Девчонка из стали

Несколько месяцев назад, когда Наташа Радина еще находилась в Беларуси, Юра Дракохруст попросил написать эссе о ней, которое должно было быть опубликовано во время начала судебного процесса.

Я знал, что скоро ее в Беларуси не будет, и потому писать не стал. Но несколько дней назад Юра снова попросил написать материал для книги, куда войдут эссе обо всех политзаключенных, и я «возвращаю долг».

Она вошла в кабинет и села на стул. Повисла напряженная тишина. Семнадцатилетняя черноглазая девчонка в брючном костюме, с приглаженными темными волосами, смотрела на руководителей газеты взглядом партизанки, приготовившейся к допросу. Ее губы были нервно сжаты, плечи наклонены чуть вперед – скрытая решимость к любому повороту событий.

Отдел новостей газеты «Имя» пополнился новой сотрудницей – Натальей Радиной, студенткой первого курса факультета журналистики. Она обошла три десятка соискателей, принесших папки, набитые собственными публикациями, и длинные перечни изданий, где им довелось служить. Ей не нужно было задавать вопросов на собеседовании – в ее взгляде было все, что нужно для овладения профессией журналиста – любопытство и решимость.

Позже этот ее взгляд я буду вспоминать, когда она попадет в тюрьму, и безвестность будет рисовать жуткие картины того, что с ней может происходить. Оставалось уповать на этот ее взгляд, который не позволит сотрудникам спецслужб игриво куражиться над беззащитной девушкой. Взгляд, способный отрезвить и заставить общаться на равных.

Чувство вины – еще одна примета того времени. Ты на свободе, она в тюрьме. Я накричал на нее прямо перед арестом. Желая находиться в гуще событий, она оказалась между двумя шеренгами – омоновцев и демонстрантов. В итоге – удар щитом и сотрясение мозга. Но она вернулась в редакцию и продолжила работу вплоть до того момента, когда дверь офиса Хартии была взломана сотрудниками спецслужб. Перед этим я кричал ей в трубку о том, что она опытная журналистка, и не имела права так рисковать, оказавшись в том месте, где существует риск потерять жизнь после одного удара в висок. Она тихо ответила: «Ты полагаешь, сейчас уместно на меня так кричать?». Неуместно. Глупо. Безответственно. Кричать на девушку, у которой к тому моменту боль не давала возможности поворачивать голову, а тошнота не отпускала ни на секунду. На девушку, которую спустя час арестуют и отвезут в тюрьму.

За все эти полтора десятка лет не могу вспомнить момент, когда бы Наташа не сделала то, о чем ее попросили. Пожалуй, и не было такого момента. Стальная надежность, не свойственная инфантильному поколению, взросшему в период белорусской диктатуры. Патологическая честность, подчас мешающая отношениям. Гиперпорядочность, зачастую ошибочно принимаемая окружающими за позу.

«Ты точно готова?», – «Да». «Ты понимаешь, что придется сидеть без связи до тех пор, пока не появится возможности выехать из страны?», – «Да». «Тебе придется полностью довериться человеку, который будет заниматься твоей эвакуацией; все решения будет принимать только он». После паузы, словно не желая расставаться с правом контролировать ситуацию, – «Да». Несколько недель в доме, вдали от населенных пунктов – без общения, без средств коммуникации. Словно пауза между тюрьмой и свободой. Потом несколько часов езды, пересечение границы. Только она может рассказать, о чем думала в эти часы, кажущиеся бесконечными. Можно только предположить. О друзьях, оставшихся в тюрьме; о нашем друге Олеге Бебенине, которого мы потеряли осенью, накануне выборов; о родителях, которых допрашивают после отчаянного побега дочери...

Преданность профессии сыграла с ней злую шутку. Семейная жизнь до сих пор не смогла встроиться в журналистскую константу. После вынужденного побега из Беларуси, четыре месяца Наташа вынуждена была скрываться у наших родственников в Москве. Тихое заточение в окружении добрых и любящих людей. И вдруг – приготовление обедов и еженедельная уборка квартиры. По собственному желанию, как попытка получения новых эмоций; затем – увлеченно и заинтересованно. И снова, как в журналистике – педантично и профессионально; сосредоточенно и внимательно. Почти полноценное ощущение большой семьи – четверо взрослых и четверо детей. И последующее признание – «оказывается, мне нравится готовить; оказывается, мне нравится большая семья; оказывается – это здорово». Уже без скорби по одиночеству; словно навсегда покидая башню из слоновой кости; словно прощаясь с прошлой жизнью – девочки со сжатыми губами.

Отчаяние. Безуспешная попытка оставаться все такой же «девчонкой из стали», после нескольких месяцев безуспешных попыток выбраться из России. Слезы, которых не дождались следователи КГБ, но которые было не сдержать от невозможности повлиять на ситуацию. Мобилизация на работу, но снова приступ отчаяния. И, как подарок небес, семья, практикующая йогу; семья, до самоотречения готовая помогать. Спасительные медитации, лечебные процедуры. Словно ей нужны были эти четыре месяца для того, чтобы поправить здоровье. Чтобы снова ринуться в бой.

На протяжении всех лет – поддержка родителей. Безоговорочная, основанная на абсолютном доверии. Родители, обожаемые дочерью; родители, которых так не хватало все эти месяцы. Лишь короткие сеансы телефонной связи – с использованием двух компьютеров, чтобы невозможно было отследить звонок. И долгожданная встреча с мамой, которая даже не могла предположить, в какой из стран находилась ее дочь.

Когда она увидела фотографии демонстрации, во время которой Джуд Лоу нес по Лондону ее портрет, пошутила, вытерев слезы: «Теперь жизнь прожита не зря». Не зря. Но не потому что Джуд нес ее портрет, а потому, что продвигается по жизни она правильным маршрутом – последовательно, честно и без ссылок на слабость.

Этот год изменил Наташу. Сквозь ее «стальную» оболочку стал проступать новый образ – привлекательной молодой женщины, готовой к трансформациям, готовой принять себя, изменившуюся. Как будто высокая температура происходящих событий стала отогревать ее, лишая внешней брони. Достоевский в своем «Подростке» написал: «Смехом иной человек себя совсем выдает, и вы вдруг узнаете все его подноготную». Она смеется открыто и задорно, словно демонстрируя нам эскиз себя новой, измененной: открытой, но не для панибратства; рассудительной, но способной на отчаянный поступок; мягкой, но не слабой...

Так получилось, что в авангарде борьбы с диктатурой оказались белорусские женщины – не вытолкнутые мужчинами в первую шеренгу, но вставшие в нее сами. Достойно, без визга и истерик. Просто вышли вперед, и показали как надо. Радина, Богданова, Халип, Коляда, Красовская, Калинкина, Тонкачева, Коктыш, Палажанка... Как на подбор – красивые, умные, отважные, успешные. И каждая – со своей трагедией, со своей болью. Но и со своей силой, которая, в итоге, и сокрушит нынешний порочный режим.

Николай Халезин