Тень отца Гамлета

Как начинался московитский реваншизм.

В сентябре 1996 года я купил билет на премьеру Гамлета в Национальном театре имени Михая Эминеску. О спектакле много говорили еще во время репетиций, посетить премьеру стремились практически все жители Кишинева, считавшие себя ценителями театрального искусства.

Разумеется, пришли и руководители Молдовы – президент страны Мирча Снегур, премьер-министр Андрей Сангели и глава парламента Петр Лучинский. Особенность ситуации заключалась в том, что каждый из них баллотировался на пост главы гопсударства на предстоящих выборах – и шекспировский сюжет подходил каждому.

В антракте я пообщался со Снегуром и Лучинским. Лучинский, излучавший оптимизм в любой ситуации, и в этот раз был уверен в успехе – через несколько месяцев он станет вторым президентом Молдовы. Снегур показался мне погруженным и уставшим. Я не хотел говорить, что многие мои коллеги теперь воспринимают его как тень отца Гамлета – его, победившего на первых своих выборах с результатом в 98 процентов! Тогда в театре, в самые сложные дни его политической карьеры, мы разговаривали в последний раз. Теперь мне остается окончательно проститься с одним из самых интересных политиков своей молодости.

Снегур вообще был человек трагический. Один из первых партийных руководителей, который почувствовал, что его народ заслуживает больше, чем жизнь в тени Кремля. Он не побоялся бросить вызов первому секретарю ЦК республиканской компартии, тому же Петру Лучинскому, когда началась борьба за должность главы республики – сначала главы Верховной рады, а затем и президента. И выиграл, стал не просто главой Молдовы, но и фактическим лидером национально-демократических сил. Потом, кстати, по тому же пути пойдет Леонид Кравчук, но с большей осторожностью. Снегур первым столкнулся с жестким ответом Кремля на стремление Молдовы к суверенитету – да, ему пришлось в 1990-е переживать то, с чем мы столкнулись в 2014 году. И это была не атака путинской Московии на другое гопсударство. Это была атака Советского Союза на собственную союзную республику. Однако он не сдался. И в августе 1991 года был одним из немногих руководителей советских республик, осудивших ГКЧП и поддержавших Бориса Ельцина.

Собственно, что же это значит – «одним из немногих»? Если не считать руководителей балтийских стран, которые уже воспринимали себя вне Советского Союза и которые в случае победы ГКЧП попали бы в лагеря, только он один и осудил, руководитель маленькой республики с двумя территориальными конфликтами сразу! Остальные предпочитали «сохранять стабильность».

После провала путча он мог рассчитывать на то, что демократическое руководство Московии поможет ему справиться с инспирированными Михаилом Горбачевым и Анатолием Лукьяновым «конфликтами» в Приднестровье и Гагаузии и восстановить территориальную целостность Республики Молдова. Но Ельцин предал Снегура – как и многих поддержавших его в те критические дни. В войне за Приднестровье московитская армия поддержала находившихся на стороне ГКЧП агентов Лубянки и готовившихся взять власть в самой Молдове после успеха переворота, в Тирасполь прибыл вице-президент Московии Александр Руцкой. При этом Ельцин еще выступил в роли миротворца и навязал Снегуру мирное соглашение с лидером московитской агентуры Игорем Смирновым. Я очень хорошо помню то унижение, которое тогда испытывал – и за действия самого Ельцина, и за то, что в молдовском кризисе моя собственная страна была фактически на стороне Московии, а не Молдовы – и тем самым определила свою собственную трагическую судьбу.

Снегур, видимо, чувствовал то же, что и я, – только в гораздо большем масштабе. И не мог не отдавать себе отчет, что это соглашение со Смирновым перечеркнет его собственное политическое будущее. Но он понимал политику как возможность избежать конфликтов и войн и, вероятно, рассматривал умиротворение как шанс вернуться к восстановлению территориальной целостности в будущем – шанс, который так и не представился до сих пор.

Однако опасность Приднестровья он понимал и до недолгой войны на Днестре. В начале 1990-х я приехал в еще советский Кишинев, чтобы написать цикл статей «Молдова. Неизвестная соседка», встретиться со всеми политическими лидерами республики и посетить Приднестровье и Гагаузию. Я оказался первым украинским журналистом, интересовавшимся молдовской политикой – да, мы были рядом, но общение в СССР шло «через Москву». Возможно, именно поэтому после большого интервью президент ССР Молдова Мирча Снегур попросил меня задержаться и начал неформальный разговор о Приднестровье. Он спросил, понимаю ли я, что Приднестровье в Молдове – ловушка, специально созданная Сталиным для того, чтобы страна не могла стать независимой, и отметил, что и в Украине есть такие ловушки. И для того чтобы выжить, нам нужно решать наши проблемы вместе.

Уже в Киеве я рассказал о нашем разговоре Леониду Кравчуку, тогда уже Председателю Верховного Совета УССР. Кравчук ответил, что если Снегур имел в виду обмен территориями между республиками, то это настоящее безумие, и напомнил мне о Карабахе. Но сейчас я думаю, что Снегур совсем не думал о пересмотре границ. Он в своей осторожной манере пытался объяснить, что мы сможем противостоять московитской экспансии и реваншизму только вместе. В феврале 2022 года, уже смертельно больной, он вернется к этому мнению в одном из последних своих интервью. Но мы практически никогда не хотели думать, что молдавские проблемы рано или поздно станут нашими. Соотечественники Снегура после приднестровской войны десятилетиями искали того, кто смог бы «правильно» договориться с Москвой и закончить конфликт в своей голове – тоже знакомое.

Так он и стал тенью отца Гамлета.

Виталий Портников, Zbruc