Сергей Бесараб: В Беларуси не просто сменится режим, но и уровень жизни вырастет до европейского

Большое интервью с беларусским ученым.

Имя этого ученого в последние годы многие беларусы узнали, благодаря развернутым комментариям и исследованиям на самые волнующие темы. Сергей Бесараб — тот самый эксперт, который доказал абсурдность обвинений, выдвинутых против Степана Латыпова. Он сделал анализ репрессированных ученых и составил потрет беларусского «экстремиста».

Понятно, что человек с такой активной гражданской и профессиональной позицией не мог остаться незамеченным беларусским режимом. Недавно Сергей вынужден был экстренно покинуть Беларусь, после чего составил и опубликовал справочник для людей, которым также может угрожать внезапный отъезд.

О беларусском ученом сообществе, увольнении из Академии наук, прогнозах в связи с ядерным шантажом и эмиграции Сергей рассказал «Салідарнасці».

«Директор вернулся из Президиума с трясущимися руками и сказал, что все шокированы моей вопиющей выходкой»

— В Академии наук от момента, когда ты туда приходишь выпускником до момента, когда становишься доктором наук, ты все время учишься выученной немоте, то есть «наука вне политики». Вот этот синдром у меня излечила пандемия, — начинает собеседник рассказ с события, открывшего череду потрясений в Беларуси. — Пандемия показала, что в РБ полностью парализована официальная научная общественность.

Помню, еще в начале 2020 года во время рождественского отпуска я читал новости из Ухани и интуитивно понимал, что назревает какое-то событие, которое будет связано с моей жизнью.

Подспудно даже начал набрасывать черновик статьи по поводу защиты от вирусных инфекций и вообще очистки воздуха и прочего, опираясь на свои профессиональные знания.

Почему-то мне это показалось важным, хотя в тот момент я не думал, что уханьская проблема захватит весь мир. После праздников написал статью, опубликовал на московитском IT-ресурсе, и она просто за первые сутки набрала полмиллиона просмотров.

И на протяжении, наверное, полугода у меня было полное погружение в эту тему. Сразу понял, что это настоящий технологический вызов именно для таких, как я.

В то время на моем телеграм-канале собрался достаточно хороший коллектив специалистов, и мы консультировали всех, кто к нам обращался в режиме нон-стоп. В команде были и специалисты из московского центра «Коммунарка», который тогда в РФ был главным по борьбе с ковидом.

Интересно, что, погрузившись в проблему, я писал во все крупные беларусские независимые ресурсы и предлагал разные варианты публикаций с описанием проблемы и рекомендациями, но мне никто из них так и не ответил.

Я недоумевал, наблюдая, как брошен, казалось бы, главный технологический вызов XXI века, а все молчат. Ладно врачи, там несколько человек все-таки высказались, это терапия, медицина, но дезинфекция, виды масок и пр. — это не врачи, это физики, химики.

Я сам десять лет в теме, моя область научных интересов — фильтрующие материалы и абсорбенты. И я примерно знал, кто из коллег чем занимался. Однако во время пандемии увидел, что те, кто должны были что-то сказать, люди, которых я уважал за их профессионализм, молчат.

Зато сам именно тогда ощутил необходимость в публичной рефлексии, понял, что слово ученого востребовано. Поэтому в дальнейшем всегда старался помогать тем, кому нужны были серьезные разъяснения, и я мог их дать.

Летом, например, комментировал ситуацию с отравленной водой в Минске.

— Один из ваших самых громких комментариев касался обвинений против Степана Латыпова, которому пытались вменить попытку отравить сотрудников милиции. Вы назвали их «химической лапшой».

— Так и было. Мне бросили ссылку на ролик с госТВ, где Степана обвиняли в ужасных вещах. Я посмотрел, что там за препараты, что за вещества — и у меня просто волосы встали дыбом. Буквально за пару минут я написал пост в фейсбук с полными выкладками.

Его увидели журналисты и стали звонить в Академию, икать меня, в том числе и через руководство. А близкие Степана предложили выступить экспертом в суде. Конечно, я согласился.

На следующий день директора моего института (Общей и неорганической химии — С.) вызвали в президиум НАН, вернулся оттуда он с трясущимися руками, сказал, что все шокированы моей вопиющей выходкой, и издал внутри института распоряжение о полном запрете комментариев и интервью любым негопсударственным СМИ без согласования с администрацией института.

Сейчас, кстати, эта норма закреплена официально во всей Академии через так называемый «Кодекс этики беларусского ученого», где указано, что давать любые комментарии, нарушающие идеологию РБ, запрещено.

Не знаю, мой комментарий сработал или что-то другое, но, когда я уже подготовил целую «диссертацию», чтобы выступить экспертом в суде над Латыповым, обвинения в химической угрозе убрали.

Они были чудовищно непрофессиональными. Конечно, я бы пошел в любой суд, потому что был абсолютно уверен в своей правоте и тогда еще верил в наличие здравого смысла у судей.

Я никогда не знал Степана, но сейчас, когда о нем вспоминаю, у меня просто мурашки по коже. Понимаю, что мне очень хочется просто обнять этого человека, хотя мы не были с ним «знакомы до этого лета».

«Я сказал Андрею Иванцу, что больше не подам ему руки»

— Какой была атмосфера в 2020 году в ученой среде?

— На самом деле, в среде ученых была своя история сопротивления. Ведь беларусские ученые — это не то, что вы видите по госТВ, это не Гусаков.

Были и цепи солидарности, и пикеты. Было и письмо беларусской научной общественности против насилия, которое мы выпустили одними из первых.

Под ним подписались тогда почти 3 тысячи человек! Около тысячи были беларусы из-за границы, но остальные находились в стране. До сих пор за это письмо арестовывают людей.

Я помню, как его писали, как все были возмущены происходящим и верили в то, что их голос услышат, что он будет важен. Обсуждали с юристами, переводили на английский и китайский языки. Это было какое-то невероятное единение.

А потом начались аресты. Первыми под удар попали историки.

— Что теряет беларусская наука из-за репрессий?

— Прежде всего, это репутационные риски. Это участие в таких международных проектах вроде Адронного коллайдера, Антарктических исследований, исследований космоса.

Когда небольшая страна участвует в таких исследованиях, это указывает на то, что у нее высокий научно-технический потенциал.

Понятно, что большой урон нанесен историческим исследованиям, вообще закрыли лабораторию геральдики. В остальных сферах теряют уникальные кадры, которых и так были единицы.

Тот же Иван Сивцов, теоретический физик, уехал. Илья Карусейчик, который занимался квантовыми компьютерами, тоже вынужден был бежать от репрессий. Известный генетик Марина Шептуренко вынуждена была эмигрировать из-за своей позиции. И таких ученых много.

Причем, уезжают лучшие — думающие, те, кто шли в авангарде, кто из себя что-то значил. Неудивительно, что их охотно и быстро берут на работу в разных странах.

Кто остался? Сотрудники, которые либо держатся за арендное жилье, либо хотят просто досидеть до пенсии. Как правило, это люди, которые не знают языков, порой даже не слишком разбираются в своей теме, просто числятся в роли сотруднико-единиц, чтобы лаборатории не закрывались. Вот таких сейчас в НАН большинство. Про какие-то исследования или разработки речь даже не идет.

— Вам не продлили контракт после конфликта с нынешним министром образования Андреем Иванцом, который в 2020 году был заведующим вашей лаборатории. Расскажите, как это произошло?

— С Иванцом я проработал 10 лет. После смерти его руководителя, который был заведующим, он стал и.о. как его аспирант, а через несколько лет плавно перешел в заведующие.

Это абсолютно административная бумажная должность. Да и сам Иванец всегда был обычным неприметным серым клерком, который в принципе ничем себя не проявлял — ни как ученый, ни как специалист.

Как заведующий он никого не трогал, никому не мешал. Типичный бюрократ, который прекрасно знает, сколько нужно расставить запятых.

Занимался пауэрлифтингом и мог долго об этом рассказывать. Следил за тем, чтобы все проходило спокойно, без эксцессов. Однако уже тогда было очевидным, что он не любит признавать своих ошибок.

Сейчас время технологических вызовов, которое требует реакции. А какая его реакция? Про обеды, про школьную форму. Так и хочется спросить: неужели ты не понимаешь, что дело не в форме?

Но тогда в 2020 году он шокировал нас всех тем, что стал доверенным лицом Лукашенко. Причем хвастался этим и активно навязывал свою позицию другим.

После того, как беларусские ученые выступили против насилия, нас поддержала РАН. Московитские ученые написали письмо в знак солидарности, а президиум НАН РБ выдал ответ, в котором говорилось, что «заявление беларусских ученых полностью построено на ложных фактах, является искаженным и политическим».

В сентябре вся лаборатория собралась на день рождения заведующего. Я не хотел туда идти, но когда вошел, сразу спросил: «Андрей, ты подписал то письмо-опровержение?». Он ответил: «Подписался под каждым словом и горжусь этим».

На это я сказал, что больше руки ему не подам и ушел. Он промолчал, но примерно через неделю мне принесли уведомление о том, что контракт со мной будет расторгнут.

Меня со всех сторон предупреждали, говорили, что я похоронил свою карьеру, что больше нигде в Беларуси не найду работу. А я тогда еще занимался и предзащитой своей диссертации, над которой работал пять лет.

До этого все согласования проходили нормально, и вдруг в моей работе стали находить кучу ошибок, некоторые прямо намекали, мол, ты же все понимаешь.

Потому что у меня уже были десятки патентов, публикаций, монография, понятно, что и в эту работу я многое вложил.

— То есть предупреждения не были беспочвенными: защиты не состоялось и контракт не продлили.

— Да, меня уволили. На череду увольнений наше научное сообщество выпустило еще одно письмо — против репрессий коллег. Тогда в ноябре 2020 года его подписало более 800 человек. Но это не остановило увольнения и репрессии, которые продолжаются до сих пор.

Той же осенью мы с друзьями решили основать Беларусский фонд научной солидарности. Хотели объединить всех репрессированных ученных. Занимались юридической помощью, установлением зарубежных связей с организациями, которые могли поспособствовать агрегации всей информации про возможности для наших уволенных ученых.

Плюс оказывали давление на зарубежные организации, которые взаимодействовали с теми, кто курировал репрессии беларусских ученых. Но, понятно, что долго мы такой деятельностью заниматься не могли.

«Это напоминает дикаря с огромной дубиной, который угрожает штурмовику из «Звездных воин»

— Год назад вы составили потрет «экстремиста». Изменился ли он сейчас, когда в списках «экстремистов» уже не 1700 человек, как было тогда, а почти 3 тысячи?

— Я продолжаю наблюдения и, возможно, через какое-то время проведу еще один анализ. Пока могу сказать, что сейчас в этом списке 79% мужчин и 21% женщин. По сравнению с прошлым исследованием, количество женщин увеличилось.

Изменился и возраст тех, кого сейчас обвиняют в экстремизме. Год назад большинству было примерно 35 лет, сейчас все сильней начинает выделяться группа 23-26 лет.

— Вы уделяете много внимания радиационной, химической и биологической безопасности. Много писали на своем канале про подрыв Каховской ГЭС. Осознали ли мы эту трагедию?

— Действительно к подрыву Каховской ГЭС я готовился еще в октябре 2022 года, уже тогда писал об угрозе и возможных последствиях. Речь шла и про затопления, и про опасность обезвоживания систем охлаждения Запорожской АЭС.

Меня волнует то, что запас жидкости охладителя для ЗАЭС ограничен и через какое-то время туда придется подавать воду. Откуда?

Потому что расплавленное ядерное топливо — это парогазовый взрыв. Объясню, как это работает: в реактор не поступает вода, топливо начинает саморазогреваться, превращается в такую огромную каплю температурой около 2 тысяч градусов.

Эта капля прожигает бетонный пол, проникает в почву, расплавляет и ее, соприкасается там с подземными водами, образуется пар, который выбрасывает все как гейзер. Получается такая огромная «грязная» бомба.

Кроме того, я смотрю на это через призму долгосрочной экологии. Все уже знают, что благополучие этого региона —Днепропетровской, Херсонской и Запорожской областей —основывалось на использовании систем орошения, которые питало Каховское водохранилище. Поэтому там выращивали пшеницу, ячмень и те самые херсонские арбузы.

На мой взгляд, здесь очевидна аналогия с Северным Крымом, где после аннексии был перекрыт Северо-Крымский канал, что привело к резкому опустыниванию, изменился ландшафт, изменилось количество выращиваемых культур — все поменялось.

С высокой долей вероятности то же самое будет и на территориях, которые питались от Каховского водохранилища. Самый печальный итог, если плодороднейшие пахотные земли придется превратить в пастбища.

Также это опустынивание может вызвать возникновение пылевых бурь, которые разнесут все, что десятилетиями скапливалось на дне Каховского водохранилища. А там не только скотомогильники, но и тяжелые металлы, и выбросы промышленных предприятий Днепра и Запорожья. Это же крупнейшие промышленные зоны.

До Беларуси именно эта пыль не дойдет, потому что на большие расстояния может долететь только что-то легкое, например, аэрозоли йода.

Для выброса радиоактивного йода при соответствующих направлении и скорости ветра неважно расстояние. Вспомните, куда и как по всему миру разлетелась пыль после взрыва на Чернобыльской АЭС, как долго определялись повышенные концентрации радиактивного водорода по всей планете после испытаний термоядерного оружия.

И зная это, беларусский минздрав заявляет, мол, ничего не бойтесь, инциденты на ЗАЭС нам не страшны, потому что это слишком далеко. Полный абсурд.

— Страшный вопрос: какая из угроз вам кажется более реальной — взрыв ядерного оружия или что-то, связанное с ЗАЭС?

— Что касается ядерного шантажа, то хочу сказать, что бравировать такими категориями могут только те, кто ничего не знает про ядерные взрывы, а видел только черно-белые фотографии из Хиросимы.

Я тоже не видел и, не дай Бог, чтобы когда-то кто-то из нас это увидел. Но я же не рассуждаю, что можно ударить там-то и там-то и сколько при этом может быть жертв.

Лукашенко грозил бомбой мощностью 50 килотонн. Это взрыв, эквивалентный взрыву 50 тысяч тонн тротила. Помните, в августе 2020 в Бейруте произошла техногенная катастрофа, в порту взорвалась аммиачная селитра, распространенное сельскохозяйственное удобрение. Там было примерно 2 тысячи тонн тротила.

Можно посмотреть на те повреждения и масштабировать их в 25 раз. Об этом не то, что говорить, даже думать физически тяжело!

И потом совершенно очевидно, что в случае применения ядерного оружия, так называемые «центры принятия решений», в том числе и все бункеры моментально превратят в труху ударами обычного высокоточного вооружения. Думаю, правители РФ и РБ это прекрасно понимают.

В таком контексте их шантаж напоминает дикаря с огромной дубиной, который угрожает штурмовику из «Звездных воин». Конечно, дикарь может выскочить внезапно и ударить этого штурмовика, но это все быстро закончится.

Война XXI века — это война технологий.

Тем не менее, с поправкой на то, что случилось с Каховской ГЭС, вероятность осуществления этих угроз достаточно высока. Взорвут ли ЗАЭС? Не знаю. Но вероятность образования той самой «грязной» бомбы, о которой я говорил, тоже немаленькая.

Пока реакторы заглушены и внутри нет высоких температур и давления — возможная авария не будет иметь глобальных последствий.

Но если вдруг в новостях сообщат, что какой-то из реакторов полностью отключенной от потребителей АЭС решили запустить — можно считать, что счет до провокации пошел на часы.

«Польские пограничники уточнили, «много ли ждать еще таких хлопцев»

— Возвращаясь к вашей личной истории, могу сказать, что вы, имея настолько конкретную позицию, еще долго задержались в Беларуси.

— На самом деле, я за последние полтора года много времени провел на территории РФ, где работал над одним проектом, связанным с радиацией.

Это, конечно, не гарантировало безопасность, но поскольку я человек достаточно осведомленный в плане информационной безопасности и профессиональный спортивный турист, найти меня было сложно.

После того, как мне не продлили контракт, мне стали поступать какие-то странные звонки, угрозы в соцсетях, возле подъезда и даже у двери квартиры видели непонятных людей.

Я стал вести конспиративную жизнь, перестал активно писать посты в соцсетях под своим именем. И так продолжалось до 24 февраля 2022 года.

В тот день на своей странице в LinkedIn я опубликовал обращение беларусской научной общественности против войны в Украине. Этим сообщением поделились крупнейшие беларусские телеграм-каналы.

Дело в том, что на этой странице когда-то я писал о достижениях Академии наук и вообще выступал на ней активно во время своей работы там, так как считал, что нужно информировать о новостях беларусской науки. Это была моя личная инициатива.

В 2020 году я использовал эту страницу, как трибуну для описания протестов ученых, для поддержки репрессированных коллег. Понятно, что руководству Академии это перестало нравиться, но подписчиков у меня все равно было гораздо больше, чем на их официальной странице.

И вот после моего антивоенного поста Академия так взорвалась, что, наверное, неделю выдавала опровержения о том, что там и страница фейковая, и позиция беларусских ученых ненастоящая.

Я прервал свой обет молчания и снова стал давал комментарии СМИ, например, говорил о том, где на территории Беларуси находились хранилища для тактического ядерного оружия. Эта информация когда-то была в открытом доступе, но в какой-то момент ее сделали гостайной, а я этот момент упустил.

Таким образом на меня завели уголовное дело и сообщили об этом родным, потому что меня найти не могли. Кроме того, мой телеграм-канал признали «экстремистским».

В общем, все складывалось в пользу того, что нужно срочно выезжать из страны. Это было в мае этого года. Мне помогали служба эвакуации и близкий человек из Украины. Дорога заняла три дня, и это были самые страшные три дня за последнее время.

После того, что пережил сам, я составил подробную инструкцию для тех, кому предстоит проделать такой же путь.

Сам успокоился, только когда оказался на территории Польши. Отношение польских пограничников потрясло, они отнеслись с большим пониманием, предложили чаю, телефон и уточнили, «много ли ждать еще таких хлопцев».

Первые две-три недели я просто выходил в парк и часами смотрел на людей — как они ходят, общаются, играют с животными, смотрел на «простыя рэчы» и выдыхал. Это было как терапия.

— В упомянутой инструкции для выезжающих вы говорите о том, что события в нашей стране могут продолжиться «5-7-10 лет». Это срок, который вы отводите на падение режима?

— Это срок, который я даю с поправкой на переходный период. Когда в Беларуси не просто сменится режим, но и уровень жизни вырастет до европейского.

Мы должны понимать, как бы скоро не случилась Победа, которую мы все ждем, переходный период будет долгим, Беларусь будет вмешана в часть предстоящей Смуты. Единственный фактор, который может все изменить или ускорить — это очередной «черный лебедь» по Нассиму Талебу.