сумевших забыть, не говоря уже о «раскаяться».

Одних гонит ненависть, других выгода, третьих – снова страх. Мозги вынуты пропагандой. Вождь снова навсегда и поэтому всегда прав.

Происходящее сегодня – это тянущийся из вчера хвост. Реконструкция с вариациями. Какими бы ни были мотивы сегодняшних стукачей, расцветших на фоне войны, – это все равно советские стукачи, которые к тому же «правильно» воспитали детей и внуков.

«По моей наводке взяли пацанчика с плакатиком. Представляешь, Катька-то просто сила! На плакатике было написано «Нет войне». Ну мы же типа ходим, фоткаем. Сфоткали его. Мы за ним пошли. Проследили его. Он больше плакат не вытаскивал. Он у входа в метро курил. И там наши ребята подбежали, мы сказали, где мы. И все, его увели. Мне его так жалко, он 2004 года рождения. У него там штраф будет от 50 до скольких-то там тысяч, новый закон какой-то вышел. Но работа есть работа». Это все рассказывает приятелю вполне современная, модная блондинка, немногим старше «пацанчика», которого она заложила.

«Я профессиональный неоплачиваемый доносчик… За первый год специальной военной операции мной было направлено в электронном виде 764 доноса – в органы власти, разные организации… доносительство у меня в крови. Мой дед был советским офицером на фронте с 1942 по 1945 годы. Он был сексотом НКВД, о чем мне сам откровенно говорил. Мне довелось с ним жить в одной квартире на протяжении 20 лет, и он активно использовал инструмент жалоб для получения от властей того или иного. Мне приходилось ему помогать в этом… А если умеет человек писать жалобы, то доносы уж научится писать». Это цитата из переписки антрополога Александры Архиповой с ее доносчицей.

Вы когда-нибудь думали, что сможете воочию увидеть, как это было при ваших дедушках и бабушках в далеких 30-х прошлого века? Что эта история окажется такой близкой, такой буквальной в своей повторяемости? Жуткие приговоры, как и стукачи, – маркеры времени и системы. Когда-нибудь пена этих дней спадет, война закончится, Путина не станет. Наступят какие-то другие времена. Возможно, они будут такими же вдохновляющими, какими стали для моего поколения годы перестройки. Тогда хотелось смотреть в будущее, оно было вот здесь, за поворотом. Мы ныли, что хватит уже о Сталине, о репрессиях, сколько можно, нельзя все время смотреть в прошлое. Происходящее сегодня – в том числе ответственность моего поколения. Мы позволили себе не разобраться с прошлым так, как оно того заслуживало. И за поворотим оказалось не будущее, а прошлое. Сегодня оно напрямую коснулось детей моих друзей, которых посадили на немыслимые сроки ровным счетом ни за что. И жить с этим непонятно как.

Можно мечтать о Гааге для нынешней московитской власти. Но нам все равно придется разбираться и с самими собой, никуда от этого не деться. Поводов для отложенного (увы!) покаяния становится все больше с каждым днем, с каждым погибшим украинцем, с каждым отправленным в острог в Московии, с каждым севшим по доносу. Иначе не вырваться из цикла итераций, не вздохнуть, не освободиться.

Наталья Геворкян, «Радио Свобода»