Вспоминая Чевенгур

Московия исчезнет, когда взойдет украинское солнце.

Увидев, как была укрощена взбунтовавшаяся Чехословакия, один мой приятель задумался, почему Кремль держит все в такой страшной узде и внутри страны, и на подвластной ему части мира. Поставив себя на его место, молодой человек по-новому взглянул на весь безразмерный Советский Союз с его социалистическим лагерем – и вдруг понял, что если дать этому пространству настоящую свободу, то оно раздробится в считаные дни. Так и записал, чтобы не забыть, в каком-то блокнотике – и все-таки забыл на много лет.

Точно то же самое произошло тогда и со мною: записал, чтобы надолго забыть.

Теперь эту нашу забывчивость объясняю подспудным нежеланием видеть всю сложность того, что готовило нам Провидение на предстоящие годы. Человек, если он к тому же склонен хотя бы к мысленной борьбе со злом, не может не упрощать все происходящее.

К моменту ухода Ельцина (2000 год) различными местными, как их называют, органами было принято полторы тысячи законов, противоречащих конституции. Эта-то цифра и оживила в моей памяти ту давнюю запись.

Ричард Пайпс еще при Горбачеве сказал, что горбачевская демократия, то есть ослабление власти Москвы, приведет к тому, что бразды правления возьмет в конце концов прежняя бюрократия и тайная полиция (гебуха по-нашему). Советские люди, мол, оказались совершенно не способны к сознательной самоорганизации. Каждый кинулся выживать или наживаться за общий счет, наплевав на остальных.

Так-то вроде так, но одновременно подняли головы и принялись всласть самоуправляться как им вздумается местные советы и прочие «органы». Не понравилось селу, что невдалеке пыхтит комбинат, выпускающий стиральный порошок для всей страны, – собрались и постановили закрыть его к такой-то матери, а то, что страна враз осталась без порошка, так и хрен с ней, со страной. Она, как сразу после 1917 года, стала быстро превращаться в скопище чевенгуров.

Чевенгур – это уездный город из одноименного романа Андрея Платонова. Он (не Платонов, а Чевенгур) наслаждается только что обретенной свободой от царизма: люди встают поздно, ничего не делают, все отдыхают от веков угнетения и никак не наотдыхаются. Лучше всех себя чувствует их новый опекун (председатель ревкома), ибо воочию видит, что «благо жизни, и точность истины, и скорбь существования происходят сами собой по мере надобности». Для закрепления нового порядка вещей в два захода расстреляли всех, у кого было что-то из съестного, быстро съели то, что нашли, и положили зубы на полку…

Бьющий ключом местный почин, обычно невежественный и жестокий, – вот что такое Чевенгур.

В моей памяти – покинувшая Московию Чечня средины 90-х. То, что там творили ельцинские войска, я видел своими глазами. Московию нельзя было не осуждать, Чечне нельзя было не сострадать, но и радоваться всем без исключения росткам и признакам независимой жизни там не приходилось. Ее правителю, в недавнем прошлом советскому генералу, после его кончины постановлением парламента Ичкерии и ее президента Зелимхана Яндарбиева было присвоено звание генералиссимуса…

Дальше можно не продолжать, но еще пара слов не помешает.

Генералиссимусами – тоже после их гибели – стали потом и Аслан Масхадов, и Абдаллах Шамиль Абу-Идрис (Шамиль Басаев). Соответствующие регалии с драгоценными камнями стали собственностью их семей.

Дудаев одним из первых указов, если не первым, запретил в своей теперь стране врачебную практику мужчинам-гинекологам. После его гибели я все-таки решился однажды пойти против набиравшей силу на Западе «политкорректности», черт бы ее побрал. Разговор перед микрофоном Радио Свобода с его вдовой, русской женщиной из Подмосковья, я начал с того указа ее мужа. Она мне сообщила, что чеченские женщины – особая статья: они очень стесняются мужчин-врачей, тем более гинекологов, и что я должен был бы это понимать. Врачи, сказал я (или подумал – уже не помню), наверняка не пропадут, а вот как быть женщинам, вдруг оставшимся без медицинской помощи?

…Пайпс послесоветских чевенгуров не заметил, а Ельцину пришлось иметь с ними дело. Он не случайно напутствовал Путина словами: «Береги Московию, Володя!». Беречь ее от нее самой – таков был смысл этих слов, и другого быть не могло. Вот Володя и принялся это делать. Он стал собирать губернаторов и спрашивать, что им надо, чтобы каждый мог «владеть обстановкой» на вверенной ему территории. «Оградить нас от московских щелкоперов, – сказали они в один голос. – Со своими местными мы управляемся, а приструнить столичных – это ваша, Владимир Владимирович, функция, иначе мы не гарантируем вам порядка в стране».

Чевенгур у Платонова – центр уезда, населенного исключительно русскими. Незачем скрывать: многие, очень многие, рассуждая, что может происходить в «самопровозглашенных» местностях Московии в недалеком, а может, и в ближайшем будущем, имеют в виду национальные образования. Прежде всего их, а то даже только их… Именно эти цветы, вмиг распустившись, наполнят, мол, своими национальными ароматами бывший Русский Мир – и дышите тогда ими вы, поборники прав человека и чего там еще…

Вот в таких разговорах я и вспоминаю Чевенгур – как предвидение и предостережение. Под стол залез сразу после демократичнейшего избрания чуть ли не мэром о-очень большого сплошь русского города самый что ни на есть русский человек, если кто еще помнит такого… В Москве едва не стал главой целого района вполне русский малый, обещавший своим веселым избирателям ввести районную валюту и поставить тарможни на всех въездах-выездах.

На долгие годы окружил себя чародеями, гадалками и пр. и теперь тепло и подробно о них отзывается в своих печатных воспоминаниях человек тоже беспримесно русский. С недавних пор он сенатор, а до этого четверть века был губернатором одной из самых русских областей, и знали бы вы – а я знал, – какими проектами обустройства вверенной ему местности, а также всей страны он забрасывал Москву, и слышали бы вы – а я слышал, – как он горевал, что ему не позволяется устроить… да, Чевенгур, что же еще, хотя бы в своих пределах.

Тому, кто это все знает, помнит, кто все чаще задумывается над всем этим, становится все яснее, какая нужна будет мудрость и какое мужество человеку, который решится повести Московию к упорядоченному дроблению, если судьба предложит ей этот путь.

Но что сделается с таким правителем на следующий день?

…Чеченским женщинам тогда, сразу после наступления послесоветской свободы, вернули древнюю обязанность вставать при появлении мужчины. Некоторые из мужчин поначалу с непривычки стеснялись. Увидев поднимающихся женщин в какой-нибудь конторе, такой краснел и поспешно махал рукой: сидите, мол.

…И он же (я говорю о Дудаеве) сказал в своей манере не выделять голосом никаких слов: «Московия исчезнет, когда взойдет украинское солнце».

Анатолий Стреляный, «Радио Свобода»