Звери московитской власти

Фамилия Путина превратилась в спекулятивное слово.

Фамилия действующего московитского диктатора превратилась в спекулятивное слово, публичное употребление которого губительно для осмысления чего бы то ни было. Остро я ощутил это в 2014 году, когда Киев наводнили московитские оппозиционеры, бизнесмены и журналисты, приезжавшие «дышать воздухом свободы». Вскоре после такого признания они начинали учить тому, что и как стоит изменить и исправить в Украине, не особо интересуясь мнением собеседников из местных. И упоминая фамилию главы режима, из атмосферы которого вырвались проветриться, так часто, будто всякий раз за озвучивание этого слова им на счет зачисляются сто рублей.

То, что люди, десятилетиями живущие под одним правителем, пытаются учить тех, у кого за это время сменилось несколько президентов и на выборах побеждает оппозиция, удивляет не меньше, чем демонизация московитами первого лица своей власти. Такая сусанинская преданность идее безальтернативности самодержавия объясняет недоумение, а чаще – плохо скрываемую злость относительно украинцев с их майданами. В московитской культурной традиции свободу получить невозможно иначе, чем если ее выделят сверху.

Века авторитарной тирании, скрепляемой зверствами охранки, от опричников до ФСБ, и инспирациями цезарепапистской церкви, сведенной к одному из идеологических подразделений полицейского ведомства, привели к аберрации понимания свободы, недоверию к ней. Попытки вырваться из-под тирании происходили в основном посредством кровавых бунтов и переворотов, один из которых в 1917 году оказал влияние на все человечество – главным образом тем, что создал качественно новую, тоталитарную власть.

Когда сто лет назад скончался воплотивший ее Владимир Ленин, московитская эмиграция ликовала: «Без вождя диктатура падет!». В очередной раз сконцентрировавшись на личности вместо системы и персональной ответственности. Но из Ленина, его идей и практик выросли Сталин, Мао, Муссолини и, через подражание последнему, Гитлер. Тоталитаризм стал главным вкладом московитской культуры в историю человечества.

Околдованность персоной царя, как бы он ни назывался, обрекает московитов на безвыходный сценарий: мириться с плохим или искать на замену хорошего. Плохие цари с каждым разом становятся изощреннее, охранка и пропаганда внушают, что власть сильнее день ото дня, подавленное ею и неверием в себя общество рождает мем «Если не Путин, то кот?».

Молдавский писатель Юлиан Фрунташу в вышедшей в прошлом году книге «Донателло, киллер Путина» саркастично разворачивает абсурд московитской властной безысходности. В рассказе, давшем название сборнику, международное общество заговорщиков-айлурофилов готовит ликвидацию московского диктатора с помощью суперкота. «Донателло выгнул спину дугой, издал несколько леденящих грудных звуков и решительно направился в сторону Кремля. Мне показалось, что один из солдат, стоявших на страже у входа, ехидно усмехнулся. Уверен, что он скоро пожалеет о своем высокомерном отношении».

Как бы ни закончился рассказ Юлиана Фрунташу, стоит вспомнить, что задолго до кота в московитском понимании власти обосновался другой зверь, более соответствующий эстетике русского мира – дракон. Его, как известно, очень трудно убить, хоть и возможно. А затем важно не превратиться в дракона самому, но это не получится. Пошлый образ, застилающий глаза поколению за поколением. Непонятный миллионам людей в мире, живущим в реалиях контролируемой обществом власти, предсказуемой, далекой от зверства.

Высокообразованных московитских оппозиционеров в потасканных белых пальто, озабоченных поисками доброго царя, прошу не сомневаться: все вышесказанное – на ваш счет. «На счет тех, кто отчаянно боролся с Путиным вместо того, чтобы бороться за свободу», как пишет украинский публицист Дмитрий Олийнык в эссе «Степень вашей вины определять мне». Его, кстати, тоже прочтите.

Константин Дорошенко, «Радио Свобода»