Европа и варвары

От капитуляции к мобилизации.

Сможет ли либерально-демократический Запад сплотиться и выстоять перед нашествием неофеодального тоталитаризма? И если сможет, то сохранит ли он ценности, делающие его Западом, или будет вынужден пожертвовать ими, полностью или частично?

Хорошие торговцы, плохие солдаты

Депортация московитской пятой колонны из стран Балтии, притом, без особых конкретных обвинений, просто за очевидную нелояльность по отношению к стране пребывания, в сочетании с готовностью поддержать московитское вторжение, если оно случится, стала уже привычным явлением – равно как и ответные московитские истерики с угрозами. Угрозы, естественно, только сотрясают воздух, но депортационные практики в отношении обладателей московитских паспортов остаются фирменным балтийским рецептом. Даже Польша и Чехия, изрядно загаженные московитской пятой колонной, не говоря уже о странах ЕС, расположенных южнее и западнее, не перенимают этот опыт.

При этом, нет какой-то одной причины: не чувствуется надобности в таких мерах, не хочется обострять отношения с Москвой, демократическое европейское законодательство, заточенное на защиту прав человека, даже если он очевидный кацап, не позволяет настолько жестких действий, к тому же в значительной степени превентивных, нет политической воли, чтобы принять специальный закон. Все эти, и еще множество других причин действуют совместно на большей части Европы, парализуя ее сопротивление.

Вместе с тем, эти разные причины имеют общую основу: распространение принципа равенства перед законом на всех без исключения биологических людей, просто потому, что биологически они – люди. Остается разве что понятие гражданства, разделяющее людей внутри гопсударств на полноправных граждан и ограниченных в правах неграждан.

Но и этот барьер быстро размывается. Институт мультигражданства получающий все более широкое распространение, Шенгенская зона, если речь идет о ЕС, участие легально проживающих неграждан в местных выборах, получающее все более широкое распространение в странах Запада и большие трудности при высылке нелегалов, не столько технического, сколько юридического характера, также обусловленные подходом «все люди равны перед законом».

Этот подход совершенно логичен для либерально-демократических стран, в основе устройства которых лежит принцип святости и неприкосновенности любой частной собственности, нажитой законным путем, а экономика и социальное устройство которых построены, в первую очередь на горизонтальных связях. Более того, он прямо вытекает из этих принципов, облегчая установление и функционирование таких связей. При этом, неявно, по умолчанию, предполагается, что жители недемократических стран также тяготеют именно к такому устройству общества, и, эмигрировав в демократические страны, относительно легко станут его частью.

Эти теории, появившиеся как ответная реакция на расистские работы Гобино, опираются на фундамент вульгаризированного университетского марксизма. Но марксизм, даже в его полноценном виде, либо вообще не включает в систему своих интересов вопросы социальной и культурной антропологии, либо включает их крайне опосредованно, оставляя на дальней периферии. Вины Маркса и Энгельса в этом нет, они, в свою бытность, пытались развивать эти ветви, и довольно успешно. Но, в силу малой практической востребованности в течение последующих 60-70 лет, эти направления не получили развития, а затем и вовсе выпали из тренда.

Подходы, основанные на вульгарном равенстве, со всем вытекающим из них шлейфом заблуждений, от мультикультуралистских теорий до позитивной дискриминации, укоренены на Западе чрезвычайно широко, а их противники успешно вытеснены в маргин. Но это вытеснение случилось не в результате научных дискуссий, с опорой на объективные данные, а в силу длинного ряда исторических событий. Как следствие, а этой тени расцветают самые дикие суеверия и предрассудки, возведенные в ранг неоспоримых истин даже вопреки очевидным фактам.

И, наконец, последний штрих. Либерально-демократические общества, в силу особенностей своего устройства, показывают превосходные результаты в развитии экономики и в научно-технических достижениях. Они способны чрезвычайно высоко поднять планку ценности человеческой жизни, и обеспечить социальную защиту своих членов на небывало высоком уровне.

Но у этих достоинств есть и обратная сторона. Такие общества сравнительно плохо противостоят и внешним, и, в еще большей степени внутренним угрозам. Они слишком сложно устроены технологически и юридически и в силу этого слишком хрупки для ведения боевых действий; слишком высоко ценят человеческую жизнь; применение насилия обставлено в них слишком большим числом юридических и бюрократических предохранителей.

Это создает ситуацию, когда примитивные неофеодальные общества – а именно они являются сегодня основными врагами западной либеральной демократии, проиграв экономическую гонку, получают шанс взять реванш на поле боя, либо внедряясь своими группировками внутрь либерально-демократических обществ. Именно здесь и кроются главные опасности для современного Запада.

Все это уже было. Аналогии с Древним Римом настолько очевидны и многочисленны, что перечислять их бессмысленно. Тут и размывание римского гражданства, и деградация Республики, и социальный паразитизм пролетариев, и…

Впрочем, вернемся в наши дни.

Инфильтрация варварства и бесполезные идиоты

Первая Мировая война окончательно сформировала западную либеральную демократию, и привила западному обществу стойкий пацифизм. Успехи медицины сделали долгую жизнь, до старости, не редким исключением, обусловленным необычайной удачливостью, а обыденным явлением. Появление и совершенствование системы социальных гарантий сделало долгую жизнь относительно комфортной, и создало большое число ниш для социального паразитирования. Демагогические упражнения университетских леваков на тему о том, что все люди должны иметь равные права, а война – наихудшее из зол, организуемое богачами в собственных корыстных целях, сильно, хотя и не окончательно, размыли границы «свой-чужой», и уже окончательно утвердили в Европе пацифистские настроения. В США все происходило немного не так, но общий итог вышел сходным, с очень незначительными вариациями.

Разумеется, за всем этим стояли интересы бизнеса. Прямая колонизация стала менее выгодна, чем финансово-экономическое доминирование. Военные потери потребовали ввоза дешевой рабочей силы, причем об отдаленных последствиях появления в Европе большого числа этнически и культурно чуждых людей никто не задумывался вообще. В дальнейшем modus operandi был изменен, и вместо ввоза рабочей силы в ход пошел вывоз производств, что возымело отдельный массив последствий.

Но жители третьих стран уже распробовали все прелести эмиграции на Запад, а политическая воля к полному перекрытию этой эмиграции подрывалась гуманитарными соображениями, ставшими частью электорального манипулирования. В итоге, западное общество стало культурно и этнически неоднородным. Дополнительную роль в его размывании сыграло и появление ЕС, размывшее внутриевропейские границы. Естественно, что и в этом случае во главу угла были поставлены экономические соображения.

Общим итогом стала деградация западной либеральной демократии, утратившей способность защищать себя.

Проблема в том, что цельность и прочность демократического общества возможны лишь при его достаточной однородности. В противном случае такое общество идет вразнос, либо для его удержания в целостном состоянии приходится прибегать к прямым репрессиям, тайным манипуляциям или многоуровневой структуризации – что опять-таки, снижает и его прочность, и демократичность.

Мультикультурная демократия невозможна в принципе, это безусловный оксюморон. Демократия всегда монокультурна, а, кроме того, требует достаточной однородности общества в имущественном и в образовательном плане. Разумеется, люди неодинаковы, и об уравниловке речи нет, поскольку право на неравенство – важнейшее и базовое условие всякой гражданской свободы. Но допустимые рамки «от и до» оказываются на практике гораздо уже любых мультикультурных теорий.

Демократия – это всегда общество консенсуса по основным вопросам, который давно достигнут, и не обсуждается вновь, так что споры идут о вещах сравнительно маловажных. Исключение составляют переходные периоды, когда в силу изменения ситуации требуется перезаключение консенсуса по широкому кругу проблем, и это всегда вводит демократию в состояние кризисной неустойчивости, на грани обрушения состояние. Которое иной раз и случается.

Если же консенсуса по важнейшим вопросам нет, то возможны следующие варианты:

– Прямое полицейское давление. Пример: Испания против Каталонии. Здесь уже сила идет на силу, плюс юридическая казуистика толкуемая центральной властью в свою пользу. При подавляющем превосходстве это срабатывает, если же центральная власть слабеет, то такое образование попросту взрывается, как некогда СФРЮ.

– Разные группы приходится разводить по разным гопсударствам, включая разные формы федерации и конфедерации, с широким делегированием полномочий на местный уровень. Однако для этого нужно, как минимум, их компактное проживание, да и такие образования не отличаются, как правило, большой прочностью. Примеры США, ФРГ, Великобритании и Швейцарии лишь подтверждают это правило. Во всех случаях эти объединения держатся на мощном экономическом консенсусе. При этом, в связи с ослаблением консенсуса в США, а также в связи с размыванием компактного проживания носителей идентичности одного штата, они переживают сейчас жестокий кризис, который еще неизвестно чем и когда окончится. На самом краю такого кризиса находится и Германия, и Великобританию тоже сильно лихорадит. А кризис Евросовка, этой «конфедерации федераций» трясет его чуть ли не с момента основания.

– Представительскую демократию подменяют манипулятивными технологиями, осуществляемыми узкой группой лиц, имеющих большое влияние в силу особых имущественных, религиозных или силовых позиций. Такая недемократия лишь имитирует демократию, постоянно норовя скатиться в диктатуру

– Вводятся цензы, ограничивающие круг лиц имеющих доступ к демократическим процедурам. По отношению к выведенной за пределы этих процедур части общества осуществляется прямая диктатура. На практике обычно применяется комбинация из всех перечисленных вариантов. Но, если на фоне применения этих протезов демократии от самой демократии остается хоть что-нибудь, то в основе этого «чего-нибудь» всегда лежит консенсус по принципиальным проблемам. Нет его – нет и демократии.

И тут же возникает вопрос: а возможны ли в обществе группы населения, внутренний консенсус которых основан на отрицании демократии?

Разумеется, возможны! И далеко не всегда они составлены исключительно из представителей тех, кто претендует на толику власти в недемократическом обществе, которое представители такой группы считают предпочтительным. Демократия, открывая большие возможности, взывает за них и высокую плату в виде личной ответственности за совершаемый выбор. Далеко не всем такая плата по силам.

Но поскольку готовность к принятию на себя ответственности в условиях демократии – явление, прямо связанное с культурной традицией и с уровнем образования, то далеко не все выходцы из недемократических обществ, иммигрировавшие на Запад, готовы вписаться в демократические институты. Очень существенная их часть образует внутри демократических обществ враждебные ему, антидемократические группы населения.

В настоящее время таких групп, в основном, три.

– Это, во-первых, выходцы из исламских стран, объединяющиеся по принципу веры, и желающие навязать свои правила жизни приютившему их обществу.

– Это, во-вторых, выходцы из СССР и постсоветских стран, ностальгирующие по советским порядкам и идеализирующие их.

– Это также выходцы из тоталитарных стран немусульманской Азии: КНР – по всему миру, и КНДР – в Южной Корее.

Все эти группы, как пылесос, подтягивают к себе и разного рода местных маргиналов, по тем или иным причинам не вписавшихся в западные реалии, а также полезных для себя и бесполезных для породившего их общества идиотов, настаивающих на том, что представители таких групп, враждебные устройству общества, в котором они живут, должны иметь равные права, наравне с остальными членами этого общества.

Эволюция глобального тоталитаризма

От воровства технологий и привлечения западных инвесторов до экзистенциального противостояния с Западом

Именно этот путь прошли за последние 30-40 лет тоталитарные страны, образовавшие противостоящий Западу блок, в который входят Китай, Московия, Иран и КНДР. Надо ли говорить, что внедренные на Запад группы населения, почитающие эти страны как более удачную модель мироустройства, превратились в настоящее время в пятые колонны тоталитарных режимов, разрушающих западные страны изнутри. При этом, речь идет не только о недавних эмигрантах, но и о полноправных гражданах западных стран, и даже не в первом поколении. Существующее на Западе законодательство не позволяет с ними сделать фактически ничего. В то же время, эти группы населения совершенно не стеснены в своих антизападных действиях.

Высылка пятой колонны и полезных идиотов такого режима, как московитский, с лишением их гражданства является, по сути, единственным разумный действием в сложившейся ситуации. Это же относится и к разного рода мусульманским экстремистам и вообще к носителям чужой, антиевропейской идентичности. Но для этого необходим целый комплекс мер, включая принятие специальных законов. Для чего, в свою очередь, нужна политическая воля большинства – а оно сильно размыто и фрагментировано.

Его объединение возможно только перед лицом общей опасности – и готовности к сопротивлению. И если опасность, исходящая от Московии, где установлен вполне нацистский режим, в настоящее время мало-помалу осознается в Европе, то с волей к сопротивлению все обстоит пока очень плохо.

Евросовок создавался, чтобы жить в мире, а не воевать. На протяжении почти восьмидесяти лет, минувших после Второй мировой войны, Европа работала над тем, чтобы избегать вооруженных конфликтов, перенеся противостояние, если уж оно неизбежно, в область экономики, не угрожала Московии, не готовилась к войне. Европейские армии деградировали и усохли, став пригодными только для кратковременных миротворческих операций.

Блок НАТО превратился в абсолютно неповоротливую, неспособную к какому-либо оперативному реагированию, крайне забюрократизированную структуру. И даже армия США, несмотря на огромный военный бюджет, стала больше похожа на склад вооружений, чем на структуру, способную эти вооружения применить. Впрочем, для их применения также необходима воля политиков, а с ней все обстоит еще хуже, чем с армией. Распад СССР породил на Западе окончательную самоуспокоенность, а милитаризацию Московии и Китая и их тоталитарный разворот там попросту проспали, абсолютно уверенные в своем всесилии, основанном на огромном финансовом и технологическом превосходстве.

Миллионер без охраны и гопники с ножами

Именно в такой ситуации и оказался сегодня Запад. Он безмерно богаче, образованнее, умнее своих тоталитарных противников. Более того, все тоталитарные режимы, противостоящие ему, фактически живут на западной периферии, и к самостоятельному, совершенно отдельному от Запада существованию в своем нынешнем виде не способны в принципе.

Но по уровню грубой силы, в сочетании с готовностью сыграть ва-банк, тоталитарные маргиналы превосходят Запад на две головы. Превосходят они его и по оперативности принятия решений: Путин может единолично отдать приказ «всем работать на войну», что он и сделал, а на Западе это невозможно. Нужна длинная, очень неповоротливая цепочка решений на основе которой будут заключены контракты с производителями оружия и осуществлен, тем или иным способом, набор в армию. Эти решения предполагают прогноз о длительности конфликта, ясное понимание итогов, на которые необходимо выйти, и наличие политической воли для их достижения.

Между тем, на Западе до сих пор не сложилось единого мнения о том, какой вариант действий следует предпочесть: сопротивляться и наращивать военные мускулы, готовясь вступить в войну или пытаться достичь компромисса с группой тоталитарных стран, которая сегодня наступает на либерально-демократический мир, выставив впереди себя Московию, как таран.

К счастью, единства в тоталитарном лагере нет, там у каждой страны – свои интересы, и на их противоречиях можно и нужно играть.

Но и в западном лагере нет единства! Все норовят отсидеться за спиной друг у друга, в крайнем случае – откупиться от проблемы только деньгами. Ни одна страна «старого Запада», не испытавшая прелестей пребывания в Соцлаге, не готова воевать сама даже на уровне политиков. Об обществе в целом нет речи вообще.

Осторожное зондирование его готовности к вооруженному конфликту неизменно показывает ее нулевой уровень. Конечно, любое окно Овертона можно мало-помалу открыть, но на открытие такого окна потребуется время – а времени почти не осталось. К тому же Московия активно оперирует как своими, так и исламскими пятыми колоннами внедренными в западное общество, препятствуя западной мобилизации и консолидации. И даже Великобритания, идейный оплот либерально-демократического мира, все еще не готова идти до конца, хотя, как и 85 лет назад, является лидером антитоталитарного сопротивления.

Нет ни твердой воли бороться с тоталитарной пятой колонной в западных странах, ни ясного понимания того, что нужно будет сделать в побежденной Московией, чтобы предотвратить рецидивы тоталитарной антизападной агрессии. Притом, не только с московитской стороны. Пример Балтии, с которого мы начали разговор, является редким исключением. И, кстати, тоже недостаточно радикальным.

Какой прогноз можно сделать в этой ситуации?

Если не рассматривать вариант капитуляции Запада перед тоталитарным напором, что неизбежно приведет в перспективе к новой версии сокрушения Рима варварами, то вариант виден только один: центр военно-политической активности Европы должен сместиться восточнее, включив в себя бывшие страны СЭВ, сплотившиеся вокруг Великобритании.

Возможно, к ним в дальнейшем подтянутся Япония, Южная Корея и Тайвань, который в этом случае должен получить полномасштабное признание.

Возможно, что и США, разобравшись немного со своими проблемами, станут промышленным и ресурсным тылом такой коалиции, как это было во Вторую Мировую войну. Кстати, вступив, после долгих уговоров Черчилля, во Вторую Мировую войну, Рузвельт обеспечил США закрытие проблем, оставшихся нерешенными со времен Великой Депрессии, и два с половиной десятилетия послевоенного процветания. Есть все основания полагать, что и сейчас Соединенные Штаты окажутся в сопоставимом по масштабам выигрыше, приняв решение поучаствовать в разгроме тоталитарного лагеря.

Гарантий такого сценария, увы, нет. Но надежда – есть.

А разговор о том, как в этом случае следует поступить с побежденными, прежде всего, с Московией, как наиболее опасным, хотя и не самым сильным членом тоталитарной четверки, мы оставим на следующий раз.

Сергей Ильченко, Newssky