Недержание подлости

В Московии разгоняется локомотив доносов.

Сергей Довлатов однажды задался непростым вопросом: «Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И все же я хочу спросить – кто же написал 4 миллиона доносов?» Даже в застойные брежневские годы этот вопрос казался, скорее, риторическим: эпоха сталинского террора, ГУЛАГа, массовых депортаций казалась делом неаппетитного прошлого, хотя и стагнирующее тогдашнее «настоящее» особой радости не внушало.

В сегодняшней Московии многие черты мрачнейшего тоталитарного наследия возродились – пусть в слегка мутировавшем контексте и не в полном масштабе. В том числе грянул и ренессанс массового стукачества. Добрый и эмпатийный Довлатов, задавшись логичным вопросом: «Означает ли это, что русские – нация доносчиков и стукачей?», тут же категорично отвечает: «Ни в коем случае!», сваливая 4 миллиона не на конгениальность народа и сталинизма, а на что-то вроде неудачного стечения обстоятельств, типа жизнь была такая, «располагающая ко злу»… Я не собираюсь делать окончательные выводы, а просто представлю краткую историю болезни отечественного доносительства за последний век.

Итак, что же побуждало людей сочинить «4 миллиона доносов»? (Подозреваю, кстати, что их было намного больше, даже не учитывая постсталинскую практику.) Ведь всем, наверное, в детстве внушали, что ябедничать гнусно, что врать нехорошо, что предавать друзей подло, а значит, какой-то моральный барьер доносчикам надо было преодолевать. На мой взгляд, основных мотиваций было три:

Идейные и политические убеждения. В отличие от более циничных последующих времен, в первые десятилетия советской власти было немало фанатиков-коммунистов, искренне желавших изобличить «буржуазные элементы» и «врагов народа».

Карьерные соображения. С помощью доноса можно было выслужиться, подсидеть нелюбимого начальника, избавиться от конкурента и продвинуться по служебной лестнице. Возможно, некоторые таким образом рассчитывали попасть в привилегированную касту чекистов.

Бытовые проблемы и личная неприязнь. Доносы писали на соседей, чтобы «отжать» комнату в коммуналке, на должников и кредиторов, на девушку, что ушла к другому, на врагов и от зависти. Подобные доносы сочиняли не только простые обыватели, но и большие начальники: скажем, главный прокурор СССР (1935–1939) Андрей Вышинский сфабриковал (и довел до расстрела в 1937 году) дело на другого крупного чиновника, Леонида Серебрякова, только и исключительно ради того, чтобы завладеть – притом бесплатно – его прекрасным дачным участком.

Эти механизмы исправно работали, доносительство поощрялось гопсударством, квалифицируясь как «бдительность» граждан. Хотя, надо подчеркнуть, что население ГУЛАГа и расстрельные списки пополнялись не столько за счет доносов, сколько благодаря работе органов по выявлению «иностранных шпионов» и «классово чуждых элементов», по которым, как известно, органам спускались щедрые количественные разнарядки. Тем более это касалось депортаций с оккупированных в конце 30-х годов территорий и этнических чисток.

После смерти Сталина и ХХ съезда КПСС, в недолгий период хрущевской оттепели, сотни тысяч невинных жертв стукачей были реабилитированы, а сам институт «ложного доносительства» публично осужден. Однако, это не означает, что сама практика доносов прекратилась – она, как мне представляется, стала более компактной, законспирированной и лучше организованной, чем оргия всеобщего стукачества при Сталине. У всех процедур по получению «неформальной информации» от населения был единый куратор/координатор – КГБ; способы работы с источниками варьировались. Не претендуя на экспертное знание, рискну предположить, что основных каналов поступления данных на Лубянку и в прочие «большие дома» в хорошо знакомый мне период «развитого социализма» (1965–1985) было четыре:

Штатные агенты КГБ – офицеры, направленные на работу в «трудовые коллективы» самого разного формата (от заводов до отелей, от НИИ до министерств), дабы отслеживать там все происходящее. Не сомневаюсь, что подобная практика существует и в других странах на «чувствительных» объектах; СССР отличался только всеобъемлющими масштабами наблюдения и несравненно более широкой номенклатурой отслеживаемого.

«Консультанты»: видные ученые, журналисты, деятели культуры. Общались с ними высшие офицеры КГБ, и не в кабинетах на Лубянке, а в гостях, ресторанах и домах отдыха, где эксперты делились с госбезопасностью своими наблюдениями и соображениями. Возможно, кто-то из них получал зарплату, но основной и самый вожделенный способ вознаграждения за информацию был иной – возможность регулярно ездить за границу. На конференции, гастроли, прочие мероприятия – и привозить оттуда новые «впечатления».

Стукачи Vulgaris. Этих большинство: доносят на соседей, знакомых, даже родственников. Доносят по причине собственной подлости, озлобленности, зависти, корысти. Стучат, как правило, в письменной форме. Многие, если не большая часть их – анонимщики.

Стукачи поневоле. Их тоже очень много, и это самая несчастная часть контингента. Преобладает молодежь. Это нормальные, в принципе, парни и девушки (я лично знал только парней), разве что слабые и трусоватые. И им не повезло – они на чем-то сильно прокалывались, и КГБ их припирало к стенке: «Доносите – или сядете/будете исключены из университета/уволим с работы/…» Некоторые готовы были идти на жертвы, но большинство шантажируемых – сужу по обилию «подневольных» в те времена – соглашались работать на контору.

С конца 80-х годов индустрия доносов вступила в полосу кризиса: тоталитарный строй в СССР начал рассыпаться и вскоре исчез. КГБ переименовали (но, к сожалению, не переделали); когорта «консультантов» практически рассеялась, армия насильно завербованных стукачей осталась без кураторов и не у дел, большинство штатных агентов переквалифицировалось в бизнесменов и чиновников. Наверное, относительно процветали в новых рыночных условиях одни анонимы-доброхоты (они живучи, как тараканы), но у них появился более эффективный адресат – криминалитет. Однако с приходом к власти воспитанника КГБ Путина испытанная советская система начала реставрироваться, а в последние годы – особенно резво. Локомотив доносов, мчась к сталинскому идеалу, уже проскочил, стуча колесами, платформу «Юрий Андропов» и приближается к остановке «1937-й».

Первое, что обращает на себя внимание: раньше – даже при Брежневе! – стучать было позорно, а теперь стало почетно. Были доносчики стигматизированными изгоями – стали образцом для подражания. Помню трагичную историю из своей семидесятнической юности. Студент-меломан из Сибири попался на спекуляции пластинками (контрабандный западный винил стоил на черном рынке 40–70 рублей, половину месячной зарплаты) и стал «отчитываться» в КГБ. Товарищи его разоблачили, устроили обструкцию и бойкот, в результате чего парнишка выбросился из окна общежития. Вообще, конспирологические «чистки» потенциальных стукачей были популярнейшей темой кухонных разговоров.

Теперешние стукачи не стыдятся, а гордятся своими деяниями, выставляя их публично, как посты в тиктоке. Некоторые берут количеством, как некая Ксения Кротова, написавшая более 900 (!) кляуз. Другие – качеством, как Виталий Бородин, сочинивший доносы на Аллу Пугачеву, Лию Ахеджакову, Диану Арбенину… Стукачество в современной РФ стало социальным лифтом и карьерным трамплином для особо подлых. Из сталинских времен до нас дошли всего два имени заслуженных доносчиков: пионера-великомученика Павлика Морозова и бдительного доктора Лидии Тимашук, чей рапорт лег в основу последнего преступления Сталина – знаменитого «дела врачей». Теперь героев-стукачей много: Александр Ионов, Екатерина Мизулина, Тимур Булатов, депутаты Евгений Федоров и Виталий Милонов… Они постоянно дают интервью и выступают по телевидению, практически не встречая общественного порицания.

Кое в чем нынешняя волна доносительства перехлестнула сталинскую: наряду с традиционными «шпионажем», «антисоветской пропагандой» и прочим диссидентством появились совершенно новые и не менее популярные темы: «оскорбление чувств верующих» и «пропаганда ЛГБТ». Представить их себе в классической советской парадигме просто невозможно… аппетиты растут, меню дополняется! Соответственно – и это тоже новинка – резко возросло число реципиентов доносов. При советской власти ЧК/НКВД/МГБ/КГБ обладали монополией на политическую слежку и репрессии. Теперь же, помимо стандартного ФСБ, сыск и доносы курируют как более-менее логичные прокуратура, Следственный комитет и МВД, так и пасущий «иноагентов» Минюст, и совсем новоявленные охранители вроде Роскомнадзора. По идее, это должно множить бардак и путаницу (советская система была строже), но что поделаешь, если всем охота выслужиться.

Не только адресаты, но и отправители доносов стали пестрее и разнообразнее. Раньше стукачество было промыслом сугубо индивидуальным. Бывали редкие исключения – скажем, коллективные письма от творческих союзов, разоблачающие отступников от принципов социалистического реализма. Но в целом… донос – дело интимное! Ныне же значительная часть обличительных записок составляется какими-то загадочными организациями: офицерскими, ветеранскими, родительскими, казачьими, религиозными. Видимо, авторы доносов считают, что так будет эффективнее. Или по старой привычке предпочитают сохранить анонимность. Полагаю, что это наивно: как и во времена большого террора, у репрессивного аппарата все схвачено; фильтрация новых «врагов народа» и решения о мерах их наказания принимаются исключительно самими органами безотносительно помпезных кличек возмущенных «групп граждан». Скорее действуют громкие фамилии (скажем, «Н. Михалков") заслуженных стукачей.

Взлетевший на гламурные высоты за короткое время социальный статус доносительства, несомненно, стимулирует граждан. Изобилие поступающих кляуз впечатляет: официальная статистика на этот счет, конечно, не оглашается, но отдельные факты свидетельствуют. Скажем, в Роскомнадзор за первые полгода войны поступило 145 тысяч «обращений» (читай: доносов); Генпрокуратура РФ зафиксировала в 2022 году рост «жалоб» от населения на 322%; шуточно-пародийный сервис «Мой донос» на полном серьезе скачало 10 000 человек, и 5 000 уже старательно разместили на нем «свои доносы». Не 4 миллиона пока, но уже неплохо. Доминирующая тематика стукаческих сообщений – дискредитация армии и представителей власти, критика Путина и его политики, уклонение от мобилизации, сексуальные и прочие отклонения от «традиционных ценностей» и, конечно, любые вылазки (например, песни в караоке) с «украинским» уклоном. Тут все ожидаемо.

Лично меня сильнее всего шокирует не количество и не содержание, а запредельно подлый характер массового стукачества: буквально каждый день поступают – спасибо соцсетям – истории о том, что родители стучат на своих детей, жены на мужей, ученики в школе – на учителей, пассажиры в транспорте – на случайных попутчиков. И не лень же им! Вопрос: почему и зачем?! Ведь деньги за «обращения» не платят, а карьеру «профессионального стукача» делают немногие… Военная истерия, верноподданническая лихорадка – да, отчасти. Страх? Страх чего: что ты не донес и на тебя за это донесут другие? Стадное чувство: все стучат, это клево, и я стучу? Безнадега, подавленность: мне плохо, так пусть и им будет хуже? «Расположенность ко злу"… Так или иначе, общенародная возгонка мерзости доносительства безошибочно указывает на прогрессирующую нравственную деградацию страны. Ведь «донос», «стукач» – маркеры морально-этические, и ябед мы в детстве презирали не за политические убеждения. Жить в стучащем обществе не столько даже опасно, сколь позорно и недостойно. Пишут доносы десятки тысяч, но подписывают их десятки миллионов – своим равнодушием и непротивлением этому уродству. Заодно и приговор себе подписывают.

Артемий Троицкий, «Радио Свобода»