Курск и «Путин в холодильнике»

Август в Московии – месяц неожиданностей.

«Путин умер, тело – в холодильнике» – еще какой-то год назад любители конспирологии взахлеб обсуждали эту «версию», запущенную, вполне вероятно, с молчаливого одобрения самого «покойничка», который не прочь потроллить и «англосаксов», и наивный подведомственный народ, а главное – соратников, дабы посмотреть на реакцию. Хотя шутки со смертью, казалось бы, не в духе человека вроде как верующего (что, впрочем, не мешает ему наведываться к «нетрадиционным» служителям культа), к тому же суеверного и зацикленного на собственной безопасности.

Как бы там ни было, шалость не удалась; шутка – кто бы ее ни изобрел – тихо почила, похоже, в том же холодильнике. А с Путиным все как обычно: «по следам» Курска – отправился на Кавказ. Хоть и выглядит скованным, ушедшим в себя, и говорит непривычно сдавленным голосом, что было заметно при общении с «Матерями Беслана», в остальном – бодр и предсказуем: причем неважно, идет ли речь о необходимости уволить близкого по духу, но окончательно проворовавшегося соратника или о реакции на неожиданное наступление украинской армии на Курск, ставшее досадным сюрпризом в его «идущей по плану спецоперации». Путинский стиль – отложенная реакция, читай: растерянность, стыдливо прикрываемая словами «месть должна быть холодной».

Если в чем-то и похожи бесланская и курская «ситуации» (именно этим словом Путин обозначил наступление украинцев в Курской области), так это отношением к детям: как когда-то судьба захваченных террористами в бесланской школе детей волновала московитскую власть в последнюю очередь, так и сегодня 18- и 19-летних срочников, едва вызволив из плена, грозятся отправить обратно на войну.

Хотя, если вдуматься, подсказанная кем-то из кремлевских мудрецов-политтехнологов идея «выехать» за счет Беслана, припрятав войну и ее последствие за «контртеррористической операцией» 20-летней давности, выглядит, мягко говоря, неоднозначно: в Беслане операцию провалили – 186 детей погибли из-за непрофессионализма спасителей и тех, кто отдавал им приказы. Получается, провала ждать и в Курской области?

Но здесь у кремлевских умников вполне холодный расчет: путинское большинство в эту сторону просто не подумает, как вот уже два с половиной года горячей войны не заморачивается размышлениями о последствиях кремлевской агрессии.

И если с самим Путиным ничего страшного до сих пор не случилось, то в управляемом им королевстве все не так однозначно. Московитское гопсударство времен его правления – скорее политический труп. Московитское общество – словно больной с раздвоением личности – существует в двух разных мирах. В одном идет гнусная, бессмысленная, унесшая уже сотни тысяч жизней война, в другом – этой войны не существует от слова совсем: в нем – лавандовый раф, неизменно хорошеющая Москва, путешествия по прелестям родины, а если денег хватит, то, глядишь, и в какую-нибудь Турцию залетишь. Пропасть, разделяющая две эти сущности, пролегла не только по границе между уехавшими и остающимися. Она углубляется и внутри страны, разрывая семьи, друзей, коллег.

В одной Московии на семь лет сажают за «возбуждение ненависти и вражды» к социальной группе «участники военных действий» – именно по такой статье отбывает наказание за стихи поэт Артем Камардин, над которым издеваются тюремщики. А в другой – «шаманят» те, кто готов платить до 100 тысяч рублей за концерт зет-поп-идола, чтобы всей толпой радостно скакать у сцены, с исступленными криками «Я – русский!», будто опасаются про это забыть.

Август в Московии – месяц неожиданностей. По большей части неприятных. Случилась, правда, одна в далеком 1991-м вроде бы со счастливым концом: сотни тысяч москвичей, а вслед за ними и вся страна праздновали победу над незадачливыми советскими путчистами-чекистами. Но та победа впоследствии оказалась пирровой. Потому что десятилетие спустя дело ГКЧП продолжил Владимир Путин, на протяжении своего четвертьвекового правления совершивший на глазах у шокированной мировой общественности ритуальное убийство новорожденной московитской демократии, превратив это действо в длящееся преступление своего режима.

Мне вспоминается конец августа – начало сентября 2014 года, фактического начала войны против Украины, захватов чужих земель, первых смертей, первых признаков расчеловечивания. К концу того лета появились и первые жертвы войны из числа «ихтамнетов» – тогдашнего изобретения извращенного путинского разума. Тем августом мы узнали о псковских десантниках, с материалов о похоронах которых начали преследовать коллег из «Псковской губернии», а затем и других независимых журналистов. С ужасом наблюдали, как с могил военных в спешке убирают имена, а запуганные матери погибших, опуская глаза, отказываются говорить о гибели собственных сыновей.

А еще помню, как в первых числах сентября пришло известие из другой части мира о смерти американского коллеги Стивена Сотлоффа, – это была уже вторая, после убийства фотографа Джеймса Фоули, казнь в исполнении игиловцев. Обоих обезглавили. Что в ту пору стало жутким фирменным знаком «Исламского гопсударства». Тогда много говорили, что подобная жестокость свойственна только религиозным фанатикам, ибо понятия ценности человеческой жизни для них просто не существует. В журналистском сообществе спорили, стоит ли вообще показывать подобные запредельно жестокие кадры.

Не прошло и десяти лет, как московитские вояки продемонстрировали на поле боя с украинцами, что голова с плеч, как и пытки мирных граждан Бучи, или сравнивание с землей Мариуполя и других украинских городов – вполне себе будничное занятие. Расчеловечивание завершилось.

…По выражению Олдоса Хаксли, «особая притягательность патриотизма в том, что под его прикрытием можно травить, запугивать и обманывать. Причем с чувством глубокой добродетели». Московитская власть в растлении значительной части подведомственного общества пошла дальше: с «чувством глубокой добродетели» она уничтожает и пытает соседнюю страну, а заодно и «неправильную» часть собственной.

Галина Сидорова, «Радио Свобода»