«Работал за банку кильки и гнилой хлеб»

Как беларус попал в рабство в Московии.

Сегодня Московия занимает восьмое место среди 160 стран по распространенности современного рабства. Больше всего людей эксплуатируются в трудовом секторе — как грамотно им помогать, полиция не знает, а люди часто думают, что жертвы сами виноваты, что оказались в таком положении.

О том, как люди попадают в рабство и почему нереально освободиться из него самостоятельно, журналисты «Белсата» поговорили бывшим трудовым рабом Сергеем Сильченко и с координатором движения «Альтернатива» Алексеем Никитиным, которое спасает людей из рабства уже 12 лет.

31-летний беларус Сергей Сильченко живет в Московии уже несколько лет и работает где придется. В июне 2023 года, когда он находился на вокзале в Самаре, к мужчине подошел таксист и предложил трудоустройство — через месяц Сергею пришлось бежать с фермы, куда его привезли на работу и принуждали к неоплачиваемому труду. Еще несколько человек в таком положении остаются на ферме по сей день.

«Нужно еще немножко поработать»

При встрече таксист сказал Сергею, что ему предстоит заниматься подсобным хозяйством, но никаких других подробностей не сообщил. «На тот момент мне некуда было пойти. На эмоциях я согласился», — рассказывает Сильченко.

Работать мужчину привезли в деревню Грачи в 120 километрах от Самары, на фермы, которые держали азербайджанцы Сабир и его племянник Фахры. Как рассказывает Сергей, помимо фермерского хозяйства у них были кафе и небольшое молочное производство, Фахры также занимался продажей машин: «купил подешевле, чуть-чуть подшаманил, продал подороже».

«Когда я приехал, вышел сын Сабира и отдал таксисту 5 тысяч рублей за то, что меня доставили. Я там остался, — рассказывает Сергей. — Сабир, глава семейства, спросил, что я умею. Я ответил, что я и сварщик, и строитель… Он сказал, что я временно попасу коров, а потом мне найдут замену и я буду заниматься чем-то дома. И зарплата будет хорошая — сколько конкретно, он не говорил».

Когда Сергей пытался выпытать, сколько ему заплатят за работу, хозяин отвечал, что Сильченко «будет получать нормально». Так прошел месяц: на другую работу мужчину не перевели, денег тоже не заплатили — постоянно говорили, что «нужно еще немножко поработать».

Рабочий день, рассказывает Сергей, начинался в 4 утра. Примерно до 7 утра он и еще несколько работников помогали дояркам — носили ведра с молоком, затем гнали коров в поле и чистили сарай. После этого кто-то из работников шел отдыхать, кого-то нагружали дальше — Сергея, например, привлекали к ремонту машин и работе на тракторе, несмотря на отсутствие у Сильченко водительских прав.

Мужчине, по его словам, рассказывали, что раньше многие люди убегали с фермы сразу после зарплаты — так что Сабир решил ужесточить систему с выплатами. По новым правилам работник или работница должны были отработать не менее двух месяцев, чтобы хотя бы получить телефон и возможность связаться с внешним миром.

«Уходи молча, потому что тебя здесь никто не отпустит». Неудачный побег

Спустя пару недель Сергей попытался покинуть ферму. «Но там одни поля и луга — далеко не уйдешь, — рассказывает собеседник. — Я отошел, наверное, километров на семь, и меня на машине догнал Фахры. Говорит: «Ты чего ушел? Давай, я тебя возьму».

У него свое хозяйство. Я слышал вроде, что он зарплату платит. Подумал — идти мне еще долго, уже 4 часа вечера, [до Самары] не дойду, попутки не берут, а ночевать в поле тоже не хочется».

В итоге Сергей согласился поехать, а Фахры пообещал платить ему порядка 30 тысяч в месяц и покупать необходимые вещи. Для начала Фахры предложил мужчине работать в сарае, а потом, как и Сабир, пообещал перевести на другую работу.

В итоге зарплата Сергея, по его словам, состояла из 350 граммов водки, пачки сигарет, дешевой кильки из «Пятёрочки» и просроченного хлеба.

Общественный транспорт, рассказал он, там тоже не ходит — ближайшая автобусная остановка находится примерно в двух километрах, в селе Хворостянка. «Я два раза пытался дойти дотуда — не дошел, настигают, разворачивают», — рассказывает собеседник. При этом в районе ферм ездили полицейские машины, но ни разу не останавливались, чтобы проверить, что там происходит.

Хотя угроз со стороны хозяев не было, и более того, они говорили, что, если Сергей хочет уйти, он просто должен заранее об этом сообщить. На практике все обстоит иначе:

«На днях приезжал человек, который тоже у них работал, земляк мой, тоже беларус. Он от них как-то ушел, приехал вещи забрать. Я говорю, вот тоже в субботу собираюсь уйти.

Он говорит: «Если ты собрался уходить, уходи молча, потому что тебя здесь никто не отпустит. Любым путями тебя будут держать. Единственный вариант отсюда уйти — чтобы за тобой приехала машина и без остановок увезла до Самары».

«Я терпел там, наверное, тоже недели две, потом начал искать возможность позвонить сестре, бить тревогу, просить меня забрать, потому что самостоятельно отсюда не могу уехать, — говорит Сергей. — Они догоняют, куда бы ты ни пошел».

Через одного из работников этих ферм Сергею удалось связаться с сестрой, которая обратилась за помощью в «Альтернативу» — единственную в Московии организацию, специализирующуюся на проблеме современного рабства. Вместе с волонтерами и участковым девушка приехала в деревню, и Сергея удалось забрать.

Терпение и труд

Помимо Сергея там находились — и, вероятно, все еще находятся — 13 человек: семь работников и работниц у Сабира, шесть — у Фахры. Среди них четыре пенсионера в возрасте около 70 лет. Документы, по словам Сильченко, есть только у тракториста Кости, якобы трудоустроенного официально, — остальные изначально попали на ферму уже без документов. Как и Сергей, многие оказались там, лишившись жилья.

«Почти 90% людей хотят оттуда уехать, но нет возможности — пешком развернут, приехать за ними некому», — говорит Сергей. Однако, когда «Альтернатива» вместе с полицией наведалась на ферму, работники и работницы уходить не захотели.

«Все сказали, что находятся там по своей воле. Это нормальная, абсолютно стандартная ситуация, когда из всей фермы хотел уехать только один Сергей. И более того, с высокой долей вероятности это может быть правдой, то есть они совершенно искренне так заявили», — рассказывает «Вот Так» координатор «Альтернативы» Сергей Никитин. При этом, отмечает собеседник, иногда из-за угроз и запугиваний рабочие могут бояться сказать, что их удерживают насильно.

«Одной из основных проблем любого рабского состояния является выработанный страх. Поэтому часто очень важно не только слушать, что говорит человек, но и стараться понять, почему он может говорить именно это», — отмечают в организации.

Как люди попадают в рабство

По данным Международной правозащитной организации Walk Free, Московия занимает восьмое место в мире по распространенности рабства. В таком положении находятся 1,9 млн человек, то есть 13 человек из тысячи.

Среди всех видов эксплуатации, по словам Алексея Никитина, в Московии наиболее распространена трудовая, второе место делят попрошайничество и сексуализированное рабство.

Он отмечает, что наиболее проблемные регионы — южные, где хорошо развито сельское хозяйство, — именно в этой сфере преимущественно эксплуатируются рабочие.

Другая область, куда часто привлекают трудовых рабов, — рабочие (или работные) дома возле крупных городов: Москвы, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга и Новосибирска, поскольку там ведется много строительных и отделочных работ, где можно занять низкоквалифицированных сотрудников. Здесь рабочие дома «растут как грибы», говорит Алексей. Многие из них, по словам Никитина, как минимум «кидают людей-бедолаг на деньги», а как максимум — насильно принуждают к работе.

Чаще всего, по словам собеседника, люди оказываются в трудовом рабстве, получив предложение о работе, например увидев объявление на столбе, рекламу «вахты» в интернете или случайно встретившись с вербовщиком на вокзале. Если вербовщик понимает, что человека будет легко эксплуатировать — допустим, у него нет паспорта, телефона и/или родственников, — то ему обещают «золотые горы» и потом ставят в зависимое положение, объясняет Никитин.

Он добавляет, что попасть в такую ситуацию рискуют люди, оказавшиеся в уязвимом и неблагополучном социальном, экономическом или психологическом положении:

«Кто-то после отсидки, потому что не получается устроиться на работу, кто-то отстал от поезда, потерял паспорт и попал в оборот, а кто-то просто доверчивый человек».

Виктимблейминг и мифы о рабстве

Чтобы удержать работника против его воли, в ход идут угрозы, шантаж и в целом создаются такие условия, чтобы человеку было невыгодно рисковать, говорит собеседник: «Можно попробовать убежать — но есть вероятность, что догонят, побьют и этого все равно никто не видит. Все насилие происходит скрытно».

Никитин сравнивают эту ситуацию с моделью домашнего насилия: как правило, оно тоже происходит без свидетелей, насильник отрицает свою вину, а виноватой считают жертву:

«Во многом именно из-за этого (из-за распространенного убеждения в том, что эксплуатируемые якобы сами виноваты. — Ред.) и существует современное рабство. …Это как считать, что все, кто попадает в проституцию, сами туда пошли — хотя действительно есть те, кто пошли туда добровольно, но это такая полностью криминальная сфера».

Другое распространенные убеждение, что проблема рабства касается в первую очередь мигрантов. «На самом деле нет — московитов у нас больше», — отмечает Никитин, добавляя, что отчасти с трудовыми мигрантами работать сложнее, чем с московитами.

Дело в том, что абсолютное большинство из них находятся в легальном поле — из-за этого работодателю проще удерживать сотрудников. Документы «хозяин» отвозит в отдел по миграции, чтобы зарегистрировать работников — таким образом паспортов мигранты лишаются в самом начале. Полиция же, по словам Алексея, придерживается позиции: работодатель их привез — он за них и отвечает, любые проблемы и конфликты внутри сообщества — это их дело.

«Нет тела — нет дела»

Возбуждают уголовные дела и привлекают виновных к ответственности очень редко, говорит Никитин. В этом смысле в Московии «все очень плохо»: ежегодно «Альтернатива» спасает около сотни людей, но до суда доходят не более десяти кейсов отмечает собеседник. Кроме того, полиция не имеет навыка работы с подобными преступлениями, а отсюда — и понимания того, как решать проблему системно.

«Тут без глубокого взаимодействия органов с правозащитными организациями не обойтись… Сейчас мы замещаем функции полиции», — объясняет Никитин.

Если полицейский один придет на ферму и попросит работников сказать, держат ли их насильно, ему 99% людей скажут, что все нормально, потому что они понимают, что после дачи показаний останутся на ферме с этими же хозяевами.

Совсем другой разговор, когда прихожу я или другие волонтеры «Альтернативы» и четко говорят: «Ты уедешь домой в любом случае. Даже если ты сейчас скажешь, что все нормально, и тебя тут никто не бил — если хочешь, ты едешь домой сто процентов».

Никитин приводит в пример историю Альбины Абулгазиной, которую эксплуатировали на ферме в Челябинской области, угрожая побоями — она хорошо иллюстрирует проблему работы полиции и ее ограниченных возможностей.

«История произошла буквально сегодня ночью: женщина должна была выйти с фермы, а наш волонтер должен был встретить ее. Она немножко заплутала, ее нашли и вернули обратно. Волонтеры вызвали наряд полиции, а тот не смог найти эту ферму, потому что она старая и заброшенная», — рассказывает Никитин.

В итоге волонтеры нашли единственного полицейского, который знал эту ферму, и Альбину удалось спасти.

Несмотря на то что законодательные механизмы борьбы с эксплуатацией есть, чтобы завести дело, полицейским и следственному комитету недостаточно свидетельских показаний, говорит Никитин:

«Полицейский хочет видеть, чтобы человек [, которого освободили из рабства,] сидел на цепи — тогда будет что положить в основание уголовного дела, чтобы быстро — “быстро” здесь ключевое слово — и просто дело расследовать и закрыть. А нет тела — нет дела».