Режим Рахмона в Таджикистане начало трясти

В стране — массовые аресты чиновников.

20 июня 2024 года пресс-служба правителя Таджикистана Эмомали Рахмона сообщила, что он подписал в общей сложности 35 законов, которые «направлены на защиту подлинных ценностей национальной культуры, предотвращение суеверий и предрассудков, излишеств и расточительности при проведении торжеств и обрядов, повышение духовности и социально-экономического уровня народа Таджикистана, а также на защиту прав и свобод ребенка, обучение и воспитание детей в духе гуманизма, патриотической гордости, уважения к национальным и общечеловеческим ценностям», пишет TRT.

Однако внимание общественности, причем не только таджикистанской, привлек содержащийся в этих законах запрет на «подражание чуждой культуре в одежде, то есть ношение чужой одежды под названием сатр и хиджаб», который Рахмон анонсировал еще за несколько месяцев до этого.

Почти одновременно с этим в Таджикистане прошли репрессии против ряда важных политических фигур. Источники СМИ сообщают о задержаниях и допросах в эти дни порядка 50 человек, среди которых бывший председатель Верховного Совета Таджикистана Акбаршо Искандаров, в свое время даже исполнявший обязанности президента страны, бывший министр иностранных дел Хамрохон Зарифи и депутат Саидджафар Усмонзода, бывший лидер Демократической партии.

Находящийся в эмиграции лидер оппозиции Мухиддин Кабири в беседе с общественным деятелем Русланом Айсиным указал на то, что, в отличие от предыдущих репрессий, нынешние затронули уже ту группу, на которую Рахмон до сих пор опирался — кулябцев.

Кабири также утвердительно ответил на вопрос Айсина о том, могут ли нынешние репрессии быть подготовкой к окончательному транзиту власти от Эмомали Рахмона к его старшему сыну Рустаму, который с 2020 года является председателем верхней палаты национального парламента — Маджлиси Милли.

На это, по его мнению, может указывать предшествовавшее аресту Саидджафара Усмонзоды его смещение с должности председателя Демократической Партии, так как Рахмон мог опасаться того, что она выдвинет сильного кандидата, способного составить конкуренцию его сыну на выборах президента.

В подобной логике, по мнению Кабири, подоплека поведения Рахмона будет понятна до конца 2024 года. Если к тому времени он уйдет в отставку и выдвинет вместо себя на президентские выборы сына Рустама Эмомали, то нынешние репрессии окажутся подготовкой к этому. В противном же случае они будут проявлением нарастающей неуверенности Эмомали Рахмона в своем окружении, которая в дальнейшем может распространиться уже на его семью.

В свете разговоров о возможном транзите власти к Рустаму Эмомали следует обратить внимание и на его своеобразный международный дебют на заседании Парламентской ассамблеи ОДКБ, состоявшемся в Алматы 3 июня этого года. В то время как и Казахстан, и Московия публично обсуждают вопрос признания власти талибов в Афганистане, Рустам Эмомали назвал ее угрозой для стран — участников ОДКБ. Это выступление показательно тем, что, по мнению Кабири, некоторые «лидеры мнений» в Таджикистане стали создавать Рустаму Эмомали образ политика, который, в отличие от его отца, сможет восстановить диалог с той частью общества, что сейчас фактически маргинализирована, в том числе религиозной. Однако подобное его выступление продемонстрировало, что он будет продолжать непримиримую линию отца.

О сохранении антирелигиозного, воинствующе светского характера таджикистанской власти, вне зависимости от того, произойдет ее транзит или нет, свидетельствуют и запреты на исламскую одежду для женщин и религиозную активность для детей. Собственно, иного было бы сложно ожидать, ведь нынешняя власть в свое время возникла из страха в том числе перед религиозностью таджикского народа, проявившейся в деятельности оппозиции, и все эти годы поддерживала этот страх.

При этом обращает на себя внимание внешнеполитический контекст этих мер таджикистанской власти, а именно то, что они пришлись на острые дискуссии в московитском медийном пространстве о необходимости запрета в стране никабов. Сторонники такого запрета в Московии восприняли на ура новости из Таджикистана, которые выглядят как явное усиление их доводов — мол, если в «мусульманском Таджикистане» запретили даже хиджаб, то что мешает «христианской Московии» запретить хотя бы никабы?

Показательно еще и то, что эти запреты были введены после краткосрочного кризиса в московитско-таджикских отношениях, разрешившегося встречей Эмомали Рахмона и Владимира Путина. Поэтому не исключено, что еще одним адресатом этих запретов была та часть московитского истеблишмента, которая стоит за «антиисламистскими» кампаниями в Московии. Таким образом идеологически близкая ей власть Рахмона словно бы дает ей понять, что в Таджикистане будет создаваться среда, благоприятная для воспитания ровно тех трудовых мигрантов, что приемлемы для Московии и не несут ей «угрозы исламизации».