Уроки Штирлица

О цветке на окне.

В августе 1973 года, 50 лет назад, вышел телефильм «Семнадцать мгновений весны». Для советского зрителя это фильм-вселенная (вот как для нынешних – вселенная Marvel), и, что замечательно, уже никому не нужно объяснять почему. Всё происходящее в сериале тогдашние зрители воспринимали как путеводитель по советской жизни («это не телефонный разговор!») – с его двойной и тройной моралью. А зрительская любовь сосредоточена на Штирлице, который, как всякий советский человек, должен уметь скрывать свои мысли. Сегодня, спустя 50 лет, заметна и еще одна линия в фильме: про отношения между властью (советской, конечно) и интеллигенцией. К тому времени, к середине 1970-х, глобальный конфликт между ними только просматривался – для наиболее проницательных. Сталин в свое время пустил под нож прежнюю и создал новую, «красную» интеллигенцию; но вскоре и из нее непонятным образом стали выделяться какие-то ферменты-диссиденты. Новое слово – инакомыслие – словно какой-то врожденный изъян; самовоспроизводящийся жучок, который неизменно подтачивает систему изнутри.

Советский кинематограф 1970-х поэтому подыскивает «правильное» место для интеллигенции – чтобы она не выглядела «вставной челюстью» в гопсударстве рабочих и крестьян, и «Семнадцать мгновений» в этом смысле тоже важны. В фильме, как мы помним, два «классических интеллигента» – пастор Шлаг и профессор Плейшнер. Ключики к которым Штирлиц подбирает, играя именно на их интеллигентских чувствах (пацифизме, миротворчестве, совести, долге). Заметим: и сам Штирлиц – из образованных, из дворян. Однако его интеллигентность – средство, а не цель. Как и миротворчество для него, учитывая сюжет фильма, тоже не цель, а лишь средство.

Можно сказать, что «Семнадцать мгновений» – это откровенный разговор с советской интеллигенцией о том, какая власти от нее польза и как она себе видит их дальнейшие отношения. В своем роде поучение или наставление – и выглядит оно при дешифровке примерно так:

…Мы знаем, что вы живете в мире иллюзий (со всеми вашими универсальными ценностями); всё это до поры нас не волнует. Мы иногда готовы подыграть вашим оценочным суждениям («да это же злодейство!»). Мы даже уже не лезем в вашу личную жизнь. Но, когда придет пора, вы всегда должны быть готовы поступить так, как нелепый Плейшнер, когда провалил явку. «Старый, умудренный опытом человек не сделал двух простых, элементарных вещей: не заметил цветка на окне – и тем самым зачеркнул не только свою жизнь, но и, вероятно, жизнь самого Штирлица»; в закадровом тексте в исполнении Копеляна в 9-й серии сформулирован некий этический summa summarum. О том, ради кого (и чего) стоит жертвовать собой. Но это крайний случай. А в обычной жизни, как говорил Штирлиц, никто не требует от вас умения воровать документы и стрелять из-за угла. В «ТАСС уполномочен заявить» (1984), также по сценарию Юлиана Семенова, появляется такой персонаж – «журналист Дмитрий Степанов», который искренне, от души выполняет поручения советских спецслужб, сводит их с нужными людьми или приезжает по их поручению в командировку. Вот пример для подражания.

Самое опасное, продолжает фильм, – когда вы возомните себя не объектами, а субъектами (борцами за мир или простыми прохожими – забыв о цветке на окне). Когда вы всерьез поверите, что существует какой-то другой «центр принятия решений» – этика вообще или совесть вообще. Все ваши опять же «универсальные ценности». Мы – это и есть ваша этика и ваша совесть. Только мы, сильные мира сего (власть, спецслужбы), решаем, что правильно, а что нет. В том же «ТАСС уполномочен…» – помните – разговор с доктором, который не хочет сообщать чекистам о беременности пациентки, ссылаясь на врачебную этику. Мы помним ледяной взгляд, который бросает на него генерал Константинов (в исполнении того же Тихонова): «Позвольте нам решать, что важно, а что неважно».

Итак, только они определяют, что важно, а что нет. В новом скандальном учебнике Мединского эта этика сформулирована откровенно и цинично: единственным смыслом (мировоззренческой рамкой) нашей общей жизни с 1946 года до сегодняшнего момента назначено «противостояние с блоком НАТО», которое «нигде не заканчивается». Никаких других смыслов, ценностей, идей и проч. не появилось – с их точки зрения – за эти 70 лет. Для отдельного человека – самого по себе, личности, субъекта – места в этой картине мира не предусмотрено.

Но не все нынешние плейшнеры и шлаги, как выяснилось, согласны с этим. Это, конечно, раздражает, потому что опять же, что бы там ни писалось в учебнике Мединского, последние 30 лет все-таки чему-то научили (конечно, не всех). Поэтому сегодня методы борьбы с инакомыслящими сведены почти к сталинским; система звереет на глазах. Это по-своему полезно, чтобы понять, что «система» не изменилась ничуть с 1953 года, а то и вовсе с 1917-го.

Стало быть – от обратного – если попытаться сформулировать задачу для рефлексирующего, думающего человека сегодня, ею должно стать минимум – настаивать на отдельности своего «мира» от кремлевской власти; сохранить свободную речь и свободное от диктата мышление. Да, слова мало что значат сегодня. Но сохранить их для будущего – иного, пока только вероятного – тоже задача.

Журналистка Наталья Геворкян остроумно заметила, что многие монологи из «17 мгновений» сегодня приобретают неконтролируемый подтекст – оттого фильму грозят цензурные ограничения. «Значит, это вы определяете – чего хочет народ?..» (пастор Шлаг). Но особенно хорош в этом смысле монолог астронома (еще одного интеллигента – в исполнении Юрия Катина-Ярцева): «Я отрицаю астрологию… я преклоняюсь перед астрономией… Неужели у вас нет глаз, неужели вы не понимаете, что все кончено?.. Вы всегда твердили, что живете во имя нации. Так уйдите, спасите остатки нации». Избитый, запуганный и жалкий, боящийся собственных слов – несчастный ученый все же их произносит. Когда терять уже нечего.

Андрей Архангельский, «Радио Свобода»