Битва миров

Война в Украине даст ответ на вопрос, что эффективнее: рыночные демократии или рыночные диктатуры.

Вторая половина прошлого века была эпохой конкуренции рынка и авторитарных плановых систем. Если 1991 год и сумел поставить какую-то точку, то только в вопросе эффективности административной экономики. С тех пор все изменилось.

Отныне диктатуры предпочитают быть рыночными. Автократии научились не воевать с бизнесом, а подчинять его своим задачам. Права человека уже не воспринимаются как пропуск в мир потребительского изобилия. Демократия не служит воротами в царство иномарок и айфонов. Обывателю больше не предлагают выбирать между «джинсами» и «гопсударственным величием». Отныне все это доступно ему в рамках единого пакетного предложения. Джинсы отдельно. Права человека отдельно.

В результате новая линия противостояния пролегает между рыночными демократиями и рыночными диктатурами. Война не развернула Московию в сторону национализации и гопсударственного распределения. Китай продолжает быть конкурентом Запада не только в военной сфере, но и в экономической. На этом фоне Северная Корея остается памятником мертвому ХХ веку — и судить по ней о современных диктатурах было бы наивно.

Если мы проиграем, мир получит сигнал, что рыночные демократии справляются хуже, чем рыночные диктатуры. Что сменяемость власти и права человека — плохое подспорье во время войны. Что свобода слова и политическая конкуренция ведут к проигрышу во время кризисов. Мир получит сигнал, что сильная рука — лучший рецепт для победы страны. Что независимость ветвей власти — рудимент ХХ века. Что партийная разноголосица способна худо-бедно работать во время мира, но только вредит во время военных катаклизмов.

Самые разные страны смогут сделать выводы из украинского опыта. Сторонники хождения строем получат мощный аргумент в свою пользу. Сценарии «спасение демократии» и «спасение нации» окажутся разведенными по разные стороны баррикад, и каждое общество самостоятельно будет выбирать для себя приоритет. Если в 1991 году свобода одержала верх над тираниями, то теперь обновленные тирании начнут доказывать, что проиграли они не свободе, а всего лишь рынку. И что рынок прекрасно уживается в одном пакете с «сильной рукой».

А еще наша борьба определит, работает ли цинизм как инструмент внешней политики. Цинизм — это ведь не только неверие в идеалы. К тому же это еще и убежденность в том, что другие в эти идеалы тоже не верят, а всего лишь притворяются. А потому прямо сейчас мир получает ответ — насколько перспективно в современной реальности быть Виктором Орбаном.

Если модель поведения Венгрии в условиях войны принесет ей выгоду, то что остановит другие страны от попыток копировать эту формулу? Если ты занимаешься шантажом в ситуации, когда твой сосед истекает кровью, и эта политика приносит тебе бонусы, то что помешает появлению новых адептов этой стратегии? Если выяснится, что эгоизм выгоднее солидарности, а цинизм эффективнее ценностей, то почему политики в других странах должны отказываться от аналогичной тактики?

Если «быть Европой» — это о географии, а не о принципах, то тогда многие могут решить, что есть смысл ограничиться одной лишь географией.

А еще наша война — это тест на способность делать выводы. Долгие годы Европа привыкала жить под зонтиком безопасности, который держат над ней Соединенные Штаты. Привыкала считать, что вступление в Североатлантический альянс — сродни тому, что поставить квартиру на сигнализацию. Что в случае беды придет кто-то внешний и наведет порядок. Что можно сокращать армейские расходы, закрывать военные заводы и превращать собственные вооруженные силы в бонсай-армии.

Европа делала все, что до войны делала и Украина, — и теперь может воочию наблюдать за тем, как выглядят последствия. Но что будут делать наши западные соседи, если завтра американский избиратель решит проголосовать за изоляционизм? Каков их план, если через год им самим придется обеспечивать свою оборону? Как они будут реагировать, если новый глобальный виток насилия перестанет быть сюжетом одних лишь фантастических романов?

Наша война — не только наша. Это ролевая модель и предупреждение. Это образец для подражания и пример для подражания. Ее итог даст возможность каждому сделать собственные выводы. И если кто-то считает, что финал противостояния определит только нашу судьбу, — он ошибается.

Павле Казарин, New Voice